Жила-была девочка – 2. Юность на границе тысячелетий

Жила-была девочка – 2. Юность на границе тысячелетий
Виктория Трелина

Конец девяностых – начало двухтысячных годов – это уже тоже история, со своими атрибутами и «фишками», которые, конечно, не такие у всех одинаковые, как общее советское детство, но всё же… Тот, кто увидел себя в первой повести, найдёт частичку себя и во второй…

Жила-была девочка – 2

Юность на границе тысячелетий

Виктория Трелина

© Виктория Трелина, 2016

ISBN 978-5-4483-4229-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

По многочисленным просьбам моих любимых читателей, и несмотря на моё обещание – не писать вторую часть, «Жила-Была девочка 2» всё-таки готова! Эта книга только для тех, кто читал «Жила-была девочка. Повесть о детстве, прошедшем в СССР». Даже так: только для тех, кто повесть искренне полюбил. Я знаю – таких много. И мне безумно приятно, что много.

Начиная писать первую книгу, я была уверена, что она, несмотря на бесхитростный сюжет и незамысловатый слог, найдёт своих читателей, тех, которые, прочитав однажды полюбят её навсегда. Я знала, что книга «выстрелит». И она выстрелила. Пять тысяч бумажных экземпляров распроданы очень быстро практически без остатка. Книгу в электронном виде продолжают читать очень активно, несмотря на отсутствие рекламы. Восторженные отзывы мне приходят регулярно. Конечно есть и те, кто уличал повесть в примитивности стиля, скупости мысли и схематичности повествовании. Куда же без критики? Не буду опровергать это мнение. Тем более, что оно абсолютно верно. Ведь книга написана от лица ребёнка, а позже —девочки-подростка, выросшей в спокойной маленькой деревне, воспитанной в мирном Советском Союзе. Девочки из простой консервативной семьи, боящейся всяких перемен и новых мест. Разве эта девочка могла написать иначе? Я уверена, что МОИ читатели: те, которые полюбили книгу с первых строк, которые перечитывают её по нескольку раз, которые пишут мне тёплые, искренние слова благодарности, совсем не глупые люди, и всё правильно поняли. Поняли, что задача повести вовсе не в мудрёности сюжета и высокохудожественном стиле, а совсем в другом… И эта задача была успешно выполнена.

Кстати, тем, кого раздражала «любовная тема» в первой повести, не стоит читать вторую часть. Любовная тема здесь будет. Её будет много. Куда же от неё деться? Девочка повзрослела. Возраст от шестнадцати до двадцати лет —это возраст любви.

Я не планировала писать продолжение повести, но в каждом втором отзыве была эта просьба. Меня спрашивали, как сложились судьбы подростков в дальнейшем, просили показать в социальных сетях прототипов героев книги, «требовали» вторую часть, чтобы всегда иметь под рукой возможность поностальгировать не только по восьмидесятым, но и по концу девяностых-началу двухтысячных. Ведь эти годы – уже тоже история, со своими атрибутами и «фишками», которые, конечно, не такие у всех одинаковые, как общее советское детство, но всё же… Тот, кто увидел себя в первой повести, найдёт частичку себя и во второй. Все же мы были студентами. Студент – это уже не ребёнок, но ещё и не взрослый. Студенческие времена – это, когда ты идёшь домой через парк, а тебе хочется покататься на всех аттракционах, но денег нет даже на один, денег у тебя только на проезд, и на булочку с корицей из университетского буфета. Но это тебя не сильно волнует… У тебя много других радостей: прогулять пары в беседке с однокурсниками, проехаться без билета в троллейбусе, на весь троллейбус посмеяться под недовольными взглядами уставших от жизни пожилых женщин, обсудить первого красавчика факультета, собраться в пятницу вечером у друзей в общаге, накопить денег на новую кассету с хитами сезона. Ну и, конечно, защитить диплом… Но до его защиты ещё столько времени-целая жизнь. Целая юная, кипящая страстями и эмоциями жизнь!

Приятного чтения, мои дорогие, мои любимые, моё родное поколение 80-х, повзрослевшие дети, выросшие в СССР!

