Оценить:
 Рейтинг: 5

Три возраста. Социолитературный нарратив

Год написания книги
2019
<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Первая любовь. Как писал Сергей Есенин, «все на этом свете из людей песнь любви поют и повторяют». Каждый «поющий» делает это по-своему, и, если он решается рассказать о своем «вокальном» опыте, его обычно слушают с интересом.

Я о своей первой любви написал спустя много лет и честно признал, что мой первый опыт приобщения к этой таинственной и постоянно влекущей к себе сфере был не вполне удачным. Свой рассказ я опубликовал в альманахе «У Никитских ворот». Прочитавшие его друзья упрекнули меня в том, что в рассказе мало деталей. Свою любовную неудачу я попытался объяснить тем, что мне со своей зазнобой вскоре пришлось расстаться по независящим от нас причинам[7 - Иванов В. Любовь. Первая и вторая // У Никитских ворот. 2018. № 1. С. 41–44.].

В мае 1952 года я закончил учебу в КАПУ и выбрал для продолжения своего военного образования 2-е Ленинградское ордена Ленина училище артиллерии большой мощности. Право выбора военного училища предоставлялось медалистам (я был обладателем серебряной медали). В сентябре 1952 года принимаю воинскую присягу, и с этого времени начинается моя настоящая военная служба со всем, что с ней связано. Ее превратности пришлось ощутить довольно скоро. Училище, кроме одного дивизиона, перевели в Коломну. Я оказался в этом дивизионе, которому определили новое место дислокации – Сумское Краснознаменное артиллерийское училище им. М.В. Фрунзе. О пребывании в Ленинграде остались в памяти: экскурсия в Эрмитаж, выезд на полигон, где проходили боевые стрельбы, поездка «на картошку» в один из колхозов Ленинградской области, занятия в секции бокса, танцевальные вечера в училище, знакомство со студентками 1-го курса Лесного института (ныне Санкт-Петербургский государственный лесотехнический университет им. С.М. Кирова).

Учеба в Сумском военном училище – это летние лагеря (близ г. Чугуева, рядом с нашим лагерем находилась деревня со знаменитым по известному фильму названием Малиновка), два месяца жизни в палатках, частые занятия в поле, учения. Это зимние «кочующие» лагеря. Ночевать тоже приходилось в палатках. Топили печь по очереди, чтобы она не погасла во время нашего сна. Учились преодолевать трудности. Закалялись. Деревенские в прошлом ребята приспосабливались к необычным условиям быта быстрее, городские – явно им уступали.

В эти годы актуальной темой военной учебы было ведение боевых действий с учетом возможного применения противником ядерного оружия. Все курсанты получили секретные тетради, в которые заносились сведения об оружии массового поражения и способах защиты от него.

В марте 1953 года умер Сталин. Всеобщее потрясение. Но уже вскоре мы почувствовали идущее сверху сдержанное отношение к его памяти. Мы заметили, что в Ленинской комнате (так называлась комната, в которой мы проводили досуг и готовились к занятиям по марксистско-ленинской теории), в которой на стенах висели красочно оформленные схемы десяти сталинских ударов, исчезло в названии слово «сталинских». В лекциях по общественным дисциплинам стали весьма редкими ссылки на него.

В училище была богатая библиотека, рассчитанная не только на курсантов и преподавателей, но и на членов семей офицеров училища. Дело в том, что территория училища – это не только учебные корпуса, но и дома офицерского состава, где проживала большая часть офицеров училища. Это был по существу военный городок. По вечерам его обитатели в хорошую погоду выходили на прогулки. Через какое-то время мы уже точно знали в лицо жен своих командиров и преподавателей, а некоторые наиболее любопытные из нас, даже как кого зовут. За годы учебы удалось прочитать Бальзака, Драйзера, Толстого Л.Н., Мопассана, К. Симонова, Н. Островского.

