Метатрон

Надо бы спросить у нее про форму. Сейчас на мне был такой же балахоне, что носила и моя спасительница. Вряд ли я валялся голым в песке, раздеть меня там было некому. Значит, это она меня переодела. Значит, есть шанс, что форма сохранилась, если, конечно, не пришла в негодность и не была выброшена или сожжена.

На форме могли быть подсказки: шевроны, нашивки, погоны. Сейчас ведь даже имена нашивают… Камуфляж тоже разный, и крой или как это называется? Можно определить страну, род войск. Вдруг что-то сохранилось в карманах? Оружие там вряд ли могло быть, но документы, карты, жетон – наверняка. Любая зацепка пришлась бы кстати.

Мне нужно вернуть себе личность. Снова обрести себя. Во что бы то ни стало. Иначе какой из меня человек?

Вдруг не хватает всего лишь пары байтов, чтобы вспомнить все?

***

Яэль пряталась в прибрежных зарослях тростника, дрожа то ли от утреннего ветра, то ли от страха. Простая рабыня, она была вынуждена служить и грозной царице Иродиаде, что приставила ее к своей дочери, и самой царевне, взбалмошной и переменчивой…

Вот, и теперь она не знала, хорошо ли сделала, что сбежала из дворца с младшей госпожой или плохо, что не доложила старшей?

Мать запретила Саломее покидать дворец, и еще строже – ходить на Ярден, к пророку Йоханану, прозванному га-Матбилем. Но разве ее удержишь? Дождалась Саломея середины ночи, когда сон одолевает даже самых надежных стражников, и выскользнула вместе с Яэль сквозь садовую калитку.

Она не могла оставаться в покоях, ведь к ней явился малах в белоснежных одеждах, сияющий, словно солнце, так что больно было на него смотреть. Явился и сказал Саломее, что нужно прийти на Ярден, ибо наступил день, когда Б-г явит избранному народу обещанного машиаха.

Малах пришел к царевне во сне. Яэль не видела его, да и не верила ни в иудейского Б-га, ни в божественных посланников. Она была родом из Набатеи, из тех заповедных мест, где все еще славят Иштар и Баала. Яэль лишь следовала стопами своей юной госпожи, не имея права на собственную волю.

«Яэль! Сегодня Б-г объявит Его машиахом, и я упаду ему в ноги, омою своими слезами, вытру своими волосами и попрошусь в жены! Я должна следовать за машиахом, я должна быть его тенью – вот моя судьба. Вот то, что сказал мне малах!» – говорила Саломея рабыне, мечась по своим покоям, будто пойманная птичка. Она не знала сесть ей или встать, бодрствовать или пробовать уснуть, одеться царевной или служанкой, спрятать ли волосы под покрывало или убрать каменьями на эллинский манер?

Саломея измучила Яэль своим беспокойством, заразила им, будто болезнью, и она, тоже не спавшая, уже не могла отличить день от ночи, а сон от яви. Рабыня и очнулась от наваждения лишь сейчас, когда свежий утренний ветер забрался под покрывало и холодком пробежал по ее спине.

Яэль стоило остановить госпожу или передать весточку царице… Им несдобровать, когда вернутся во дворец, ведь Иродиада обязательно узнает, что они были сегодня на Ярдене и беседовали с пророком…

Солнце лишь позолотило самый край неба, а на пустынном берегу реки – уже яблоку негде было упасть. Но паломники продолжали стекаться к Ярдену со всех окрестных дорог. Будто к каждому иудею, эдомиту и галильянину явился малах с благой вестью от Г-спода.

Яэль и раньше приходила сюда с царевной, но никогда прежде не видела столько людей… Людей, что ждали лишь одного слова, слова, освобождающего от боли и страданий.

Это слово, словно бремя, уже тысячи лет вынашивал иудейский народ, вынашивал так долго, что устал ждать. Пришло же время разрешения измученной роженицы!

Яэль не понимала их, не понимала их веры, и боялась. Боялась, что, не услышав заветного слова, они растерзают и Пророка, и всех, кого сочтут виновными в задержке. А она была виновной и тем, что родилась рабыней и тем, что не отказалась от своих богов.

Но вот, по толпе, пронесся неясный шум, и все зашевелились, выстраиваясь по порядку друг за другом, чтобы успеть смыть грехи, накопленные за жизнь, прежде чем солнце закатиться за горы. Они спешили, потому что га-Матбиль, уже вышел из пещеры со своими учениками, а он не любил суеты, людских криков и возни нерасторопных. Нельзя услышать Б-га среди шума – он часто прерывал этими словами омовение, Яэль не раз слышала их.

Га-Матбиль обвел уставшим взглядом собравшихся и замер, остановившись на зарослях тростника, где прятались Яэль и Саломея.

– Он смотрит на нас, он знает, что мы здесь! – Саломея вцепилась в руку служанки так, что она чуть не вскрикнула. – Это твой последний день, Яэль! Я пойду за машиахом, а ты станешь свободной!

Царевна походила на одержимую, ее глаза лихорадочно блестели, и она вряд ли понимала, что говорит и зачем.

Га-Матбиль тем временем поднялся на камень, тяжело вздохнул и обратился к людям:

– Я знаю, что сегодня ко мне пришел особенный человек. Человек, которого вы все ждете. Я хочу, чтобы он первым подошел ко мне, и вы пропустили его.

Многоголовая, многогласная толпа снова зашевелилась и зашумела. Будто каждый спрашивал каждого: «Ты ли тот, кого мы ждем?» Но никто не посмел выйти к Га-Матбилю из этого кишащего людского моря.