Часть первая

Абитуриенты

Дорога в новую жизнь

Переезжали в город мы вместе с Маринкой Королёвой. Точнее, ехали мы не одни: дедушка на «Москвиче» вёз нас с мамой, Маринкой и её матерью до Прохоровского вокзала. Ехали молча. Накануне Маринкина мать устроила ей взбучку из-за Карася: запретила с ним встречаться, в общем. Ну типа: он взрослый, без образования, к тому же бухает, а Маринке надо учиться… ну и всё в этом роде. Между Королёвыми чувствовалось напряжение, которое передалось всем. Я сидела впереди, и в зеркало заднего вида наблюдала за Маринкой. Подруга была сама не своя: даже не просто грустная, а словно запуганная какая-то, не накрашенная, по лицу красные пятна – недавно плакала. Тётя Света с таким же лицом в пятнах, молча смотрела в окно. От неё веяло злостью. Видимо, скандал был сильный. Моя мама, оказавшись в этом облаке напряжения, тоже молчала. А дедушка, как всегда, сосредоточенно вёл машину. Я оставила тщетные попытки узнать у подруги с помощью вытаращивания глаз и вскидывания бровей в зеркало, что же всё-таки произошло (Маринка на меня никак не реагировала, потупив взгляд в колени).

Как-то плохо мы начинаем новую жизнь. Где же тот «добрый путь», в который учителя посылали нас всех на выпускном? Я улыбалась и храбрилась всё утро, чтобы не расстраивать дедушку с бабушкой, чтобы настроить себя на нужный лад, чтобы встретить новую жизнь достойно. Я не привыкла показывать своё плохое настроение. Меня учили, что это некрасиво. Хотя мне в душе ещё как грустно: детство закончилось, последний звонок прозвенел, впереди неизвестность. Отныне я должна буду жить в суетливом, недоброжелательном городе, в деревню – только в выходные, да и то не в ближайшие: нужно готовиться к вступительным экзаменам на филологический факультет.

В отличии от Королёвой, я сама решила, куда буду поступать. Не могу сказать, что сделала это как-то супер сознательно: просто филфак – почти единственное место, где не нужно сдавать математику, которая мне очень туго даётся. У меня гуманитарный склад ума, так говорила моя классная руководительница. А Королёва пойдёт в медицинский колледж, учиться на медсестру. Так решила тётя Света. У меня будет высшее образование, а у Маринки-нет. Мне вообще нет никакой разницы, но окружающие считают, что высшее образование – это круто. А ещё некоторые считают, что мне «с моим сельским аттестатом лучше забыть про этот БГУ» – так вчера сказал Макс, который в этом году перешёл на второй курс этого же университета.

Да, еще вчера вечером мы сидели на кормоцехе всей компанией, потом шли домой по освещенным редкими фонарями улочкам под лай собак, еще утром я проснулась на своей перине, ела бабушкину кашу, слушала умиротворяющее тиканье настенных часов, гладила мурчащую кошку… Стук нашей калитки, нянькины шаги в сенцах, привычное кудахтанье кур во дворе… Вдруг все эти, такие простые и обыденные вещи, показались мне такими милыми и нужными, такими родными и приятными… и такими далекими, навсегда утраченными… Слёзы предательски навернулись на глаза, в горле встал комок, и я слилась со всеми пассажирами нашей машины в тяжёлом облаке напряжения.

Мой пунктуальный дедушка, как обычно, привёз нас на вокзал глубоко заранее: до электрички оставался целый час. Час тяжёлого молчаливого ожидания. Людей в большом пустынном зале было, как назло, мало. Развеять облако, возникшее в машине, не получалось. Мы сидели в холодных зелёных вокзальных креслах, изрезанных ножичками. Под ногами тяжёлые холщовые сумки. На душе тяжелая тоска. Дедушка, почему-то решил не ждать прихода электрички, сославшись на сенокос. Он натянуто улыбнулся, видимо, тоже чувствовал облако, и, как можно бодрее, произнёс: «Ну, давай, внуча! Удачно сдать экзамены тебе. Не забывай нас». И тут комок в моём горле подкатил совсем близко, и я разревелась… Громко, в голос, с эхом на весь пустой вокзал.

Так захотелось снова стать маленькой, когда плачь помогал снять любое напряжение, когда слезами всегда добиваешься своего. Если бы можно было сейчас сесть в машину с дедушкой и вернуться назад в деревню, туда, где всё хорошо, туда, где нет проблем, где уют, тепло и во дворе кудахчут куры. Но, нет, нет, НЕТ! Так уже не получится. К сожалению, детство кончилось! От моего плача облако никуда не делось. К тому же разозлилась моя мама, проворчав что-то вроде того, что я веду себя так, будто уезжаю за тридевять земель навсегда. Дедушка, жалея меня, в свою очередь, разозлился на маму и начал объяснять ей, что «ребёнку тяжело менять привычный образ жизни». Я поняла одновременно то, что дедушка очень расстроен моим отъездом, и то, что я сейчас могу стать причиной «грозы из облака», собрав всю свою силу воли, проглотила комок и пошла провожать дедушку к машине…

