Три возраста. Социолитературный нарратив

В книге А.П. Шемякина «Загадки гибели СССР» приведен весьма обстоятельный перечень научно-аналитических организаций, работавших в интересах КГБ, но в ней нет даже упоминания о нашем закрытом отделе[9 - См.: Шемякин А.П. Загадка гибели СССР. М., 2003. С. 205–206.]. Далеко не все, конечно, стало достоянием гласности. По существу, то, что можно было бы назвать «закрытая социология», еще ждет своих исследователей.

Хотя закрытый отдел работал под непосредственным контролем КГБ и опосредованным отдела пропаганды и отдела науки ЦК КПСС, он обладал большей степенью исследовательской свободы, чем другие научные учреждения гуманитарного профиля. Если мы ставили в своих методиках острые вопросы, у партийных руководителей на местах, как правило, не вызывало опасений, что это делается с какой-то предосудительной целью.

Изучая влияние западных СМИ на население СССР, мы видели, что, по сути, идет процесс «встраивания» в сознание советских людей чужеродных идеологических установок и стереотипов. Причем идет достаточно интенсивно (хотя в разных регионах по-разному) и имеет тенденцию к расширению, что создавало предпосылки для различного рода манипуляций массовым сознанием в настоящем и в будущем.

Западная пропаганда умело сочетала апологетику западных ценностей с критикой ситуации в нашей стране, нажимая на проблему прав человека, ограничение свобод, потребительские дефициты. Адекватный ответ был возможен, по сути, только на основе изменений в общественном строе, в методах управления и руководства. Простое сохранение «социалистических скреп» уже было явно недостаточным. Но изменения запаздывали. Даже в теории они носили характер косметических полумер, а когда дело касалось практики – все оставалось в основном по-прежнему. К тому же прославления мудрости партии и ее вождей не становилось меньше. Фальшь и оторванность от жизни официальной пропаганды становились очевидными, но партийные идеологи этого не замечали (или делали вид, что все идет правильно).

В своей исследовательской работе отдел социологических проблем пропаганды ИСИ АН СССР исходил из того, что в обострившейся международной обстановке США и другие империалистические государства, входящие в НАТО, постоянно наращивают идеологически-диверсионную деятельность против Советского Союза и стран социалистического содружества. И это обстоятельство делало актуальным постоянное внимание к идеологическим диверсиям как таковым, изменению методов их осуществления, их места в арсенале средств, применяемых империалистическими странами в политической и идеологической экспансии против мира социализма.

При этом идеологическая диверсия рассматривалась не только как форма идеологической борьбы, но прежде всего как форма подрывной деятельности, направленной против политических и идеологических основ социалистического строя. Она означала также вмешательство во внутренние дела социалистических государств и потому носила противоправный характер. Ее характеризовали такие признаки, как использование специального аппарата (финансируемых спецслужбами организаций, начиная от средств массовой информации и кончая «мозговыми центрами») и специальных методов и средств, включая тайные. Выяснению роли и места идеологических диверсий во внешнеполитической пропаганде империалистических стран, их рассмотрению как средства воздействия идеологов империализма на советских людей, как инструмента «эрозии» социализма изнутри, создания политической «оппозиции» социалистическому строю с помощью так называемых «диссидентов», «инакомыслящих», «правозащитников» и т. п. уделялось постоянное внимание. Особое место в этих кампаниях отводилось проблеме «защиты» прав человека в СССР и других социалистических странах, мифу о «советской угрозе», различного рода националистическим инсинуациям и спекуляциям по вопросу религии и атеизма. Американская администрация во главе с президентом Рейганом в дополнение к этому развязала в 80-е годы новую антисоветскую кампанию по обличению СССР в поддержке международного терроризма. Главная роль в этих акциях отводилась радиопропаганде, основными рупорами которой были такие радиостанции, как «Голос Америки», Би-би-си, «Немецкая волна», «Свобода». Социологические исследования позволяли определить степень эффективности их деятельности (объем аудитории, доверие к ним разных социальных и возрастных групп, отношение последних к пропагандируемым радиостанциями ценностям и установкам и т. п.). Результаты социологических исследований по этим проблемам направлялись систематически нашим кураторам и заказчикам. В исследовательской работе отдела социологических проблем пропаганды было также уделено внимание анализу продукции «мозговых центров» империалистических стран, питавших антисоветские пропагандистские кампании. В их роли выступали многочисленные советологические центры, деятельность которых координировалась, например, созданным в 1974 году при Университете в Глазго (Шотландия) Международным информационным бюро советских и восточноевропейских исследований. В его состав входило 14 национальных и региональных учреждений такого типа. Вся их взаимосвязанная работа направлялась Советом по европейским исследованиям при Колумбийском университете США. В систематически выпускаемых для служебного пользования сборниках, ответственным редактором которых мне довелось быть, давался анализ продукции советологических центров. Эти сборники направлялись по согласованному с отделом пропаганды ЦК КПСС списку в партийные комитеты.

