Оценить:
 Рейтинг: 0

Глухая Мята

<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 36 >>
На страницу:
11 из 36
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Интересна цепочка следов из барака. Почему задумался лось? Что увидел за желтым окном? Неужели понял, что не страшны ему люди, если светит огонь, если замолкли тракторы? И не потому ли не испугался Григория, что опасность, по его мнению, скрылась за бревнами, сложенными в странную кучу?

Любопытен рогатый зверь. Григорию рассказывали, что несколько лет назад, когда была запрещена охота на лосей, через неделю после опубликования Указа два лося пришли в поселок Зачулымский, спокойно протопали через него, миновав площадь, центральную улицу и доску, на которой висел Указ. Дивились на них зачулымцы, а дед Кожевников сказал: «Узнали лоси, что Указ выписан. Намедни тоже – встретил одного, ходил он по вырубкам, на меня фыркнул. Здоровый! Он, поди, и разнес молву – при мне ведь ружье было, а не стрелял!»

Улыбается Григорий воспоминанию, а самому любопытно: что знает зверь о людях, как видит их?

Одип-одинешенек шагает Семенов по дороге к бараку. Торопиться некуда.

Григорий думает о лосе, припоминает прочитанное; он то размахивает руками, то склоняет голову, то выпрямляет, то останавливается. Он один в тайге, а это интересно – одинокий человек. Люди любопытны, когда остаются одни.

В каждом человеке живут два человека: один – тот, что показывается людям и который знает, что за ним наблюдают; второй – тот, который остается наедине с собой.

У Григория Семенова разница между двумя человеками – тем, что на людях, и тем, что в одиночестве, – невелика. В одиночестве Григорий бывает моложе и ребячливей, чаще, чем обычно, распускает резинку, продернутую в губы. Человеку одиночества в Григории – лет двадцать, а может быть, и меньше; он умеет дурачиться, напевать, делать такие вещи, которые второй человек называет дуростью и баловством. Они часто дерутся, эти два человека, они редко живут в мире и, наверное, от этого и отличаются мало – в ссоре они одинаково сильны.

Второй человек в Григории Семенове напевает: «На закате ходит парень возле дома моего…», и первый не останавливает его. В этом, пожалуй, и заключается главное отличие Григория на людях от Григория наедине с самим собой: при людях первый человек обязательно остановил бы второго. «Не пой! – сказал бы он. – Нет причины, дорогой товарищ, да и неинтересно слушать тебя!»

Ребячится Григорий: подняв с земли хворостинку, машет ею, идет разнобойно – то быстро, то тихо, то неизвестно для чего повернется на месте и захохочет. Прислушается, как эхо двоит смех, и опять хохочет. Все смешно ему: длинная тень от ноги, рукавица, почему-то вдруг напоминающая свернувшегося котенка, хворостинка, похожая на саблю; а оттого, что лосиные следы у барака обрываются, совсем весело становится ему. «Понял, рогатый, кто здесь живет!» – вслух произносит он, представляя удивленную морду лося при виде барака. Вспоминается стремительный скачок зверя, облачко снега и напряженный комелек хвоста.

– Ах ты, черт! – хохочет Григорий, приседая.

На пятачке снега возле барака лежат полосатые тени – похоже, что снег нарочно расчертили для того, чтобы было красиво. Поглядев на полосы, Григорий отступает назад и теперь старается ставить ноги только на лунные просветы. Он идет и считает шаги. Двенадцать – насчитывает он, качая головой: его охватывает сомнение: почему двенадцать? Он ведь считал лунные дорожки, а не темные, которых должно быть больше, хотя бы на одну. Григорий дурашливо хохочет и возвращается, чтобы снова пройти по теням.

– Раз, два, три… – медленно считает он, – четы…

«Ре» он не произносит – луна скрывается за облаками, и темные дорожки сливаются с лунными. Он осуждающе качает головой, говорит луне:

– Нехорошо, гражданочка! Видишь же – человек считает! Не по-товарищески поступаете, милая!