Наш беленький «Москвич» уезжал, вздымая клубы пыли… уезжал туда, где сенокос, где райсобес, керогаз, туда, где «домик над рекою, в окнах огонёк», где кошка на лежанке, где всё так легко и уютно, туда, где осталось моё детство…

Я смотрела вслед своему уезжающему на белом «Москвиче» детству, и уже не плакала, плакать было бессмысленно…

Новая жизнь начинается

В городе мама выделила мне личную комнату в квартире. Я расставила на тумбочке свою косметику, разложила альбомы с фотографиями в полочки. У меня здесь свой телевизор, который я смотрю только по вечерам. Днём я учу… Я никогда столько много не учила. Впереди три экзамена: литература, сочинение и история. Мой стол завален брошюрками с надписями: «Краткий курс истории», «Пособие для поступающих в ВУЗЫ», «Билеты для поступления на факультет филологии». Днём, когда дома никого нет, я сижу на балконе и зубрю даты: восстание декабристов, бородинская битва, какие-то революции… В голове каша. В нашей сельской школе, мы никогда не напрягались. Хорошие оценки доставались как-то легко. А сейчас мне кажется, что на самом деле ничего не понимаю в истории, не помню правил русского языка, и вообще, прав был Макс – с моим сельским аттестатом меня никуда не возьмут.

На улице разгар лета: под окнами вечерами собирается местная молодёжь. Я разглядываю из-за шторки незнакомых парней и девчонок, они мне не нравятся. Все какие-то на одно лицо, и время проводят скучно: сидят на низеньком заборчике у клумбы, плюют семечки, курят. Мама предупредила меня сразу: «Чтобы я не видела тебя на этом парапете». То есть, знакомиться с местными мне почему-то нельзя. Я не уточняю почему, так как, я заметила – мамины доводы мне не особо понятны. Да, я и не хочу ни с кем знакомиться. Я скучаю по своей компании.

Вечерами я звоню Нинке, она тоже в этом году поступает в колледж. В последний момент сестра решила поступать после девятого класса вместе со своей подругой Олей учиться на бухгалтеров. Я вообще ничего не понимаю в этой скучной профессии. Ниночка говорит, что тоже ничего не понимает, но мать обещала помогать ей (тётя Римма всю жизнь работает бухгалтером).

Мы с Нинкой вместе тоскуем по деревне, вспоминаем веселые, беззаботные вечерние посиделки и мечтаем поехать в конце июля, после экзаменов в деревню вместе, одни, без родителей на электричке. У Королёвой дома телефона нет. Она сама звонит мне изредка от соседей, рассказывает, как тяжело ей живётся с матерью, шёпотом в который раз пересказывает подробности последнего свидания с Юркой-Карасём. Карась, кстати, когда-то звонил мне из деревни. Я перед отъездом дала всем нашим свой городской номер. В деревне телефон есть только в магазине, на медпункте, и у отца Рустама. Звонить по межгороду дорого. Видимо Карась сильно скучает по Королёвой, раз так заморочился: пошёл к кому-то попросил, заплатил…. Он начал спрашивать что-то про Маринку, но мама прервала наш разговор, и отругала меня за то, что я «раздаю номер телефона кому-попало». Я не пойму, чем всем взрослым так не угодил Карась. Ну да, ему уже двадцать лет, да, он тракторист, выпивает иногда, как все деревенские мужики… Я его и сама недолюбливала раньше. Но всё же Карась – свой пацан, и здесь, в городе, даже его голос, как весточка из далекой деревни. Мама говорит мне что-то о том, что люди делятся на классы, и что в университете я найду себе друзей, достойных меня… Но эти её слова меня только расстроили и разочаровали. Это всё как-то рознится с тем, что прививали мне в деревне бабушка с дедушкой. Какие классы? Почему я должна дружить с одними и не дружить с другими? Меня воспитывали на сказках, где все равны, где бедные умнее и честнее богатых, где добро побеждает зло, где старый друг-лучше новых двух.