По существу, занимаясь проблемами контрпропаганды, мы пытались в меру своих возможностей участвовать в отражении атак психологической войны против СССР. Конечно, психологическая война – это не только идеологические диверсии, как это чаще всего трактовалось в 80-е годы. Ныне, когда накоплен значительный опыт идеологической конфронтации и противостояния, можно дать более точное определение этому понятию. Можно признать удачным определение, данное А.П. Шемякиным: «„Психологическая война“ – это в широком смысле целенаправленное и планомерное использование политическим оппонентом пропаганды и других средств (дипломатических, военно-политических, экономических и т. п.) для прямого или косвенного воздействия на мнение, настроение, чувства и, в итоге, на поведение противника с целью заставить его действовать в нужных направлениях»[10 - Шемякин А.П. Загадка гибели СССР. М., 2003. С. 160.]. Так называемые гибридные войны ХXI столетия убедительно показали, что идеологическая диверсия была их предтечей.

Расширение удельного веса закрытой проблематики в научно-исследовательской деятельности Института сделало необходимым создание специализированного Ученого совета по закрытой проблематике. В его составе были всегда хорошо знающие это направление исследований, авторитетные ученые.

Достаточно назвать фамилии его членов:

1. Д. ф. н., профессор В.Н. Иванов – председатель совета

2. К. ф. н., доцент Д.Н. Толстухин – зам. председателя

3. К. ф. н. И.В. Ладодо – ученый секретарь Члены совета:

4. Д. ф. н., профессор Н.М. Кейзеров (АОН при ЦК КПСС)

5. К. ф. н. Ю.П. Коваленко

6. К. ф. н. В.Е. Бабенко

7. Чл.-корр. АН СССР Г.В. Осипов

8. Д. и. н., профессор Г.Л. Бондаревский

9. Д. ф. н., профессор В.Г. Смолянский

10. Д. ф. н., профессор М. С. Джунусов

11. Д. и. н., профессор Н.Н. Яковлев

12. Д. ф. н., профессор М.Ф. Дороговцев

13. Д. ю. н., профессор В.П. Казимирчук (Институт государства и права АН СССР)

14. Д. ю. н., профессор В.С. Гулиев (Институт государства и права АН СССР)

На заседания Ученого совета по закрытой проблематике периодически приглашались специалисты в области идеологии и информации из других научных центров и заинтересованных ведомств, обсуждались результаты как наших исследований, так и проводимых в других странах и других научных учреждениях. В отделе имелась группа квалифицированных переводчиков, что давало нам возможность весьма оперативно анализировать как публицистику, так и научные издания на разных языках. Отдел получал весьма обширную информацию как по линии ТАСС, так и других ведомств. В целом все необходимые предпосылки для успешной работы были созданы. Но многое зависело от психологической атмосферы в коллективе. Я всегда стремился к тому, чтобы она была дружеской, чтобы людей объединяли не только профессиональные интересы, не только дела службы, но и нечто большее, связанное с человеческим общением, совместно проводимым досугом и т. п. В этой связи коллективно проводимые праздники, экскурсии, спортивные мероприятия (посещение бассейна) и т. п. сыграли свою положительную роль.

