Как я провёл лето
Вильгельм Плут
Мистический рассказ о солдате, пережившем всемирную катастрофу. История о границе между брутальностью и садизмом. О том, как размыта эта граница в чисто мужском обществе.
«Это первое лето, которое хоть немного похоже на те, что были до встречи нашей планеты с радиоактивным астероидом. Этот булыжник распался на несколько частей при подлёте к Земле, и потому ударил по обоим полушариям, до того момента враждовавшим. Удар радиоактивного астероида и последовавшие за ним автоматические ракетно-ядерные атаки по территориям потенциальных противников, взбесившихся стратегических сил ядерного сдерживания, погрузили наш мир во тьму на многие годы.
В этом году свет солнца ещё в разгар календарной зимы начал пробиваться к поверхности Земли, обозначая тем день – период времени, когда эта поверхность обращена к солнцу. Это первое лето, когда мы решились выбраться из своего подземного убежища и без термозащитных скафандров вышли наружу. Это первое лето, которое мы вообще заметили. Лето, середина июля, а в душе весна! Как я устал от скафандра, как я устал от этих узких коридоров и полумрака этой старой военной базы.
Все мы здесь военные, в основном рядовой состав – срочники или контрактники первого контрактного года службы, «шакалов» буквально единицы, офицеры за те двадцать семь лет, проведённых в бункере, по большей части уже умерли, в основном своей смертью, хотя части упокоившихся «шакалов» в этом помогли. Как водится в чисто мужских компаниях, устоявшихся годами, у нас частенько бьют тех, на ком можно выместить злость и при этом не рисковать получить «ответку». Я как раз из тех, кого можно бить не рискуя. Вернее, был таковым лет двадцать, пока не остался самым сильным из всего личного состава, возраст, знаете ли, делает «чудеса» со здоровьем пьющих, курящих или как-то иначе употреблявших увеселительные дефицитные «ништяки», недоступные вечным «духам», вроде меня. Нет, я не жалуюсь на своё ранешное незавидное положение и не радуюсь теперешнему. У нас здесь есть «должности» и похуже – «бабы». Это те, кто был призван в нашу доблестную армию заменить лиц противоположного пола. Кстати, большая часть «баб» тоже уже погибла, в основном ими как раз и были молоденькие «шакалы».
Сегодня будет уже пятая вылазка из бункера за лето. Теперь нам известно, что за пределами базы можно найти многое: запчасти, консервы из стратегического запаса и даже просроченные медикаменты, только нигде нет воды. Вода есть у нас, но то вода из системы искусственного её круговорота секретной автономной базы, в которую наш мотострелковый батальон занесло случайно. Аккурат перед тем как миру пришел кердык. Жидкость, воспроизводящаяся на базе, называется питьевой лишь потому, что больше пить вообще нечего. Жаловаться на воду, которая спасла жизнь – грех, но думаю, Бог меня простит. Ведь половина из моего батальона, тех, кто ещё жив, затрахала до смерти тех, кто их на эту базу впустил. Не сразу, конечно, с годами, медленно осознавая всеобщий кердык и полную безнаказанность. Потому мой грех не смертный (недовольство качеством питьевой жидкости), но всё равно я уже каюсь. Хотя, конечно же, понимаю, что в смерти молодых затраханных «шакалов», которые пустили меня и остальных на базу, виноват и я. Я же молчал, когда на моих глазах над ними издевались обдолбанные садисты из третьей роты, боялся. А если бы я вёл себя иначе (не поддакивал садистам, а начал бы выступать за гуманность и человеколюбие) – солдат с «шакалом» братья навек, умер бы я уже. Точнее, именно тогда бы и умер. Причём очень приятной для садистов из третьей роты смертью. Так что, видимо, есть грех, который жизненно необходимо принять на душу, или кердык».