В начале сентября 1954 года состоялся выпуск курсантов нашего «ленинградского» дивизиона. Поскольку он был укомплектован выпускниками подготовительных артиллерийских училищ и сержантами-сверхсрочниками, срок обучения был сокращен до двух лет. Тем же, кто пришел с «гражданки», приходилось учиться три года.

В торжественной обстановке нам были вручены лейтенантские погоны. Накануне мы облачились в офицерскую форму. Вечером в тот же день был, как положено, банкет в честь выпускников, на котором мы получили право выпить (и не только шампанское) с любимыми преподавателями. Самым любимым на нашем курсе был преподаватель артиллерийской подготовки майор В.И. Гришин. К концу вечера от нашего чрезмерного внимания он еле держался на ногах. Но держался и мужественно продолжал общаться с нами. Может быть, не в такой мере, как преподаватель артиллерии, но безусловно любимым нами был и преподаватель истории партии подполковник А.Б. Гантман. Я вспоминаю его с особой благодарностью, ибо именно он пробудил во мне серьезный интерес к обществознанию. На вечер все выпускники получили право пригласить своих знакомых девушек. В большинстве своем приглашенные оказались студентками педагогического института и были знакомы друг с другом. Атмосфера на вечере была праздничной. Все выпускники понимали, что в их жизни начинается новый этап и чувствовали себя готовыми к нему. Назавтра предстояло распределение по военным округам. Но военная служба чревата неожиданностями. Никакого распределения не последовало. Весь наш курс, теперь уже молодых лейтенантов, был направлен на переучивание в г. Чкалов (ныне Оренбург) на девятимесячные зенитно-артиллерийские курсы. Нужно ли говорить, что подобное решение военного руководства никакого энтузиазма с нашей стороны не вызвало. Но как люди военные, мы понимали, что раз есть такая необходимость, то, стало быть, ей следует подчиниться.

В сентябре 1954 года началась учеба на курсах. Постигали мы премудрости зенитного дела без большого интереса. Но постепенно втянулись, и отношение наше к учебе изменилось. Все закончили курсы успешно. Некоторые мои однокашники успели за это время жениться. Наши ряды холостяков поредели. Среди тех, кто женился первым, оказался Евгений Шифферс (будущий известный театральный деятель). Его семейный очаг стал для многих из нас, его близких товарищей и друзей, часто посещаемым домом. Все мало-мальски значимые в нашей жизни события мы отмечали теперь у него. Было много споров и разговоров на разные темы. Много говорили о нашем будущем и о будущем страны без Сталина. В августе 1955 года мы получили распределение в разные военные округа. Я получил назначение в Белорусский военный округ (БВО), Е. Шифферс – в Прикарпатский (ПВО), и встретиться нам довелось только двенадцать лет спустя в Москве. (Он ставил в «Современнике» спектакль «Народовольцы», я готовил в этом же театре к госэкзамену по научному коммунизму актеров-студентов.)

Во время учебы на курсах не обходилось без происшествий местного масштаба. Однажды вместо положенной по распорядку самоподготовки (обязательные занятия в послеобеденное время) группа моих сокурсников решила отправиться в баню, после которой зашли в ресторан «Урал», считавшийся в то время самым респектабельным в городе. В разгар нашего застолья в ресторане внезапно появился начальник курсов подполковник В.П. Шкурат. Окинув наше пиршество внимательным взглядом, он сразу же удалился. Продолжение последовало на другой день. На построении перед началом занятий он заявил, что вчера группа слушателей курсов предпочла самоподготовке посещение ресторана, и повелел «посетителям» выйти из строя. Мы все шестеро дружно вышли, и тут же всем был объявлен в воспитательных целях выговор. Но для меня этим дело не кончилось. В этот же день я был вызван в политотдел училища к помощнику начальника политотдела по комсомольской работе старшему лейтенанту А.П. Котову. На курсах у нас существовала комсомольская организация (все молодые лейтенанты были комсомольцами). Я был ее секретарем. В беседе со мной А.П. Котов высказал соображение, что, нарушив воинскую дисциплину, я потерял моральное право ее возглавлять. Я не возражал. Возразили мои сокурсники на состоявшемся вскоре комсомольском собрании. Впрочем, он не настаивал на своем предложении освободить меня от секретарских обязанностей. Я остался в прежнем качестве. Дисциплинарное взыскание с меня, как и со всех провинившихся, было снято накануне выпуска. Объявляя об этом, В.П. Шкурат сказал: «Пусть это первое ваше офицерское взыскание будет и последним». (Так оно и получилось.)