Облако невелико – всего маленькая овчинная заплатка на темной шубе неба. На несколько минут скрывает оно осколок луны, но звезды пользуются этим: горят ярко, настырно, словно обрадовались тому, что луна поступила не по-товарищески, спрятавшись за облако. Ярче других, фонарем, горит разноцветный Сириус. «Ишь, какой важный!» – дивится на него Григорий и замечает, что чуть левее Сириуса и чуть ниже вдруг вспыхивает розовенький огонек.

«Ракета-носитель!» – проносится в голове, и от этой мысли Григорий весь тянется к небу.

… На маленькой звездочке вспыхивает отблеск солнца, потом тухнет, и становится страшно – вспыхнет ли опять. Но она вспыхивает, она опять вспыхивает – уверенная и веселая. Звездочка плывет среди холодных миров. Плывет, торжествуя, и Григорию Семенову кажется, что земля под его ногами медленно начинает двигаться назад, в сторону, противоположную торжествующему полету теплой, маленькой звездочки. Он всем телом ощущает ход планеты, и его сердце замирает.

Стремительная, торжествующая плывет в темном небе живая звезда. Пробежав небо, прочертив его пунктирами вспышек, ракета сваливается за горизонт, и тогда из-за тучи выглядывает луна.

Григорий забрасывает хворостинку, быстро идет к бараку.

3

Сегодня – пятница.

Бригадир Семенов в этот день связывается по рации с конторой леспромхоза. За полчаса до девяти Виктор и Борис возятся с радиостанцией, настраиваются, щелкают выключателями и кричат по очереди в эбонитовую трубку: «Центральная, я – Глухая Мята! Центральная, я – Глухая Мята!..»

В динамике попискивает, трещит; мир обступает комнату точками и тире, перекликом далеких голосов. Священнодействуют парни. Окружив их, лесозаготовители почтительно молчат. Никита Федорович с предупредительной улыбкой на лице сидит бочком – готов по первому требованию (да что по требованию – только мигни!) броситься за отверткой или за куском провода. Люди ждут с нетерпением, когда раздастся хриплый голос радистки.

– Центральная слушает! Центральная слушает! – наконец слышится из эбонита. – Перехожу на прием!

– Говорите дикторским голосом, Григорий Григорьевич! Разделяйте слова! – предупреждает свистящим шепотом Борис.

Григорий досадливо фыркает – не получается у него дикторский тон, не может говорить внушительно и четко, а разговаривает по рации так, словно беседует с женой после рабочего дня. Он спокойно усаживается возле микрофона, аккуратно раскладывает бумаги, блокнот, говорит в черный глазок:

– Записывай, Лиза! А коли не успеешь, передай Сутурмину на словах… Темпы мы не снизили, но и приросту большого не достигли. На сегодня заштабелевано четыре тысячи сорок шесть кубометров… Скажи директору, Лиза, что судостроя мало – кубометров семьсот. Крепеж, правда, дадим!

– Передавайте цифры! – металлически сердится динамик.

– Цифры и передаю! – удивляется Семенов. – Одним словом, на судострой надеяться нечего. Зато пиловочник отборный.

Радистка еще два раза перебивает Семенова, Виктор и Борис делают страшные глаза, но бригадир, отмахиваясь от них, продолжает невозмутимо беседовать с динамиком, обращается к нему дружески и несколько фамильярно:

– Не перебивай! Горючего хватит! Пусть Сутурмин не заботится!.. Кстати, где он? Почему не пришел к рации?

– Уехал в Томск! В следующую пятницу будет на связи с вами.

– Хорошо! Трактора в порядке. Скажи ему. Он за машины беспокоится… У меня все! Что нового в леспромхозе?

Бесстрастным, патефонным голосом радистка сообщает поселковые новости: план марта выполнен на сто один процент, сортиментная программа тоже, и за перевыполнение ожидается премия. Получили шесть дизельных тракторов, десять бензомоторных пил «Дружба», новый трактор КДТ-60. Вчера привезли, наконец, баббит для заливки подшипников.