Двери из подземелья отворились во внутренний дворик большого здания, лежащего в руинах. Из дворика на плац, лежащий посреди маленькой военной части выходит группа оборванцев, на вид всем лет по пятьдесят пять – шестьдесят, хотя только одному из них пятьдесят один, остальным сорок семь – сорок восемь. Вокруг лунно-марсианский пейзаж – ни росточка, одни грязно-коричневые пески, местами торчат лезвия скальных пород и тишина, изредка нарушаемая завыванием ветра, споткнувшегося о разрушенное временем и перепадами температур здание, коих в достатке по округе.
Группа, состоящая из восьми вооруженных автоматами человек, садится на БТР и уносится на нём по полого-холмистой равнине, оглушая местность рёвом двух двигателей, установленных на их транспорте. Следом, буквально через минуту, из ворот бункера, вмонтированных в бетонную коробку, горизонтально лежащую на плацу, как из-под земли выскакивает ещё один БТР и, выбравшись на поверхность, срывается вдогонку первому. Подняв пыль и оставив две огромные рытвины прямо у ворот своего ангара, раскрошив ветхий бетон плаца, бронетранспортёр очень быстро нагоняет своего собрата. Бронетранспортёры довольно долго несутся по пологим холмам, прежде чем на горизонте появляются развалины маленького городка.
В городе оборванцы разбредаются кто куда. Но к моменту, когда солнце начинает клониться к закату, все оказываются у БТРов, кроме одного, самого старого. Его ждут, наверно, минут пятнадцать. После заводят двигатели, ещё пятнадцать минут, и БТРы уже едва видны на горизонте, – мчатся восвояси.
Ребятам уж больно хотелось опробовать трёх силиконовых кукол и остальные радости из секс-шопа, пока они окончательно не превратились в труху. Отставший «дух» так уже всех достал своими навязчивыми попытками внедрить мягкий вариант «уставщины» в жизнь людей отдавших службе родине всю молодость, что его отсутствие у большинства присутствующих вызвало плохо скрываемое злорадство. Когда ожидавшие пришли к выводу, что если «дух» не испустил дух, будучи нанизанным на арматуру, коей во множестве торчит по городку, то, дня за два сам доберётся до базы, они прыгнули в транспорт и забыли про отставшего сослуживца вовсе.
«Дух» тем временем действительно оказался задержан арматурой, но не нанизан на неё, а опутан ею. В какой-то момент, из стены, вырываясь из ветхого бетона, на него «напала» арматура, и связала его по рукам и ногам. А рот ему заткнул какой-то кусок пластика. Он так и пролежал часа полтора. Вскоре он услышал, как недалеко от него завелись двигатели БТРов. Когда рёв машин стих, арматура его отпустила, и кляп сам выпрыгнул изо рта. «Дух» быстро встал на ноги, и хотя тело его слегка затекло, он довольно быстро выбежал к тому месту, где недавно стояли БТРы. Мистический ужас от произошедшего с ним, заставил «Духа» забыть о ломоте в теле и бежать со всех ног от места, где его пленила «ожившая» арматура. Оказавшись на месте стоянки БТРов он слегка перевёл дух, осознал, что остался один и начал озираться по сторонам.
На фоне заходящего солнца в руинах он заметил людей! И не просто людей – трёх молодых девушек. «Дух» даже засомневался, что это реальные люди, а не мираж (потому как последний раз он видел женщину двадцать семь лет назад! Могло и померещиться, ведь в душе весна!). Но девушки направились прямо на него, и вскоре их уже разделяли несколько десятков метров. Девушки были одеты во что-то очень тонкое и очень облегающее. «Ты же мужчина?» – спросила одна из них, не сбавляя шаг и не открывая рта. Две другие засмеялись, указывая на то, что топорщится у «Духа» в штанах. Приблизившись, девушки принялись его разглядывать и легонько прикасаться к нему, звонко смеясь после каждого прикосновения. Прикасались по очереди, а смеялись все разом. «Дух» решил тоже прикоснуться к одной из них, к самой улыбчивой, но потерял сознание.
Пришел в себя он в каком-то светлом помещении с полупрозрачным потолком и стенами. Казалось, что это помещение соткано из воздуха. Теперь «Дух» был одет в такие же одежды, как и девушки. Солдат понял, что эта одежда вовсе не одежда, а что-то живое.