Однако мир, как известно, тесен. С бывшим начальником курсов мне довелось встретиться вновь в 1964 году, когда наш курс слушателей факультета ракетных войск стратегического назначения ВПА им. В.И. Ленина проходил стажировку на космодроме Байконур. Он не узнал меня. Пришлось напомнить. Мы очень мило побеседовали. Он в свое время закончил ракетную академию им. Ф.Э. Дзержинского (ныне Военная академия РВСН им. Петра Великого) и тепло вспоминал Москву и годы учебы. Он был почему-то в прежнем звании и, предвосхищая мои вопросы, сказал: «Отбываю ссылку».

С А.П. Котовым встреча произошла еще раньше. Когда я в 1961 году поступил в ВПА им. В.И. Ленина, он уже учился на третьем курсе. Мы обрадовались друг другу. Вспомнили «дела давно минувших дней». Я побывал у него в гостях. Мы оба жили в общежитии академии на Большой Пироговской. Он – в семейном общежитии, я – в общежитии для холостяков. По окончании учебы он получил назначение в комсомольский отдел ГлавПУРа. Мы изредка встречались, чаще перезванивались. Сказывалась наша большая занятость по службе. И вдруг А.П. Котов «исчез» и объявился в Москве уже только в 1977 году. Оказалось, он за это время успел закончить еще одну академию, поработать в советском посольстве в США, а затем в той же должности в Турции. Но что-то там не сложилось. Он вернулся в Москву и был уволен в запас. Мы встретились. Он выразил желание, используя свои обширные знания, потрудиться на ниве науки. Я его желание поддержал. Через какое-то время по моей рекомендации он был принят на работу в закрытый отдел ИСИ АН ССР.

Моя белорусская «пятилетка» была наполнена интересными событиями и запомнившимися делами. На командной должности в мотострелковом полку, куда я был направлен в соответствии с решением командования БВО, мне довелось пробыть недолго. По настоятельному совету начальника политотдела дивизии, в которую входил данный полк, я перешел на комсомольскую работу, но уже в артиллерийский полк, что изначально было мне гораздо ближе, прежде всего, в профессиональном отношении. (Следует отметить, что речь идет об одной из самых прославленных дивизий Советской армии. Об этом говорит ее наименование: 55-я гвардейская ордена Ленина, трижды Краснознаменная, ордена Суворова II степени, Иркутско-Пинская, имени Верховного Совета РСФСР мотострелковая дивизия.) Вначале на должность секретаря комсомольской организации артиллерийского дивизиона, затем секретаря комсомольской организации полка. Артиллерийский полк, в котором мне довелось служить, в течение ряда лет был в передовых по всем основным показателям боевой и политической подготовки. Была замечена начальством и комсомольская работа, проводимая в полку. Через какое-то время я был назначен помощником начальника политотдела дивизии по комсомольской работе, а через полтора года – помощником начальника политотдела 28-й общевойсковой армии, в состав которой эта дивизия входила.

Работа спорилась. Было много интересных дел и начинаний, получивших весьма высокие оценки Политуправления БВО, партийного и комсомольского руководства республики. Я был награжден Почетной грамотой Верховного Совета БССР и Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ, избран в бюро Гродненского обкома комсомола и в члены ЦК ЛКСМБ. В 1956 году был принят в члены КПСС.