Кстати, старые друзья, действительно не забывают друг друга. Мне иногда звонит Маринка Муртазаева, и Лёнчик Сащин – люди, с которыми в школе мы не особо то и дружили. Муртазаева поступает в кулинарный техникум. После окончания школы она внезапно похорошела, накупила себе модной одежды, красиво собирает густые блестящие чёрные волосы в высокий хвост, красит длиннющие (оказывается) ресницы и выглядит просто отлично. Лёнчик на днях приезжал к Нинке, они гуляли по городу. Здесь в городе сплочённость нашего класса чувствуется острее. Мы здесь все одиноки. Вовка Лифанов не звонит. У него тоже нет телефона. Он видится с Королёвой у неё во дворе в беседке. Вовка снимает комнату где-то рядом с её домом. Мы мечтаем встретиться все вместе. Но пока я не езжу одна по городу. Боюсь заблудиться.

Вчера вечером звонил мой Лёшка, я сказала ему свой адрес, он обещал приехать на днях и погулять со мной, сходить к Королёвой и к Нинке. Боюсь сказать об этом маме. Думаю, она меня не выпустит, скажет, что надо учить или, не дай бог, придумает что-нибудь о том, что Лёшка тоже —не мой уровень.

Завтра я еду с мамой в свой будущий университет записываться на недельные подготовительные курсы. Университет как раз рядом с Нинкиным домом. Теперь, надеюсь, мы будем часто видеться с сестрой.

Подготовительные курсы

Жизнь в ВУЗе совсем не похожа на школьную. В огромном классе, который называется аудитория, нас человек пятьдесят. Среди девочек всего три парня. Все парни непривлекательные и вообще какие-то странные: один с крашеными волосами и серьгами по всем ушам, второй – нестриженный ботаник в очках с толстенными линзами, третий в старомодном сером костюме ходит женской походкой и постоянно улыбается в пустоту.

Между собой все дружат маленькими компаниями или парами. Некоторые вообще ни с кем не дружат, сидят на первых партах, всё время пишут и задают вопросы преподавателям. Это отличницы. Их человек десять. Я никогда не видела такого скопления умников сразу. Они все как на подбор: в очках, со старинными косами до пояса, в длинных юбках из бабушкиного сундука. У них и имена очень подходящие: Ульяна, Надя, Галя. Ясно, что они приехали из каких-то глубоких деревень. Я и не думала, что деревни ещё бывают НАСТОЛЬКО глубокими. Я села подальше от этих ботаничек, в центре аудитории с девочкой Юлей Макаровой. Мы сошлись потому что, она закончила в городе ту же сорок первую школу, в которой я училась до третьего класса. У нас даже нашлись общие знакомые.

Села я очень удачно – середина аудитории оказалась самой нормальной. Все деревенские и заумные сидят впереди, а на задних рядах скооперировались вечно хихикающей и гудящей группкой все самые странные личности: мальчик с серёжками, несколько девочек со стрижками ёжиком и кольцами в носу, длинная худющая девушка с волосами цвета болотной тины, девочка с нарисованными бровями и с килограммом тонального крема на лице и парочка грубых и матерящихся подружек, постоянно опаздывающих и громко смеющихся прямо во время занятий. Вокруг нас с Юлей все девчонки довольно приятные. Все, кстати, городские. И меня они приняли за свою. Никто не догадался, что я из деревни. Я благополучно соврала, что после сорок первой школы перешла в соседнюю двадцать вторую, где и училась до конца. Городские девочки сильно отличатся от сельских ботаничек с первого ряда. Они по-человечески одеты, красиво накрашены и …курят. Это меня очень поразило.

У нас в деревне девчонки не курили. Это считалось позорным. Не курил никто, даже самые отвязные, а если кто-то из старших девок иногда и покуривал за углом клуба или на школьной дискотеке, это вызывало лишь презрение и кучу сплетен потом. Здесь курят почти все (ну кроме ботаничек, само собой). На переменах толпа курящих поднимается на лестничную площадку между третьим и четвёртым этажом и дружно дымят. Это место так и называется «полчетвёртого». Когда Юля в первый раз позвала меня на «полчетвёртого», я пошла за ней, даже не зная куда иду. Когда я объявила новой подруге, что не курю, и ни разу не пробовала, та искренне удивилась. Я наблюдала, как Юля подкуривает сигарету «Союз-Апполон», щуря жирно накрашенные и качественно разделенные иголкой ресницы, и вдруг поняла, что Макарова с меня ростом. Я поразилась во второй раз за день, так как всегда считалась самой высокой в школе девочкой и думала, что это мой крест навсегда. Оглядевшись, среди клубов дыма я заметила еще несколько девочек моего роста и даже выше. Инна с последнего ряда, у которой болотные волосы, выше меня аж на целую голову.