Сотрудники отдела долго вспоминали нашу поездку в подмосковную усадьбу А. Блока Шахматово. Хотя блоковская усадьба еще не была тогда восстановлена, но музей работал и можно было посетить церковь, где бывал Блок. На поляне, недалеко от того места, где была когда-то усадьба, находился значительных размеров валун, у которого заезжие поэты и любители поэзии читали стихи Блока и свои собственные. Я тоже не удержался и по просьбе сотрудников прочитал любимые блоковские стихи. Стихи и песни звучали у нас и на праздничных вечерах. Особенно на Новый год и 8 Марта. Все это сплачивало коллектив и мне как руководителю позволяло лучше узнать и понять своих подчиненных. Много сделали для установления в коллективе добрых, товарищеских отношений активно занимавшиеся общественной работой И.В. Ладодо, А.Б. Бедненко, С.В. Бабакаев, М.А. Козлова, Е.А. Кублицкая. В коллективе не было склок, подсиживания, зависти. Мы все, буквально все, радовались успехам своих коллег. Испытывали гордость, когда сотрудники отдела получали высокие награды, как, например, когда профессор Г.Л. Бондаревский был награжден индийским орденом Падма Шри, когда были награждены советскими медалями Д.Н. Толстухин, А.Б. Бедненко, A. И. Мушкудиани, Г.Г. Зареев, Н.В. Мерзликин, В.Г. Смолянский. Стал лауреатом премии Ленинского комсомола профессор Н.Н. Яковлев, книги которого были переведены и изданы в странах социалистического содружества, а также в США, Италии, Аргентине. Хочу сказать, что годы работы руководителем отдела социологических проблем пропаганды ИСИ АН СССР остались в памяти как счастливые годы. Это был старт в работе в Академии наук, и, по всем показателям, старт успешный.

В течение ряда лет мне довелось быть членом закрытого Экспертного совета по докторским и кандидатским диссертациям КГБ, который был наделен ВАКом правом окончательной оценки диссертационных работ. В ВАК диссертации сотрудников КГБ не направлялись, направлялись только выписки из протоколов заседаний Совета, на основе которых выписывались дипломы. Руководство КГБ уделяло этому Совету необходимое внимание. Его работой руководил, как правило, один из замов Председателя. На моем веку это были В.М. Чебриков, Н.М. Емохонов, B. П. Пирожков. Последний вел заседания Совета наиболее демократично, любил пошутить и не возражал, когда это делали другие. В целом заседания проходили организованно и четко и всегда достигали консенсуса. Был случай, когда диссертация на степень доктора философских наук висела буквально на волоске. Зав. кафедрой философии Высшего училища погранвойск написал диссертацию, в которой попытался осмыслить понятие «государственная граница» как философскую категорию. Диссертацию он защитил успешно. Она поступила в Совет и вызвала недоумение у многих членов Совета. Им казалось, что это понятие может рассматриваться юридической наукой, исторической, но не философской.

Такую негативную позицию открыто занимали выступающие на заседании Совета эксперты. Должен сказать, что все работы по философии, социологии, научному коммунизму так или иначе попадали ко мне. Их было немного, но и специалистов в Совете тоже было мало. Мне пришлось выступать довольно долго на этом обсуждении и отвечать на вопросы моих коллег. Диссертацию удалось отстоять. Обычно было не принято рассказывать не только соискателям, но вообще кому бы то ни было о заседаниях Совета. Но прошло буквально два или три дня, и я услышал по телефону голос соискателя, благодарившего меня за поддержку, на что я ответил ему, что мне нетрудно было это сделать, поскольку работа заслуживала положительной оценки.

Среди членов Совета запомнились мне выступления Н.С. Леонова, отличавшиеся большой основательностью и доказательностью. Его частые выступления в последующие годы в средствах массовой информации (по телевидению особенно) вызывали всегда повышенный интерес у многочисленной аудитории.