Весной 1961 года сдал отборочные экзамены, организованные Управлением кадров Белорусского военного округа, для поступления в Военно-политическую академию им. В.И. Ленина. Во время экзаменов все абитуриенты испытали огромную радость: состоялся полет в космос Ю.А. Гагарина, кстати, нашего сверстника. Наше приподнятое настроение сказалось на результатах сдаваемых экзаменов. Принимающие их преподаватели так же, как и мы, находились в восторженном состоянии и были более снисходительны к нашим ответам. В июле месяце успел принять участие в командно-штабных учениях, которые проводились на базе 28-й армии совместно с Войском Польским (дивизия им. Тадеуша Костюшко). Должен сказать, что у нас сложились добрые отношения с польскими офицерами. В составе польской дивизии были еще офицеры, участвовавшие во Второй мировой войне и помнившие традиции боевого братства с советскими воинами.

В августе 1961 года я успешно сдал вступительные экзамены в Военно-политическую академию им. В.И. Ленина и был зачислен на первый курс факультета ракетных войск стратегического назначения. В 1965 году я завершил учебу с отличием. Совместно с выпускниками других академий мне довелось побывать на приеме в Кремле. Это был первый прием после смещения Н. Хрущева. Впервые выпускников пригласили в Кремль с женами. Я тоже получил приглашение на два лица. Но в то время серьезной кандидатуры на «должность» супруги не было, а с несерьезной было как-то неловко появляться в Кремле. Я был на приеме в одиночестве, и стул рядом со мной пустовал. Выпускники военных академий фотографировались в Георгиевском зале с прославленными военачальниками – Маршалами Советского Союза Р.Я. Малиновским, А.А. Гречко, С.М. Буденным, И.Х. Баграмяном, А.И. Еременко, главным маршалом авиации К.А. Вершининым, главным маршалом бронетанковых войск П.А. Ротмистровым и другими. На приеме кроме руководителей партии, правительства и военачальников были ученые, космонавты, видные деятели литературы и искусства. Председательствовал А.Н. Косыгин, председатель Совета министров СССР, выступал с приветствием Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев. Состоялся всем понравившийся концерт. Большим вниманием (особенно у жен выпускников) пользовался Климент Ефремович Ворошилов. На выходе его окружили плотным кольцом, всем хотелось посмотреть поближе на легендарного человека, стоявшего у истоков советской власти. (Во второй раз я был на приеме в Кремле в честь выпускников военных академий в 1970 году, уже будучи преподавателем академии. Прием был во всех отношениях намного скромнее.)

Учеба в академии не только дала высшее образование, но и пробудила серьезный интерес к науке. С первого и до последнего курса я занимался в военно-научном обществе (военно-философская проблематика). Я с благодарностью вспоминаю своих научных наставников, и в первую очередь начальника кафедры военной экономики, д. э. н., профессора генерал-майора А.А. Корниенко. Он был научным руководителем моей первой научной «студенческой» работы «Экономические основы военной доктрины ФРГ». Работа получила высокую оценку, и он предложил мне поступить в адъюнктуру по кафедре военной экономики. Сомнения по этому поводу мне помог преодолеть адъюнкт этой кафедры майор В.Д. Королев (будущий начальник кафедры, д. э. н., профессор, генерал-майор). Я дал согласие, но ГлавПУР не выделил ставки на эту кафедру. Ставки были выделены (сразу три) по кафедре научного коммунизма. По этой кафедре я поступил в этом же (1965) году в адъюнктуру этой же академии. После того как на Ученом совете была утверждена тема моей кандидатской диссертации, посвященной проблеме научного руководства защитой социалистического общества, состоялась моя беседа с начальником академии генерал-полковником А.С. Желтовым. Его интересовало, о чем это я, будучи всего лишь в звании майора и не имея большого опыта военного руководства, собираюсь писать. Я как мог убедил его, что речь не идет об управлении боевой деятельностью войск, что речь идет о научных основах организации вооруженной защиты социалистического общества в мирных условиях. Добро было получено. Я засел за работу, и уже весной 1966 года появилась моя первая адъюнктская публикация в сборнике научных статей, изданном в МГУ им. М.В. Ломоносова. Этой публикации предшествовали беседы-консультации с профессором В.Г. Афанасьевым (АОН при ЦК КПСС) и профессором В.А. Фоминой (МГУ им. М.В. Ломоносова), высказавшими интересные соображения на этот счет. Вскоре с благословения моего научного руководителя доктора философских наук генерал-майора Е.Ф. Сулимова вышла моя статья в «Трудах ВПА им. В.И. Ленина» и брошюра. Обе работы были посвящены проблемам научного руководства и управления в Вооруженных Силах. В них были сделаны первые, весьма робкие попытки использовать данные социологических наблюдений. В 1967 году я был принят в Советскую социологическую ассоциацию. В апреле 1968 года состоялась защита моей кандидатской диссертации. Прошла она весьма успешно и я был назначен преподавателем кафедры научного коммунизма. Этот предмет выносился на госэкзамен в вузах и был в то время в большой чести.