Еще я заметила, что на ногах у большинства девчонок совсем нет волос. Я и раньше видела в продаже крем для депиляции ног, но пользоваться им боялась. Бабушка говорила, что от этого волосы будут расти, как щетина у мужиков. Наверное, всё же стоит попробовать этот крем. А то что я, как все эти Ульяны и Нади… У Нади, кстати, даже подмышки небритые. Видимо её дома ещё сильнее запугивали. Помню я эти сказочки про то, что волосы нигде брить нельзя, а то будут расти с бешеной скоростью. Я сама не видела Надины подмышки, но на «полчетвёртого» эту тему уже обсудили и обсмеяли. Хорошо, что я сегодня в брюках, завтра же куплю себе крем от волос.

…Занятия проходят скучно. В толстые тетради мы пишем то, что нам диктуют учителя. Здесь они называются – преподаватели. Никаких вызовов к доске, никаких проверочных работ. Просто писанина. Писанина называется – конспекты. Пишу много, быстро и некрасивым почерком с кучей сокращений, уже болит рука. Задние ряды пишут мало, довольно громко переговариваются, прогуливают занятия. Я побаиваюсь обитателей «галёрки», они с презрением смотрят на нас: сидящих посередине, и откровенно смеются над первыми рядами.

Мы со своими девочками на переменах держимся вместе. Кроме Юли Макаровой я дружу с Катей, которая подала документы сразу на несколько факультетов и с Алиной, которая сидит впереди меня. После лекций мы идём в студенческий парк на скамейки, едим мороженое в стаканчиках и вяло общаемся. Темы банальные: кто где учился, кто где родился. Близкой дружбы не получается. Видимо, девчонки тоже еще не привыкли к новой жизни и скучают по старой. Потом все идут на остановку, а я – к Нинке. Там я, наконец, чувствую себя в своей тарелке.

Мы с сестрой сидим у неё дома, едим разогретую на сковородке картошку с котлетами, слушаем музыку, пересматриваем фотографии, вспоминаем летние посиделки в деревне. Вечером приходит с работы тётя Римма и пристаёт к нам с расспросами. Нинка психует, и закрывает дверь на кухню. Потом звонит моя мама и передаёт через Нинкину, чтобы я ехала домой, в третий раз напоминая номер троллейбуса, на котором мне нужно ехать. Пока наши мамы болтают по телефону, Ниночка идёт меня провожать.

– Мам, дай семь рублей, я куплю новый журнал «Отдохни», – кричит она, обуваясь.

– А ты что устала? – не отрываясь от телефонной трубки, усмехается тётя Римма.

Мы с сестрой идём между рядами бабулек с семечками по два рубля за стакан, мимо ларька с мороженым, мимо парней-валютчиков с табличками «Куплю доллары и золото», по подземному переходу с нищими-попрошайками. Нинка доводит меня до остановки, покупает в киоске «Роспечати» тоненький журнал и пластинку жвачек «Стиморол».

Я еду домой одна. Считаю остановки. Мне выходить на девятой. Маршрут троллейбуса номер четыре я уже знаю, по остальным маршрутам ещё не езжу. Пока я пробиваю талончик, а когда сдам экзамены и поступлю в университет – у меня будет студенческий проездной билет, и я смогу ездить бесплатно на всех автобусах и троллейбусах. Я проезжаю остановку «Стадион», на городском стадионе расположился рынок. Здесь продают одежду: ядовито-оранжевые платья в цветочек с сеткой-накидкой, устаревшие лосины, дешёвые шлёпанцы на резиновой платформе.

На мне сейчас, кстати, майка с этого рынка: мы с мамой купили её за шестьдесят рублей. Чёрная майка на бретельках в обтяжку. Бретельки идут по спине крест-накрест, красиво облегая спину. Снизу на мне мамины брюки: светло-бежевые со стрелками из универмага «Белгород». Они немного мне велики, но это благополучно скрывает пояс-резинка с бабочкой-застёжкой. В общем, никто из университетских девчонок не подозревает, что мой гардероб – это сложное сочетание дешёвого рынка «Стадион» и дорогого магазина. Всем всё нравится. Я выгляжу отлично: худенькая, стройная, с лакированной чёлкой. Я совсем не деревенская девочка, я очень даже городская.

Я очень боюсь проехать свою остановку, потому что, если проеду мимо, могу не найти дорогу обратно. Хорошо было бы сейчас выйти и увидеть у подъезда Лёшку, ведь он обещал, что заедет ко мне.

Дома мама говорит, что мне звонила Королёва и какой-то парень. Наверное, это был Лёшка.

Первые выходные