Мне много и довольно часто в годы работы в Институте социологических исследований АН СССР приходилось встречаться с учеными из других стран на всемирных социологических конгрессах, международных симпозиумах и конференциях. И всегда, участвуя в дискуссиях, я руководствовался интересами своего Отечества и чувствовал себя его полномочным представителем. Бывали случаи, когда некоторые члены официальных научных делегаций пытались реализовать свои личные амбиции в первую очередь, не очень интересуясь тем, как это соотносится с нашей общей позицией и согласованной точкой зрения. Но это были единицы, и они не делали погоды, хотя на Западе их, как правило, замечали и привечали.

Сегодня ситуация изменилась и появились люди, для которых имидж страны не является абсолютным приоритетом, которые позволяют себе выражение «эта страна». Я однажды удивился, услышав в аэропорту Шереметьево, как один известный социолог (в том числе известный и в советские времена) сказал: «Я в этой стране больше трех месяцев находиться не могу». Конечно, это весьма печально. Но это так.

Вспоминаю, в июне 1977 года мне было поручено возглавить делегацию советских ученых на Международной научной конференции по социалистическому образу жизни.

Вот что об этом писал журнал «Социологические исследования»:

«В июне 1977 г. в Польской Народной Республике проходила международная научная конференция по теме „Теоретические и методологические проблемы исследования социалистического образа жизни“, организованная проблемной комиссией академий наук социалистических стран „Эволюция социальной структуры социалистического общества. Социальное планирование и прогнозирование“. В работе участвовали ученые Польши, Советского Союза, Чехословакии, Германской Демократической Республики, Венгрии, Румынии, Болгарии. Обсуждались следующие вопросы:

• образ жизни как категория исторического материализма;

• объективные и субъективные аспекты образа жизни;

• критика буржуазных концепций образа жизни;

• экономические и социальные детерминанты образа жизни;

• показатели образа жизни;

• вторичный анализ в исследованиях образа жизни.

С основными докладами выступили: С. Видершпиль, Я. Щепаньски, А. Сициньски, 3. Суфин, Л. Бескид (ПНР); А.С. Ципко, В.Н. Иванов, В.Д. Патрушев, Л.А. Гордон, Б.А. Бабин (СССР); Б. Филипцова, Я. Витечкова (ЧССР); С. Стойка, Ф. Ардкиентина (СРР); X. Лашинский (ГДР).

Обсуждение докладов показало принципиальное совпадение подхода участников конференции к решению большинства актуальных проблем развития социалистического образа жизни. Наряду с этим выявилось разное понимание таких категорий, как „качество жизни“, „стиль жизни“, „деятельность“ и некоторых других.

Участники конференции пришли к выводу, что единая система показателей социалистического образа жизни может быть выработана лишь на основе дальнейших совместных исследований. В принятых конференцией рекомендациях отмечена необходимость регулярного обмена информацией о проводимых исследованиях и их результатах.

Следующую встречу, посвященную проблемам методологии и методики исследования социалистического образа жизни, решено провести в 1978 г. в Москве»[11 - Социологические исследования. 1977. № 4.].

Имея доступ к различной информации, встречаясь с учеными из социалистических стран, я обратил внимание на то, что в идеологическом плане последние настроены более «плюралистично», чем наши. Своими наблюдениями я поделился как-то с работавшим в Институте бывшим крупным партийным работником П.И. Капыриным. Спустя какое-то время он предложил мне написать совместно книгу о современном понимании интернационализма и патриотизма. Я согласился. Книга была включена в план изданий Института. Предстояло определить ответственного редактора и попросить кого-то из маститых ученых стать ее рецензентом. П.И. Капырин предложил в качестве ответственного редактора члена-корреспондента АН СССР Ц.А. Степаняна, а в качестве рецензента – члена-корреспондента В.С. Кружкова. Так состоялось мое знакомство и с тем, и с другим.