Годы учебы в адъюнктуре вспоминаются как счастливые годы. Возможность всецело отдаться интересному, творческому делу в условиях, когда и научный поиск, и быт были хорошо организованы. Мы, адъюнкты, ценили это очень высоко. Библиотека в общежитии, библиотека в академии, Ленинская библиотека, обязательное посещение лекций профессоров, регулярные встречи с научными руководителями (не только в академии), участие в конференциях, симпозиумах, семинарах (чаще всего в МГУ им. М.В. Ломоносова и Академии общественных наук при ЦК КПСС), выступления в трудовых коллективах в качестве лекторов по линии Всесоюзного общества «Знание» и т. д.

У каждого адъюнкта была отдельная комната, на первом этаже общежития – буфет с горячими блюдами. И пусть ассортимент последних был невелик (в основном сардельки с гарниром), но зато ходить никуда не надо было и не надо было тратить время на поиски пропитания. Изредка мы объединяли свои кулинарные усилия, закупали продукты на Усачевском рынке и готовили себе сами. Иногда нам помогали в этом студентки Первого медицинского института (их общежитие находилось рядом на Малой Пироговской улице). Нужно сказать, что порядки у нас были довольно либеральные. В гости к нам можно было приходить. Конечно, по приглашению и гостей следовало встречать и провожать.

Адъюнкты, как, кстати, и слушатели академии, получали то же денежное содержание, которое им причиталось до поступления в академию. Так что учеба никак не сказывалась на материальном положении ни слушателей, ни адъюнктов.

Почти все адъюнкты были заядлыми театралами. Помогали друг другу в приобретении дефицитных билетов. Иногда по субботам посещали танцевальные вечера в ЦДСА им. М.В. Фрунзе. И хотя рядом находился стадион в Лужниках, на футбол никто не ходил, но на физзарядку в парк у Новодевичьего монастыря ходили регулярно.

Вспоминаются два события во время моей учебы уже на ее заключительном этапе (1968 год). 27 марта трагически погиб Ю.А. Гагарин. Для нас он был особенно близким человеком. Он был нашим сверстником и нашим коллегой. Я помню, как он приезжал в общежитие слушателей ВПА им. В.И. Ленина к кому-то из своих бывших сослуживцев. Несмотря на свою всемирную славу, он оставался простым и скромным человеком, что мы особенно ценили. Это был траурный для нас день (как и для всей страны).