– Всем товарищам из Глухой Мяты привет от семей! – тем же монотонным голосом продолжает радистка. – Вчера выдавали зарплату. Ваши семьи получили. Сегодня по разрешению директора у рации сын Ракова – Миша, дочь Никиты Федоровича – Клавдия… Миша, скажи что-нибудь папе… Вы, мамаша, не трясите ребенка, он сам что нужно скажет!

Георгий Раков проталкивается к рации. На него смотрят, и поэтому уже на полпути он принимает обычный самоуверенный и надменный вид, словно давно знал и был уверен в том, что именно его сына сегодня приведут на радиостанцию.

Динамик шипит, потрескивает, потом слышен прерывающийся голосок:

– Папа, здравствуй! – Затем пауза, а после нее – без остановок, без передышки – выливается длинная булькающая фраза: – Мы живем хорошо, гуляем, купили пальто, пуговиц много-много, до свидания, приезжай, папа… – А в заключение раздается поспешное: – Мы все целуем тебя, Георгий! Приезжай скорее!

Это голос жены Ракова – Лены. После нее к рации подходит дочь Борщева, и Никита Федорович приосанивается.

– … Мама занята, даже на станцию не пошла. Ты, говорит, обскажи ему все… Семена капусты и помидоров купили на базаре, та женщина, что продала, говорит – хорошие, всхожие. Зорька доится, вчера – дала двенадцать литров…

Обстоятельный, деловитый голос борщевской дочери, ее рассказ о хозяйственных делах настраивают лесозаготовителей на задумчивый лад – почти у всех есть огороды, коровы, свиньи…

– Картошки на посадку хватит! – повествует дочь Борщева. – Всю перебрали.

Задумываются лесозаготовители. К огородам люди так привыкли, что сами не знают – нужны ли, выгодны ли? Зарабатывают хорошо – на покупку овощей хватит, но как-то не хочется тащить с базара то, что можно вырастить самим. Уютнее, домовитей бывает человеку, когда в огороде синими звездочками цветет картошка, пошевеливают листиками бочковатые муромские огурцы, а в оградке полыхают маки. Занятно, весело строгать осенью тугие кочаны капусты, хрумкать кочерыжки; хорошо укладывать осенью в прохладное подполье морковь, пахнущую укропом, и укроп, пахнущий морковью. Любо человеку заготовлять на зиму брюкву, репу, тыкву, шелушить по вечерам коробочки мака.

Щекочущими, вкусными запахами наполняется дом, пропитываются одежда, руки – осень пахнет укропом и увядающей землей. Еще очень тепло, солнечно; над огородами, над улицами плывут длинные седые паутинки с маленькими хитрыми паучками; кружась, падают желтые листья.

Сухие листья везде: на дорогах, на крышах, на одежде, на кабинах тракторов и автомобилей. Они скорлупками лопаются под ногами, шелестят, разговаривают, от них пахнет сладковатой гарью и укропом. Прожилки на листьях как вены на нежной руке ребенка.

Хорошо кругом. Не хочется думать о длинной зиме, о двухметровых сугробах. Лето хранится в подпольях: брякнет зимой крышкой хозяйка, нырнет в пролет пола, в запашистую темноту – и смотришь: целенькие, хрусткие лежат на столе огурцы, голубой укроп, редька, капуста с краснинками брусники. Не стол, а огород в доме запасливого лесозаготовителя…

Заботятся люди: перебрали ли дома картошку для посадки, готовятся ли высевать рассаду, записались ли на очередь пахать огород?

– Главное бы, на очередь записались! – тревожится Петр Удочкин.

– На очередь запишут! – отзывается Раков. – Нас запишут!

– Это, как говорится, так!
<< 1 ... 7 8 9 10 11 12 13 14 15 ... 36 >>
На страницу:
11 из 36

Другие электронные книги автора Виль Владимирович Липатов

Другие аудиокниги автора Виль Владимирович Липатов