Альтернатива

– Душ, – потупившись поправила Аня. – И когда он туда пошел – кровь уже не капала…

– А если у него СПИД, или гепатит, или еще что-нибудь нехорошее? Тебе это не приходило в голову?! И как он мог их раскидать? А может, он не бомж, а переодетый преступник и находится во всемирном розыске? Или маньяк какой-нибудь? Прошу прощения за мою неделикатность, но, зазывая его к себе, ты о чем думала, а главное – чем?

– Он не похож на преступника, – мямлила Аня, стесняясь признаться, что ответ на последний вопрос ее тоже интересует. – Мне его стало жаль, и потом он ничего о себе не помнит. У него амнезия…

– Это он тебе так сказал? – Люся даже не старалась скрыть своего полного апофигея. – Анна, у тебя большие проблемы с головой, и мне надо бросить хирургию и пройти специализацию по психиатрии или мать Тереза по сравнению с тобой – монстр.

– При чем здесь мать Тереза? Тем более, с ней тоже не все так однозначно. – Аня обиделась окончательно и положила в рот одновременно две конфеты. – Не фсем физет в фифни…

– Прожуй сначала, человеколюбивая ты моя…

– Простите, а вы что-то говорили насчет одежды, – раздался хрипловатый голос из ванной. – Но я могу надеть и свою…

– Нет, – дружно ответили обе.

Людмила легко подхватила мобильный «шкаф» и как можно ближе подтащила его к двери ванной.

– Выбирайте, что вам больше подойдет.

И, чтобы не смущать гостя, тут же вернулась обратно.

– Я принесла все, что осталось от первого и от второго, – сообщила она сначала Дусе, а затем и Ане. – Будем надеяться, что-нибудь ему подойдет… И хватит есть конфеты, я не собираюсь их забирать домой, – это относилось уже только к Анне. – Сейчас он оденется, я его осмотрю, потом накормим его курицей и отправим восвояси, а сами пойдем к нам и нормально пообедаем… Или у тебя другие планы?

Приглашение касалось только подруги. Дуся с Оленькой и Поленькой дружбу не водила и «любила» девочек издали.

Мобильный, выдав звуки гимна, ознаменовал, что звонит заведующая, и это не позволило Анне сформулировать достойный ответ.

Светлана Владимировна была на пару лет ее старше, умная, красивая. Если бы не чрезвычайно серьёзное выражение лица (возможно, это было связано с занимаемой должностью), то ее можно было назвать сногсшибательной. Где у Светы был плюс, у нее, Ани, был минус, за исключением веса – здесь в плюсе была она. Взаимоотношения с заведующей были почти дружеские, чему способствовала любовь к книгам и полная неустроенность в личной жизни.

Радостно щебеча, Светлана сообщила, что наступил сентябрь – это для тех, кто еще не знал или уже забыл, – и у Настеньки, то есть Анастасии Васильевны, сыночек только пошел в садик и уже заболел, и Настенька, то есть Анастасия Васильевна, вынуждена взять больничный и… не может ли Аня их выручить и выйти завтра на работу?

– Без проблем, – тут же согласилась Аня, корыстно радуясь, что теперь у нее есть уважительная причина не писать статью – что поделаешь, производственная необходимость, и надо выручать коллектив. В конце разговора заведующая на ура выдала как аксиому, что Аня «лучше всех» и никто не сомневался, что она согласится, и именно на таких, как она, держится мир.

– Я так понимаю, завтра тебе на работу? – холодно озвучила результат своих умозаключений Люся. – А твоя заведующая в курсе, что последние несколько лет ты ни разу полностью не отгуляла отпуск и у тебя накопилась такая куча отгулов, что вы, донна Анна, до Рождества можете спокойно находиться дома.

– Они кое-что компенсируют деньгами… иногда… И потом, у Насти заболел ребенок…

– Если бы не теткина квартира, то тех денег, что ты зарабатываешь, едва хватило бы на корм Дусе. И если ты будешь столько работать, то своих детей у тебя точно никогда не будет… Останется, как Светлане, жить в мечтаниях о высоком и пахнуть книжной пылью.

