Прогулка за Рубикон. Часть 3

Я решил довериться Юсуфу и отослал Татьяну обратно в гостиницу.

Мы с Юсуфом преодолели узкие лестничные марши и оказались в длинной комнате. Окна были застеклены причудливыми витражами, сквозь которые пробивался дымчатый солнечный свет. Вдоль стен стояли дивные кушетки резного дерева – очень низкие, с большим количеством подушек. На беленых стенах висели гравюры с видами Ходейды, портрет старого сайда, лист пергамента с арабской вязью, вставленный в рамку. Рядом с кушетками стояли металлические плевательницы и кальяны, разноцветные трубки от них висели по стенам, как шланги в хозяйственном магазине. На низких столах лежали бутерброды, бисквиты, печенье, изюм, фисташки, стояли чашки для чая.

Из окон открывался великолепный вид на море. Звучала тихая арабская музыка.

Вошел араб, который, наверно, и был Насером аль-Айни. Лицо обрамлено аккуратно постриженной седой бородой, ухоженные руки, на правом мизинце серебряный перстень с большим красным камнем. За ним шла группа «придворных».

Все расположились на диванах. Я сунул под локоть подушку, чтобы чувствовать себя увереннее. Потом, подражая остальным, принялся смело отщипывать от веток листочки и засовывать их себе в рот. Кат не имел никакого запаха, а на вкус был сильно горьковат. Пожевав, я стал пропихивать его языком за щеку. Оказывается, не за ту щеку. Юсуф наклонился ко мне и, коверкая английские слова, прошептал:

– Листочки обрывать правой рукой и засовывать за левую щеку. Не глотать листья, сглатывать слюну.

Компания поддерживала довольно бойкий разговор. Никто, казалось, не ждал прихода кайфа.

Я смотрел в окно. Подо мной плескалось Красное море, а за дымкой горизонта угадывались Камаранские острова. Я почему-то вспомнил, что настоящие мангровые заросли можно увидеть только там. Хочу туда. К черту все эти дела и разговоры.

Наконец Насер аль-Айни обратился ко мне:

«Я все знаю. Час назад я получил копию коносамента на весь груз. Но это фальшивка. Я знаю, что на пароходе не только российские джипы, но и контрабандное оружие. В ящиках для запчастей. Это личный бизнес… как его, – аль-Айни обратился к кому-то, выполняющему обязанности секретаря, – …да, его зовут Жорж Доде, он работает в вашей фирме и давно снабжает оружием южан. Мы прекращаем это. Я веду честный бизнес. И куплю это оружие. Всю партию. Там его не так много. Куплю для армии северян. Цена известна. Торговаться не буду. Если вы не согласны, то оружие конфискуют. Могу купить и ваши джипы. После того как мы раздавим этих проходимцев с Юга, я их выгодно перепродам. Назовите цену. Правильную цену. И еще. Мне не удалось выяснить, откуда оружие. Поэтому предлагаю сделать так. За оружие я плачу наличными. Деньги положим в банковский сейф. Если объявится владелец, посмотрим, что он скажет. Если скажет правильно, вместе откроем сейф и отдадим деньги. Если не объявится или скажет не то что надо, поделим деньги пополам. За автомобили плачу официально, по бумагам, деньги можете переводить куда угодно. По рукам?»

Я прямо опешил от ясности его мысли. Стараясь не улыбаться, я попросил разрешения позвонить в Ригу. Через пять минут, глотая горькую слюну, я уже говорил с Борисом. Он сразу все понял.

«Продавай, продавай все. За любую цену. Нет, не за любую! Эта партия «нив» стоит девятьсот тысяч долларов на ФОБе. Без дураков. Из этого и исходи. Оружие меня не интересует. Сколько дадут, столько дадут. Но смотри, чтобы вся сумма была проставлена в договоре. Иначе нас с тобой потом повесят за яйца. Если владелец оружия не объявится, то четверть от половины суммы – твоя. Но этот сукин сын, несомненно, объявится, – я представил, как Боря ерошит свои жидкие волосы кончиком трубки. – К черту! Пусть с ним разбирается аль-Айни. Твоя задача разыскать Жору. Да-а, как это мне сразу не пришло в голову! Может быть, Жора уже оплатил груз. Тогда вообще ладушки. Мы его обдерем как липку. Хотя, вряд ли. Он беден как церковная крыса. У него, скорее всего, «боковик». Деньги за «Нивы» переведи на мой кипрский счет. Если все пройдет хорошо, можешь дня три поваляться где-нибудь на пляже. Потом отправляйся в Аден и поруководи офисом. Я все время на связи. Все!»