Ц.А. Степанян к работе нашей с П.И. Капыриным отнесся с большим доверием. Рукопись прочитал быстро и подписал. В.С. Кружков проявил большую осторожность. Особенно в отношении весьма объемной главы, где мы критиковали маоизм. Под его давлением кое-какие формулировки пришлось уточнить. И вдруг рукопись запросили в отдел пропаганды ЦК КПСС. П.И. Капырин отнес ее туда. Недели через две она была возвращена нам с категорическим требованием главу по маоизму исключить вообще. Что мы и сделали. Книга вышла в весьма «облегченном» виде. Но мои контакты с В.С. Кружковым внезапно для меня участились в совершенно неожиданном для меня ключе.

МГК КПСС было проведено очередное мероприятие с ветеранами и даже избран какой-то совет, в состав которого был включен В.С. Кружков. И через какое-то время в МГК КПСС поступил «сигнал» о неблаговидном поведении В.С. Кружкова в связи с «делом Александрова», и В.С. Кружков вместе со мной был приглашен в Севастопольский РК КПСС на беседу ко второму секретарю райкома В.П. Пономареву[12 - Академик Г.Ф. Александров был обвинен в «моральной нечистоплотности», освобожден от должности министра культуры и направлен в Минск, где возглавил Институт философии (1955).]. В моем присутствии В.С. Кружкову были заданы весьма «неприятные» вопросы. Он отверг любые подозрения в своей причастности к весьма отдаленным событиям, связанным с этим «делом». Многие члены КПСС даже с солидным партийным стажем о нем забыли. Люди помоложе вообще не знали, не знал о нем и сам второй секретарь РК (такое, во всяком случае, создалось впечатление по тем вопросам, которые он задавал В.С. Кружкову).

После нашей «коллективной» беседы спустя какое-то время В.П. Пономарев вызвал меня одного (как члена Севастопольского РК КПСС) и спросил, что я думаю по этому поводу. На что я ему ответил, что больше В.С. Кружкова тревожить по этому вопросу не надо. Человек он пожилой, не очень крепкого здоровья, дело к тому же давнее, имеющее к нему косвенное отношение. Он согласился со мной. Мы вместе подготовили вполне «резиновый» ответ в МГК КПСС, а В.С. Кружкову я сказал, что вопрос этот исчерпан и он может не волноваться. Я почувствовал, что после этого казуса он проникся ко мне какой-то особой симпатией, и я отвечал ему тем же.

В мае 1978 года я был приглашен вместе с председателем Советской социологической ассоциации Х. Момджяном участвовать в работе Третьего конгресса Болгарской социологической ассоциации (БСА). На конгрессе состоялось мое знакомство с председателем БСА профессором Живко Ошавковым, с его заместителем Нико Яхиелом, секретарем ЦК КПБ Стояном Михайловым, директором Института социологии Величко Добрияновым и другими видными болгарскими социологами. Некоторых из них я знал и раньше, но несколько дней совместной работы и общения сблизили нас. (Доклад Ж. Ошавкова «Социологическое познание и социологическая практика» до сих пор хранится в моем домашнем архиве.) Во время этой поездки удалось побывать в Габрове, где с 1975 года работал с большим успехом Дом юмора и сатиры, в котором небольшой по численности коллектив вел плодотворную работу по накоплению, обобщению и изучению юмористического наследия человечества. Директор этого центра писатель Стефан Фортунов в интервью журналу «Новое время» сказал очень точные слова о роли юмора в современной жизни: «Двадцать лет я работал в области юриспруденции, старался утверждать добро и справедливость с помощью закона. Я бы не сказал, что сменил профессию, просто для тех же целей пользуюсь другими средствами. Добро и справедливость мы стараемся, по мере сил, утверждать с помощью юмора. Юмор, что там ни говорите, – это своеобразное отношение человека к действительности, к самому себе, особый, если угодно, способ жить. Смех помогает быстрее, легче распознать плохое и хорошее вокруг нас»[13 - Кнорре Е. Потому что смеялся // Новое время. 1978. № 21. С. 24.].

На меня посещение этого города произвело большое впечатление. И хотя прошло уже много лет, в памяти осталось очень многое из увиденного тогда.

В ноябре 1978 года я принимал поздравления от коллег и друзей с присвоением мне ученого звания «профессор».