В августе этого же года состоялся ввод войск Варшавского договора в Чехословакию, положивший конец Пражской весне. Событие это было встречено нами неоднозначно и реакции на него были разные. Многое оставалось неясным. Споры были жаркими. Равнодушных не было. Начальство, очевидно, знало о наших настроениях и высказываниях, но никакого разбирательства и никакой «разъяснительной» работы не последовало. Вообще говоря, актуальные в жизни страны проблемы, так же как и политические лидеры, обсуждались довольно часто. Возникали обсуждения стихийно по разным поводам. Точки зрения совпадали отнюдь не всегда. Но совпадения тоже бывали. Все, например, были единодушны в своем отрицательном отношении к Н. Хрущеву. Его считали малограмотным самодуром. Неизменным уважением у всех пользовался A. Н. Косыгин. Непререкаемым был авторитет К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина. В адрес И.В. Сталина иногда раздавались критические замечания за допущенные им перегибы в 30-е годы, но в целом его оценивали высоко. Среди сталинских маршалов особой симпатией пользовался К.К. Рокоссовский. Когда речь заходила о литераторах, то чаще других звучали имена К. Симонова, Ю. Бондарева, B. Карпова.

Свою преподавательскую деятельность в Академии я начинал, имея уже некоторый опыт, полученный мною в процессе преподавания научного коммунизма в Школе-студии им. В.И. Немировича-Данченко при МХАТе, куда я был направлен руководством академии, еще учась в адъюнктуре, по просьбе Министерства культуры. (Кстати, с преподаванием в школе-студии я не расставался до 1970 года, когда стал старшим преподавателем в академии, в связи с чем возросла моя учебная нагрузка, и к тому же была утверждена тема моей докторской диссертации.) В этом же году я был командирован в Чехословакию (в Братиславу, куда была переведена расформированная до масштабов факультета Военно-политическая академия чехословацкой армии, считавшаяся одним из центров воинствующего ревизионизма во время так называемой Пражской весны). Незадолго до этого мне было присвоено воинское звание «подполковник». Это была моя первая деловая командировка за рубеж. Вместе с капитаном первого ранга И. Масленниковым, специалистом в области экономической науки, мы должны были помочь преподавателям вновь созданного факультета наладить педагогический процесс. Мы привезли с собой учебные пособия и книги, которые, по нашему мнению, могли им пригодиться. Встречи с преподавателями факультета в неформальной обстановке (в гостинице, где мы с И. Масленниковым остановились) за рюмкой отечественной «Столичной» и местной «Боровички» позволили не только понять, но и ощутить трагедию людей, не помышлявших отказаться от социализма, искренне желавших приблизить его к своему пониманию в наиболее действенных и приемлемых формах и обвиненных в отступничестве и даже в предательстве социалистических идеалов. Все это было тяжело видеть, и единственное, что мы могли сделать, – выразить им свое сочувствие и поделиться своими знаниями и опытом.

Во время командировки нам удалось побывать в гостях у пограничников, в сельскохозяйственном кооперативе, посетить драматический театр.

Нигде мы не встретили какого бы то ни было недружелюбия, хотя мы всегда были в военной форме советских офицеров.

По прибытии в Москву мы отчитались перед Главным политическим управлением Советской армии и Военноморского флота (ГлавПУР) о проделанной работе, получившей положительную оценку. За ней последовала благодарность от начальника ВПА им. В.И. Ленина.

Приехавшие на следующий год в Академию преподаватели из Братиславы попросили разрешения перевести на словацкий язык ряд учебных пособий, из тех, с которыми мы их познакомили во время нашей командировки. Среди последних оказалась и моя книга по научному управлению в Вооруженных Силах. Разумеется, разрешение ими было получено. Книга была издана довольно быстро. Это была первая моя работа, переведенная на иностранный язык.

В 70-е годы в Москве была широко налажена система политического просвещения. Во всех крупных учреждениях и организациях работали постоянно действующие семинары. На мою долю выпало вести занятия сразу в двух: во МХАТе и в Большом театре (группа оркестра). Занятия во МХАТе проходили для меня без каких бы то ни было сложностей. Иначе обстояло дело с музыкантами Большого театра. Они, как оказалось, регулярно слушали «голоса» (Би-би-си главным образом) и были весьма информированными определенным образом людьми. На их вопросы мне не всегда удавалось быстро найти вразумительные ответы.

