Ген Любви

– Верю ли я? Может, оно и было когда-то важным, но в наш век технического прогресса, боюсь, оно перестало быть актуальным. А бабушка тебе что-то передала? – поинтересовался он у меня.

– Нет, – соврала я, сама не понимая почему, – только рассказала, что была тайна и ее передавали по женской линии, а так как рождались сыновья, то это касалось только их жен.

Папа прищурился, и легкая улыбка заиграла на его губах. Он понял, что я его обманула, а я поняла, что он все понял. И это знание внезапно сблизило нас. Я решила, что обязательно вернусь к этой теме, когда представится случай.

– Вот и славно, что она ничего не передала, – встряла мама и стала размешивать сахар в чашке, – не думаю, что вообще стоит забивать голову разной чепухой о своих предках.

– Все, на чем очень настаивала моя мать, – с серьезным видом добавил отец, – чтобы Полина училась в Стэнфорде.

– Это уж точно никак не связанно с семейным завещанием, или что там было в вашей семье. Что они вообще могли знать про университет в те времена? – с раздражением спросила мама. Разговор явно стал ее утомлять. – Но Стэнфорд подходит, мы как раз недалеко работаем и живем. Это удобно для всей семьи.

– Может, и нет… – Папа заметил, что я выжидающе смотрю на него. – Мы смогли уехать, заработать деньги для того, чтобы оплатить учебу Полины… – Он снова взглянул на маму. – Тебе не кажется это совпадением?

– Андрей, не говори глупостей! – вспылила мама. – У тебя прекрасная родня, я никогда и ничего не имела против твоих родителей, но эти странные условия, нашептывания, передача секретов… Мне, честно, уже надоело говорить об этом.

Дальше мы продолжили завтракать в тишине, каждый погрузился в свои мысли. Но каким-то внутренним чутьем я понимала, что каждый из нас в эту минуту вспомнил бабушку.

Глава 2

С самого детства мы мечтаем стать кем-то: пожарными, космонавтами, актерами, музыкантами. Мы растем, тянемся все выше и выше. Сначала нас отправляют в детский сад, потом в школу. Все эти годы мы идем проторенной дорожкой, будто с рюкзаком за спиной: нас заставляют менять обувь, поднимать правильно руку, отвечать стоя, учат, как правильно думать и что говорить. И вот, кажется, в нас вбили знания и пора собственным умом решать, что делать, но и тут кроется подвох. То оценки не те, то денег не хватает, и большинство решений за нас снова принимают взрослые. А мы со школьными друзьями, взявшись за руки, стоим и понимаем, что скоро нас раскидает по белу свету.

А потом сразу началась пора забот. Сначала тест по английскому в Стэнфорде, затем пришлось собрать кучу бумаг для поступления. Одновременно надо было решить проблемы, связанные с квартирой и продажей дачи. Папа улетел, чтобы начать оформление меня в университет. Единственное, что не менялось, это ежедневный вечерний ритуал. Каждый раз перед сном я доставала свой рисунок из сна, смотрела на него, и в груди у меня разливалось приятное тепло. Я влюбилась в эту руку и ничего не могла с этим поделать.

Прощание с подругами было тяжелым. Но мы надеялись, что встретимся, если не на зимних каникулах, то на летних – обязательно. Наша дружба, которая началась еще до школы, была настолько крепкой, что никакое расстояние и разлука не могли повлиять на нее.

– Мой папа вводит для меня режим экономии, – с грустью сообщила Машка. – А я собиралась прилететь к тебе в Америку. Там много мужчин в Силиконовой долине. Мне как раз туда надо.

– В Кремниевой, – поправила Оля.

– Какая разница!

– Большая. Правильно говорить – Кремниевая.

– Кремниевая, Силиконовая… Все равно папа урезал финансирование. – Машка вздохнула.

Отец Машки был дипломатом в Индии. Она то жила с одной мамой, то с обоими родителями, а когда они уезжали, тогда к ней приезжала бабушка. Последний год Машка стала совсем самостоятельной, но моя бабушка за ней присматривала. Нас сроднили не только образ жизни, но и дружба с детского сада и соседство: один дом, один подъезд, один этаж и квартиры напротив.