– Ты тоже не всегда Шанелью благоухаешь, – возразила Аня и, набравшись духу, смело посмотрела подруге в глаза.

– Простите, что прерываю, но я вот… уже готов…

Подруги дружно воззрились на говорившего.

Незнакомцу было хорошо за сорок, возможно, меньше. По его изможденному лицу, подстриженным вкривь и вкось волосам и бороде судить было трудно. Худой до прозрачности, бледный до синюшности, высокий до неприличия. Джинсы на нем смотрелись весьма свободно и едва доходили до щиколоток. Оба Люськиных мужа были значительно выше среднего роста и никогда не страдали избыточным весом (несмотря на усилия тещи их откормить). Руки незнакомца висели как плети, и рукава серого свитера с кубическим рисунком на впалой груди не закрывали узких запястий. Всем своим видом он напоминал старшеклассника после летних каникул, примерившего старую школьную форму. Общий вид в сочетании с виноватым выражением лица вызвали острое желание накормить его и обогреть.

– Я там все убрал и даже кафель помыл, – судорожно сглотнув, произнес мужчина, не зная, куда деть свои длиннющие руки, и вдруг, запустив пятерню в волосы, стал их судорожно приглаживать. – Я не трогал ваши умывальные принадлежности и… расческу. Спасибо вам, а теперь можно я пойду? Может, там мое пальто еще не забрали…

Он взял в одну руку мешок со своими вещами и, склонившись, поднял с пола пакет с хлебом.

– Стоять, – первой вышла из ступора Люся. – Мешок с вещами выставить за дверь, и ступайте сюда, я должна осмотреть вашу рану.

Дульсинея, расценив смену приоритетов как предательство, спрыгнула на пол и, махнув недовольно веерообразным хвостом, продефилировала в комнату, даже не стараясь скрыть, что доверие к людям ею утрачено навеки.

– Там просто царапина, – постарался возразить бомж, переминаясь с ноги на ногу. – А хлеб куда?

– Сюда идите, – Люся достала из принесенного саквояжа медицинские перчатки, запечатанные пластиковые пакеты и пакетики, несколько пузырьков разной формы, размера и цвета, а также плотной пакет из коричневой бумаги, в очертаниях которого угадывались медицинские инструменты.

Мужчина безропотно сел на стул и закатал рукав. Длинная яркая ссадина тянулась по наружной поверхности предплечья от лучезапястного сустава до локтя. Надев латексные перчатки, Людмила внимательно осмотрела его руку, затем, раскрыв пакеты со стерильными салфетками, обработала антисептиком чуть подкравливающий порез и наложила пластырь.

– Это что? – спросил он, зачарованно наблюдая за ее движениями.

– Стрипс – специальный пластырь, накладывается на неглубокие раны, стягивает края и ускоряет заживление, – ответила Люся, сворачивая свой мини-госпиталь. – Надеюсь, все заживет без осложнений, но через пару-тройку дней надо будет еще раз осмотреть и обработать. А теперь давайте вы немного перекусите.

– Как мы можем к вам обращаться? – ставя на стол тарелку и освобождая из фольги миску с еще теплой курицей и картошкой, тихо, будто невзначай спросила Аня.

– Саня… Правда, я не уверен, что это мое настоящее имя, но как-то так повелось…

– Хорошо, пусть будет Саня. Давайте так: пока вы обедаете, чтобы вам не мешать, мы с подругой посекретничаем в комнате, – и, подхватив под руку опешившую Люду, Аня потащила ее за собой в гостиную. Дуся, негодуя, соскочила с дивана и не раздумывая спряталась за оконной портьерой.