С назначением меня на должность зам. начальника кафедры я попросил освободить меня от этих общественных поручений. Просьба моя была услышана.

В феврале 1974 года мне было присвоено воинское звание «полковник» – событие, неординарное для военного человека. Вышла в свет моя монография, посвященная теоретико-методологическим проблемам научного управления военным строительством в социалистическом обществе. В ноябре этого же года я успешно защитил докторскую диссертацию с абсолютным результатом: все члены Ученого совета проголосовали «за», что бывало у нас в Академии нечасто.

Под конец года произошло событие, круто изменившее мою судьбу: переход на работу в Академию наук СССР, где мне предстояло заняться закрытой проблематикой под непосредственным кураторством КГБ СССР.

Второй возраст

(1974–2004)[8 - См.: Иванов В.Н. Моя эпоха. Люди и события. М., 2009; Он же. Ad rem. М., 2009.]

Мне кажется, что все идет по-прежнему
И кое-что в пороховницах есть.

    Яков Хелемский

Проблемы возраста как таковой нет на втором, так же как не было ее и на первом возрастном этапе. Есть ощущение полноты интеллектуальных и физических сил, есть желание «свернуть горы». Служение продолжается, но теперь уже главным образом академической науке.

В декабре 1974 года после ряда организационного толка согласований я был представлен директору Института социологических исследований АН СССР члену-корреспонденту М.Н. Руткевичу в качестве руководителя закрытого отдела Института. Беседа была обстоятельной и довольно продолжительной. В беседе приняли участие зам. начальника 5-го управления КГБ СССР генерал-майор В.И. Проскурин, начальник аналитического отдела 5-го управления и его заместитель, обратившие внимание директора на важность тех проблем, которые предстоит решать сотрудникам отдела. Директор обещал оказать необходимую помощь, если в этом будет необходимость.

Дальше начались рабочие будни. Мне предстояло уяснить, в чем смысл и методы борьбы с идеологическими диверсиями, осуществляемой 5-м управлением КГБ СССР, довести до необходимой «кондиции» свои социологические познания применительно к поставленным перед отделом задачам, провести необходимые организационные мероприятия в самом отделе, укрепить его высококвалифицированными научными сотрудниками, подготовить и провести в сжатые сроки социологические исследования в ряде регионов страны, перечень которых определили наши кураторы.

Разобравшись с положением дел в отделе, я поставил перед руководством Института и 5-го Управления несколько вопросов. В их числе: вопросы о наименовании отдела, его структуре, его укомплектованности и конкретно о некоторых сотрудниках, явно случайно попавших на эту работу. Отдел имел название, никак не согласующееся с характером его деятельности. Он был укомплектован процентов на 60. Тематика исследований была недостаточно продуманной, между секторами отдела не было никакой координации. По всем этим вопросам были оперативно приняты соответствующие решения. К январю 1975 года отделом было проведено только одно весомое социологическое исследование: о проникновении финского телевидения в аудиторию Эстонии. Его результаты были доложены в КГБ и секретариат ЦК КПСС. Исследование получило положительную оценку. На секретариате ЦК КПСС было принято решение о целесообразности усиления технического и кадрового потенциала эстонского ТВ. Иначе говоря, начало было неплохое. Но нужно было развернуть работу по всем другим направлениям (негативные проявления в молодежной среде, аудитория западного радио в приграничных и центральных регионах страны, националистические проявления и настроения и т. д.). На работу в отдел удалось принять ряд крупных ученых. В их числе были профессора Г. Л. Бондаревский, Н.Н. Яковлев, В.Г. Смолянский, М.С. Джунусов и некоторые другие. Руководителями секторов были утверждены В.С. Комаровский, В.Ф. Сбытов, В.А. Мансуров, Н.В. Мерзликин, С.Д. Яковлев.