– Приедешь! – Я скрестила пальцы. – Держим пальцы и кулачки.

– Полинка, не знаю, какой из тебя получится врач, но ни в коем случае не бросай рисовать, – попросила Оля с мольбой в глазах. – Я этого тебе не прощу.

Оля была полной противоположностью Машки. Поэтому Оля всегда была «Олей», а вот Маша – только «Машкой».

Оля была среднего роста, на этом наше сходство заканчивалось. Потому что Оля – необыкновенная, экзотическая пышечка с короткими и вечно растрепанными темными волосами. Свои буйные кудри она стригла довольно коротко. На ее курносом носу сидели очки, и сквозь стекла на нас посматривали внимательные черные глаза. Я всегда считала, что в Оле есть если не цыганская кровь, то восточная точно, как, например, у Пушкина. И все потому, что только она могла верить в пустые ведра, черных кошек, рассыпавшуюся соль, упавшую на пол вилку, выброшенный вечером мусор, зашивание одежды на себе, свист в доме, нахождение между двух зеркал и многое другое. Только в прикуривание от спички она не верила, и то только потому, что уже давно в современном мире существовали электричество и зажигалки. Оля могла стать находкой для фольклориста. Количество известных ей примет не поддавалось исчислению. При этом она хотела поступить в театральный институт на костюмера. Для наших спектаклей в школе она шила греческие туники, платья с кринолинами и фижмами, какие-то художественные шифоновые тряпочки. Но настоящим шедевром стали наши платья на выпускной.

– Я согласна с Олей, – кивнула Машка.

– Я не брошу рисовать. Обещаю! Да и не могу, это сильнее меня.

– Странно, – Оля задумчиво смотрела на меня сквозь призму очков, – почему твоя бабушка так поступила с тобой? Именно она воспитала тебя такой, какая ты сейчас. Ты – нежная хрупкость, застенчивая интеллигентность, и вдруг Америка и медицинский факультет. Я думаю, – Оля подняла указательный палец, – Софья Михайловна увидела какой-то знак. Может, она мылась холодной водой?

– Оля, не надо про приметы, – застонала я и фыркнула. – И никакая я не застенчивая интеллигентность. А то на вашем фоне я выгляжу тусклой и скучной.

– Ага, – Машка хитро прищурилась, – ну конечно, эти твои особые качества, святость и непогрешимость, просто ты их не замечаешь. Если бы ты захотела, все ребята в классе были бы у твоих ног.

– Ты мои веснушки видела? А эти рыжие волосы? А румянец? Машка, вот ты сейчас это говоришь в здравом уме?

Машка обворожительно улыбнулась. Я знала эту улыбку, она так улыбалась, когда находила что-то или кого-то интересными. Откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, она выжидала, пока Оля непринужденно болтала, а вернее, загибала пальцы, перечисляя приметы, по которым моя бабушка могла отправить меня в Америку. Все школьные годы у Машки всегда были проблемы с ростом. Она была самой высокой девочкой в классе. Неуклюжая, тощая, и с каждым годом, казалось, она все больше и больше вытягивалась. А потом вдруг остановилась, превратившись в великолепную стройную девушку с потрясающей фигурой, которой завидовали многие. У Машки было шесть положительных качеств. Во-первых, она всегда говорила то, о чем думает; во-вторых, у нее были самые длинные ноги; в-третьих, необыкновенная доброта, она никогда не могла намеренно обидеть меня или Олю, при этом вечно жертвовала собой ради нас; в-четвертых, у нее были изумительные ямочки на щеках; в-пятых, очень прямые волосы цвета спелой пшеницы, точь-в-точь как на картине Тициана «Венера с зеркалом» или у боттичеллиевской Венеры. В-шестых, Машка была голубоглазой Венерой, но сама об этом даже не догадывалась или не относилась серьезно.

– Она не это имеет ввиду, – продолжала рассуждать Оля, но при этом сменила тему. – Машка, конечно, самая-самая среди нас, тут не поспоришь, но в тебе есть сила, ты как Земля, которая притягивает людей к себе. Вот так ты притягиваешь противоположный пол.