В помещение вошла какая-то старуха всё в тех же облегающих живых одеждах. Старуха выглядела совсем дряхлой, но двигалась довольно бодро. «Я вижу, Вы проснулись, молодой человек» – проговорила старуха, бодро шагая через помещение к «Духу». Он, слегка смутившись от обращения к нему «молодой человек», ответил: «Я не так молод как бы того хотел». Старуха улыбнулась: «Поверь, сынок, ты для меня совсем юный, а учитывая, что ты в своей жизни видел лишь крысиные норы и тычки сослуживцев ещё и глупый». Потом, заметив, а может и почувствовав некоторую напряженность «молодого человека», старуха обратилась к нему по имени: «Володя, мы твои друзья». Володя уже и забывший когда к нему последний раз обращались по имени, немного ошарашено: «Откуда Вы узнали моё имя и кто это мы?!». «Откуда, – оттуда» – старуха ткнула Володю в лоб указательным пальцем. «Мы это мы – бабы» – старуха указала на уже знакомых ему трёх девушек, которые неожиданно вышли оттуда же, откуда вышла и старуха, правда теперь их одежды скрывали формы их тел от шеи до пят, но они по-прежнему улыбались до ушей и задорно смеялись глазами.
Старуха, заметив, что Володя невольно потерял интерес к её персоне, удалилась, забрав с собой двух барышень. В помещении осталась, по мнению «Духа», самая улыбчивая из них.
Через два дня к базе со стороны городка подошел, еле ковыляя, «Дух». На базе его уже откровенно не ждали, но впустили, понимая, что каким бы занудой он не был, на его месте мог оказаться каждый, даже «дед». Если не считать некоторого количества издёвок, по поводу его отсутствия, «дух» довольно быстро влился в обычную для «духов» колею солдатской жизни. Правда, после возвращения его почему-то стали очень интересовать растения в горшках, стоящие в операторской, где сидели два «шакала», которые обслуживали систему жизнеобеспечения базы, и сама система жизнеобеспечения его тоже стала интересовать.
«Слышь, «шакалы», хотите на волю, в город прокатиться?» – неожиданно, спросил, зачастивший в операторскую, «Дух». «Шакалы», привычные к колкостям и солдатским подколам, с некоторым огорчением (вроде хороший человек, а всё туда же), ответили, почти в один голос: «Никак нет, товарищ солдат, пост покидать не положено!». «Да вы что, пацаны, я серьёзно, никаких «выходов из-за печки»! Говорю то, что думаю, быть мне «бабой» и умереть от оргазма старшины!» – проговорил скороговоркой «Дух», с умоляющим взглядом, и следом добавил: «Парни, вы что ссыте? Даже если заметят наше отсутствие, что вряд ли случиться, вы же незаменимые! Без вас нам всем кердык! Отвечаю, всё возьму на себя, скажу, что я приказал. А как иначе, – вы же «шакалы», а я солдат, если вы со мной, то и мне отвечать – как старшему!» «Знаешь, «Дух», ты, конечно, солдат человечный, да ещё и фартовый, но переть против «дедов» – верный путь на «бабскую половину»» – ответил один из «шакалов». Другой добавил: «Ага, вальнуть, может, и не вальнут, но очко «распечатают» точно!». «Да ладно вам, максимум, что будет, это «строгий выговор» по почкам и «губы» неделя. «Деды» сейчас заняты игрушками из секс-шопа, да и вообще они «держат» базу только потому, что у них стволы на руках, и ключи от оружейки в кармане. Всё, харе пререкаться со старшим, складывайте горшки с батвой в ящики, а я пока ила из канальи наберу и водорослей из кислородной системы, может, ещё какую живность прихвачу». «Зачем?» – возмутился «шакал» в очках. «Будем биосферу восстанавливать» – ответил «Дух». «Шакал» без очков засмеялся: «Батва зимой замёрзнет – это комнатные растения и вообще ты…». «Дух» перебил, говорящего: «Делай, что говорю, там, куда мы поедем, растения точно выживут, я отвечаю!».