Га-Матбиль покачал головой и снова обратился к собравшимся, только уже тише и вкрадчивей:

– Пришло твое время брат! Негоже тебе прятаться от чаши полной благодати, выйди вперед, кем бы ты ни был!

И снова никто не подал голоса, боясь богохульства. Все вокруг молчали, лишь ветер шелестел тростником и юбками, прятавшихся в нем женщин.

– Я понял тебя учитель, я понял! – вдруг вскрикнул один из учеников Га-Матбиля, истощенный, бледный юноша с горящим взором. – Ты хочешь, чтобы мы сказали это! Чтобы наконец узрели правду и сами произнесли то, что ты не желаешь, по своей скромности! Мы ждем тебя, Учитель, ты машиах, ты принесешь нам свободу! – он рухнул на колени, и вся толпа последовала за ним. Воздух наполнился гулом, слившихся воедино криков:

– Машиах, машиах, машиах!

То же кричала в исступлении и Саломея, не слыша и не узнавая собственного голоса. Одна лишь Яэль смотрела теперь на га-Матблиля. А он молчал. Молчал, тяжело опираясь на посох, и взгляд его был болезненен и печален.

– Умолкните! – га-Матбиль ударил посохом по камню, – Как к вам придет тот, кого вы ждете, если вы приветствуете не его?!

Люди испуганно замолчали, недоумевая, чего же хочет от них Пророк.

– Я лишь перст указующий, я не машиах! Много раз было говорено вам! Но мой глас, будто глас вопиющего в пустыне – теряется вдали, не добираясь до ваших ушей! – казавшийся слабым, измученным постом, га-Матбиль вдруг превратился в гневного обличителя, в малаха б-жьего, размахивавшего посохом, словно огненным мечом. – Истинный Спаситель народа иудейского прячется от вашей дури и безумия в тростнике, ибо вы не способны его встретить, как подобает! – га-Матбиль вдруг указал посохом на то место, где прятались Яэль и Саломея.

Они обе вздрогнули и переглянулись. Машиах должен быть мужчиной – но о ком же тогда говорит Га-Матбиль?

Тростник справа от женщин зашевелился, и из него к Ярдену выступил молодой мужчина, загорелый, свежий, раскрасневшийся… Крестьянский первенец, любимец и гордость матери, он был совсем не похож на святого в людском представлении.

– Прости мне мое малодушие, Йоханан! – он смотрел прямо на га-Матбиля и шел к нему по реке, как корабль идет на огонь маяка.

Йоханан, увидев его, улыбнулся и просиял, и двинулся навстречу мужчине, что вышел из зарослей тростника. Он простер к нему руки и заключил в объятия, как только они встретились.

Они стояли по пояс в воде, в самом глубоком месте Ярдена. Но воды, будто смутившись, внезапно расступились, обнажив дно и оставив одежды праведников сухими.

Яростный стон сорвался с тысячи уст. Но страшнее всего был стон, что вырвался будто из самого сердца юного ученика га-Матбиля. Он рванулся к учителю, но другой спутник пророка, спокойный и крепкий, остановил его:

– Адир, не вмешивайся в то, чего не ведаешь.

Ученик замер на полпути, но душа его все еще металась, это было видно по глазам.

– Я знал, что ты придешь сегодня, брат мой, – суровый и грозный Пророк теперь сиял, будто преисполненный значением. Он помог мужчине из тростника взобраться на камень, где прежде стоял сам, и преклонил колено перед ним, и поцеловал край его одежд. – Мое время окончено, Ты, Сын Человеческий, поведешь их за собой! – обвел посохом безмолвствовавшую толпу га-Матбиль.

Мужчина из тростника внимательно проследил взглядом за этим движением Пророка, то ли чтобы осмотреть свое притихшее воинство, то ли чтобы наметить пути к спасению.

– Иешуа из Нацрата – вот, кто ваш машиах! – воскликнул га-Матбиль и вскинул свой посох вверх, будто протыкая им небо.

И небо вдруг поддалось Пророку – разверзлось, словно прорвавшись, и пролило сквозь прореху столб света на того, кто был назван машиахом. Мягкое голубоватое сияние, несравнимое с солнечным, обволокло и укутало его, будто царским покрывалом, и толпа, завороженно притихла.

Укутанный светом, просиявший ликом Иешуа из Нацрата протянул открытые ладони к людям, но они в страхе отшатнулись от него и прикрыли глаза, чтобы не видеть света и не чувствовать тепла.

Тогда загрохотали небеса, и сквозь их страшный и гневный рокот каждый смог услышать голос Б-га: «Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Моё благоволение!»

И все, кто был на Ярдене, почтенные госпожи, богатые купцы, нищие и калеки, рыбаки и переодетые царедворцы – все бросились прочь, причитая и спотыкаясь, плача и теряя рассудок. Они так ждали своего машиаха, что, увидев его – обратились в бегство. Лишь несколько мужчин остались в замешательстве у реки, не понимая узрели они чудо или злое наваждение. Да Яэль и Саломея не тронулись с места, ожидая исхода того, что случилось

Столб света померк, и Иешуа, опустошенный и ослабевший, сел на камень. Его большие синие глаза были полны слез.

– Не расстраивайся Иешуа, ты только в самом начале пути. Возьми моих учеников и тех, кто не побоялся узреть тебя и Г-спода в тебе, ступай проповедовать в Йерушалаим и окрестности. Придет время, и они все пойдут за тобой, – Йоханан положил руку на плечо машиаха, пытаясь утешить и придать ему сил.