– И кого в здравом уме я притягиваю? Только слепого! – последовал мой честный ответ. – У меня нет длинных ног, нет ямочек, кудряшек, золотых волос, и грудь у меня обычного размера.

– В тебе говорит воспитание твоей бабушки, и этого достаточно, – отмахиваясь, как от надоевшей мухи, пояснила Оля. – Ты просто другая. Как женщина, сошедшая с картинок позапрошлого века.

– Соглашусь в одном – я немного другая благодаря воспитанию бабашки. Она всегда говорила, что спешить не следует в двух случаях: когда еще рано и когда уже поздно.

– Ну, а так как в первом случае отсутствует спешка, это приводит ко второму. В принципе, спешить тебе вообще не надо. – Машка прыснула. – Видимо, поэтому ты никогда не используешь свою силу обольщения. И мне тебя будет не хватать… – Машка шмыгнула носом и дрожащей рукой прикурила сигарету. – Говорят, женской дружбы не бывает. Мне кажется, мы никогда не предадим и не будем завидовать успехам друг друга. Женская дружба очень сложна, на мой взгляд. А все сложнее становится, когда на горизонте появляется парень.

– Я бы не сказала. – Оля очень серьезно обвела нас глазами. – Смотрите, я с Гариком много лет, и вы мне не завидуете, а только поддерживаете. Опять же Машка по какой-то причине в ее голове, или сердце, или душе без проблем относится к тому, что Полина привлекает бойфрендов Машки. У нас удивительная дружба, основанная на необычных качествах, чувствах и взаимоотношений. Маш, – Оля снова посмотрела на нее, – когда очередной твой парень увлекается Полиной, что чувствуешь?

– Обиду и боль, но не к Полинке, а к парню. – Она пожала плечами. – Но я знаю точно, что Полина не виновата. Она не имеет никакого отношения к соблазну. Ненавидеть нужно грех, а не людей.

Я растрогалась и, чтобы не разреветься, попросила Олю:

– Отучи Машку курить!

– Обещаю! Но это сложно. – И тут Оля не выдержала, обняла нас и сквозь слезы произнесла: – Неужели наши пути расходятся? Все наше детство мы вместе! Неужели это останется только в памяти? Уроки, первая любовь, игры, секреты…

– У меня еще не было первой любви, – хлюпая носом, произнесла я. – Но я знаю, что никогда не буду шарахаться от тех фантазий, которые у меня в голове. Я не буду бояться. Я не боюсь мечтать. Главное, встретить того, о ком я мечтаю. – А в голове снова всплыла рука с браслетом.

– Полинка, неужели тебе никто никогда не нравился? – спросила Машка. – Ну вот на самую капельку. – Она сложила большой и указательный палец. – Исповедуйся перед отправкой в неизвестное будущее.

– Ты прекрасно знаешь, что никто. Мне нравится дружить. Все ребята из нашего класса очень хорошие, веселые, смешные, но стоило кому-то проявить знаки внимания больше, чем дружеские, и мне… у меня… – Я не знала, как правильно подобрать слова. – Ну, короче, мне не хотелось даже думать об этом.

– Это твоя бабушка виновата, – произнесла Машка. – Пусть лучше будет ошибка, чем отсутствие инициативы и бездеятельность.

– Машка. – Оля с укором посмотрела на нее.

– Ну что «Машка»? – Она затянулась и пустила дым. – Софью Михайловну я очень уважала, но так воспитывать нельзя в наш современный век. А кому, как не мне, это знать, меня тоже она воспитывала. Может, я, конечно, и ошибаюсь, но наша Полинка абсолютно не разбирается в мужчинах. И это очень плохо. Не надо бояться принимать решения.

– Да ладно. – Оля снова театрально махнула рукой. – Мы только вышли из школьных дверей. А Полинка принадлежит к тому типу девушек, которые не живут в фальшивой правде и лживой истине.

– А я живу? – Машка внимательно посмотрела на Олю.

– Ты – всегда без масок, но со своими желаниями.

– И ты их не одобряешь, потому что я часто влюбляюсь? Я не могу резать крылья новой любви, – стала пояснять Машка. – И я люблю серебряные колокольчики, которые звенят у меня в груди, извещая мне о приближении госпожи Любви.