Численность отдела была доведена до 65 человек (среди них было более 50 научных сотрудников).

В 1975–1976 годах были проведены масштабные социологические исследования в Москве, Казахстане, на Украине, в прибалтийских республиках. Несколько позже – в Грузии и Азербайджане. Их результаты были обсуждены в отделе пропаганды ЦК КПСС. В частности, на одном из совещаний, проходившем под руководством и. о. зав. отделом пропаганды ЦК КПСС Г.Л. Смирнова, было принято решение о регулярном информировании М.Ф. Ненашева (одного из заместителей зав. отделом пропаганды ЦК КПСС в то время) о работе нашего отдела. Под его кураторством были проведены, в частности, исследования на Дальнем Востоке, результаты которых использовались при подготовке и проведении Всесоюзного совещания идеологических работников летом 1977 года, посвященного главным образом проблемам борьбы с маоизмом.

Совещание было организовано весьма необычно. Теоретическая часть была дополнена показательными выступлениями морских пехотинцев, показавших участникам совещания свое боевое искусство.

Затем все разбились на группы с тем, чтобы посетить достопримечательности края и познакомиться с его жизнью. Я вошел в группу, состоявшую из работников ЦК КПСС и КГБ, отправившуюся на озеро Хасан и посетившую две погранзаставы. От этой поездки остались хорошие впечатления. Состоялись интересные и полезные для работы знакомства.

Уже не помню, кто из сведущих людей пошутил, сказав, что «социология для Андропова» – самая полная. Действительно, опираясь на поддержку отдела пропаганды ЦК КПСС (открытую) и 5-го управления КГБ (негласную), мы имели возможность включать в анкеты практически любые вопросы. В конечном итоге в нашем отделе сосредоточилась весьма значительная по объему и содержанию информация, в том числе и о негативных процессах в союзных республиках.

Отдел постоянно расширял поле своей деятельности. Результаты проводимых социологических исследований направлялись, как правило, по двум адресам: в отдел пропаганды ЦК КПСС и в 5-е управление КГБ. Отдел науки редко интересовался нашей работой. За время с декабря 1974 года по март 1983-го только один раз я был заслушан на секторе, курирующем наш Институт, и то, насколько я был информирован, это заслушивание было инспирировано директором Института социологических исследований членом-корреспондентом АН СССР М.Н. Руткевичем. Результатом этого заслушивания явилось принятие решения о придании возглавляемому мной отделу большей самостоятельности и о моем назначении заместителем директора института (по совместительству). Это решение было очень быстро оформлено приказом (но уже нового директора – члена-корреспондента АН СССР Т.В. Рябушкина).

С работниками аппарата ЦК КПСС, занимавшимися проблемами пропаганды, мои встречи приобрели систематический характер. Запомнились встречи и беседы с Г.Л. Смирновым, Л.М. Замятиным, В.Ф. Провоторовым, В.А. Печеневым. Несколько раз я включался в состав делегаций ЦК КПСС, направлявшихся в социалистические страны для изучения опыта идеологической работы. Эти поездки позволили познакомиться с жизнью в странах Восточной Европы, увидеть много интересного и многое понять.

Сам факт создания закрытого отдела в Институте социологических исследований АН СССР свидетельствовал в значительной мере о том, что руководство ЦК КПСС и КГБ понимало значение социологии как источника необходимой информации. Этот факт дает основание говорить и о «двойных стандартах» в отношении партийных функционеров к этой науке. Ее непризнание (сначала полное, потом частичное) одними и ее безоговорочная поддержка другими. Как только закрытый отдел ИСИ АН СССР (отдел социологических проблем пропаганды) развернул свою работу, отдел пропаганды ЦК КПСС стал основным потребителем получаемых в ходе исследований результатов (после создания отдела внешнеполитической информации ЦК КПСС мы тоже регулярно поставляли ему информацию о наших исследованиях).

<< 1 2 3 4 >>
На страницу:
2 из 4