В кромешной тьме летней ночи, стаскав ящики и мешки в БТР, трое уже немолодых людей замешкались, влезая в свой транспорт. Этим воспользовался «Дух» и обратился к очкарику: «Ткни в меня пальцем, в плечо ткни!». «Зачем? В чём «прикол»?» – не понимая странной просьбы «Духа», промямлил «шакал». «Ткни, говорю тебе, что трудно что ли?» – скороговоркой, мягко улыбаясь и смеясь глазами, повторил «Дух», подсвечивая своё лицо тусклым фонариком. Откуда-то из тьмы ясно послышалась фраза, произнесённая девичьим голосом: «Сучка!!!». «Ты слышал?» – спросил, озираясь, очкарик. «Что слышал, как бабским голосом кто-то сказал: «Сучка!» – это ветер! Ты когда настоящую бабу видел последний раз? Вот, то-то и оно, засиделся в своей операторской. Залазь давай, поехали!» – улыбаясь, чуть более звонко и задорно выдал «Дух».
Как только рёв двигателей БТРа стал еле слышен, из тьмы, у входа на базу, снова появилась фигура «Духа», только он не улыбался, и взгляд у него был холодный, бездушный. Он вошел на базу и захлопнул тяжёлые бронированные двери с нечеловеческой силой, так, что гул от удара разнёсся по всей базе и проорал: «Батальон, подъём!»
Последняя неделя, проведённая в обществе улыбчивой, но не разговорчивой девушки, была самым счастливым отрезком жизни Володи. Он редко вставал с постели, ел непонятно что, но что-то очень вкусное и, самое главное, занимался сексом с тем, кто был этому рад. Причём последние дни Володе казалось, что это не он «имеет», а его «имеют». Но, поразмыслив основательно, пришел к выводу, что его имеют с первого дня, что, конечно же, его только порадовало. Володя со своей девушкой, имя которой Герда, разговаривали редко, хотя почти всё время проводили вместе, больше смеялись. Общались они друг с другом по большей части без слов: глазами, мимикой, жестами и кожей.
Так было два месяца, пока в один из дней Герда не сказала, что скоро им придётся прощаться до следующей весны. Сколько Володя не уговаривал и не просил объяснить почему?! Герда твердила лишь одно: «Мир ещё не готов снова принять людей такими же слабыми как они были раньше, а ты не готов, чтобы выжить в нынешнем мире. Когда мир станет более мягким, а ты более крепким – мы будем жить вместе, а пока зимы тебе не пережить!».
Через три дня после того как Герда Володю поставила перед фактом его отъезда, он проснулся возле входа на секретную автономную базу, рядом с ним лежали два спящих «шакала» из операторской, а на входной двери висел высохший труп старшины с воткнутым в зад, по самый рожок, автоматом. Вскоре проснулся очкарик и заявил «Духу»: «Ну что, «Дух», тебя тоже на базу отправили, лето кончилось!». Проснулся второй «шакал»: «Знаете, мужики, а мне кажется, наши бабы нам в уши ссут: то есть комнатные растения у них жить могут, а мы погибнем, как вам несостыковочка?». «Дух» понял, что что-то пропустил, и хотел было спросить, что вообще произошло, но его перебил очкарик: «Слышь, Дух, а как тебя звать? Меня Диман, этого умника Михой нарекли». «Володя я». «Очень приятно, Володя».
На следующий день у базы появились ещё четверо: два «шакала» и два солдата. Миша им отворил дверь и спросил: «Ну и что с вами делать будем?» А кто-то из них, улыбаясь: «Весны ждать будем, с нами, вместе».
Зима была лютой.
«Долгими зимними вечерами мужики, на базе нас осталось лишь семь, я в том числе, часто вспоминали о том, что их просили стать «крепче», в наши-то годы! Что сказать – бабы! Их нам не понять! Да и нужно ли? Скорей бы весна, и хоть бы не обманула, дождалась и не передумала. А может, я уже отец, нет, ещё рано. Да и как ей там?! Герда!»