– И что дальше? – тихо, чтобы не услышал гость на кухне, зашипела Люся. – Судя по твоему загадочному виду, ты уже что-то придумала. Рассказывай, солнце мое, очень хочется повеселиться, а то мы с тобой как-то скучно жили до этого момента.

– Твой сарказм неуместен, – приняв осанку, достойную английской королевы, холодно произнесла Анна. – Хочу всего-навсего предложить ему пожить на нашей даче. До лета. Пусть ее охраняет. В прошлом году, зимой, ее дважды пытались ограбить, хорошо, соседи увидели… А дальше – жизнь покажет.

– Аня, подожди. Что значит «всего-навсего»? Это ты о вашей «усадьбе» в Репино? То есть ты хочешь неизвестно кого пустить туда жить? С ума сошла? Да? А Марина Игоревна? А Илья Леонидович? Ты когда с родителями последний раз общалась?

– Люся, не суетись. Я ни минуты не сомневаюсь, что мама знает о любом моем чихе от Мариванны. Они каждый день созваниваются?

– Почти, – с явной натугой выдавила из себя Люда и тут же, встрепенувшись, добавила. – Ты тоже должна их понять: ты у них единственная дочь, и они всегда хотели и хотят тебе только добра.

– Люсь, не заставляй напоминать, какими намерениями дорога отнюдь не в райские кущи выстлана, – и, призвав подругу к молчанию, Аня набрала номер на мобильном. Ответили сразу. Из трубки послышался взволнованный женский голос. Не дослушав, она сразу начала рассказывать о несчастном брате своей заведующей – честном и благородном человеке, в недалеком будущем великом писателе, которому крайне не повезло с женой: находясь сейчас в стадии развода и размена квартиры, он оказался в безвыходном положении, ему совершенно негде жить, а соответственно, и творить, и очень нужно, чтобы он пожил на их даче, заодно ее охраняя. Все было выдано единым залпом скорострельного

пулемета. Затем, по-видимому, получив согласие, Аня торопливо попрощалась, уверяя,

что у нее все хорошо и просто замечательно.

– Марина Игоревна решит, что он твой любовник, – заключила Людмила. – Иначе это не подлежит объяснению. Мало того, что ты сама позвонила родителям, так ты им еще и врала… Какое буйство фантазии! Стругацкие, Брэдбери и Уэллс – дети по сравнению с тобой. Это что-то выходящее за пределы моего понимания. Вы же не общались последние сто, нет, двести лет, ну, поздравления с праздниками я не беру во внимание. Он что, произвел на тебя такое впечатление?

– Люся, он вступился за меня, когда мне угрожали ножом. Их была толпа… Ты бы видела, как они летали: на них не действовало земное притяжение. Мне кажется, они в тот момент даже не понимали, что происходит… Впрочем, как и я… Ты что, сейчас хочешь предложить, чтобы я перезвонила маме, извинилась и рассказала все как есть?

– Сначала им кардиореанимацию вызови… – задумчиво посоветовала Люся. – Но зато с тобой абсолютно все понятно. Он – Рембо, находящийся в состоянии глубокой амнезии, с неизвестно, насколько темным прошлым, сомнительным настоящим и очень туманным будущим. И ты – тургеневская барышня, с поправкой на двадцать первый век, но чистая помыслами и сердцем, а заодно и головой, что в сумме составляет одну большую печальку. До сих пор удивляюсь, как ты могла так взбрыкнуть в свое время против воли предков… Ладно, не будем вспоминать прошлое и давай возвращаться на кухню. Судя по шуму, он там моет посуду.

Он действительно вымыл тарелку и, увидев их, быстро вытер мокрые руки о теперь уже свой свитер. Его лицо ничего не выражало. Темно-карие с бархатной поволокой глаза смотрели спокойно и без интереса.

– Давайте вместе пить чай, – с преувеличенной бодростью предложила Аня и, не дожидаясь ответа, достала из буфета третью чашку и сахарницу. – Александр…

– Лучше Саня, – перебил он ее. – Извините, но мне так привычнее.