С ценой на «нивы» аль-Айни сразу согласился. На остальные формальности потребовалось не более двадцати минут.

Размашисто подписывая договор, аль-Айни сказал: «Надеюсь, вы понимаете, что эту бумагу без надобности не надо никому показывать?» Я всем своим видом дал ему понять, что все понимаю. Аль-Айни о чем-то поговорил со своим секретарем и снова повернулся ко мне: «В пять часов идите в банк и ждите подтверждение о переводе денег. Потом мы вместе положим наличность в банковский сейф. В шесть, когда стемнеет, езжайте в порт и следите за выгрузкой. А утром уезжайте на Юг. Лучше всего на машине. Хайдар сказал, что у вас хорошие документы. Проскочите. Старую границу, по моим сведениям, закроют только на следующей неделе. Когда прибудете на место, сразу сообщите свои координаты. Если с вами что-нибудь случится, я открою сейф и без вас. Но лучше сообщите пароль еще кому-нибудь и дайте ему мои координаты. Теперь отдыхаем».

Довольный собой, я посмотрел на себя в начищенный до блеска кофейник. Левая щека с комком ката раздута, морщинки на лице разбежались в разные стороны. Черт знает что! Но худшее было еще впереди.

Через десять минут я ощутил резкую головную боль. Меня мутило. Я ерзал и обливался потом. Всем остальным, видимо, было хорошо. Я встал, вышел в коридор и прислонился лбом к оконному стеклу, ища прохладу. Но это было не стекло, а тончайший алебастр. От него мне стало совсем плохо.

Юсуф посмотрел на меня и всплеснул руками: «Аллах керим!»[12 - Боже милостивый! (араб.).] В туалете я с облегчением выплюнул ненавистный комок в унитаз.

Попрощавшись с аль-Айни, я вышел на воздух и, покачиваясь, пошел в гостиницу. По дороге Юсуф настойчиво предлагал мне выпить крепкого чаю. А как же! Без чая никак нельзя! Отделавшись от него в нижнем вестибюле гостиницы, я пошел к себе в номер и выпил два стакана джина. Минут через десять мне стало намного лучше. Еще через минуту я позвонил в сервисную службу гостиницы и попросил арендовать для меня лучший джип, который только есть в городе.

В банке все прошло нормально. Татьяна была на высоте: все бумаги оказались в полном порядке. И я отправился в порт.

Парковаться пришлось на пустыре рядом с длинным приземистым ангаром. Дорога уходила дальше, к ней то тут, то там прижимались непритязательные домишки из песчаника. Никаких условий для разгрузки парохода не было. На причале стоял всего одни портовый кран, а о причал бились два больших плота и два баркаса.

Меня уже ждал начальник порта и чисто выбритый молодой человек, который представился «вторым помощником заместителя регионального администратора». Потом подошли люди от аль-Айни.

Мы сели на один из баркасов, доплыли до парохода и поднялись на палубу.

К девяти часам вечера сортировка груза была закончена. Плоты пришвартовались к борту парохода, и началась разгрузка. Со стрелы пароходного крана опускались стальные тросы, из чрева трюма вытаскивались автомобили и плавно ложились на плоты. Там их надежно закрепляли и оттаскивали к берегу. Потом пришла очередь ящиков с оружием. На берегу автомобили откатывали своим ходом в большой ангар, а ящики портовым краном перегружали на трайлеры, и они уходили в темноту. Все делалось очень слаженно и быстро.

После разгрузки аль-Айни ждал меня в какой-то забегаловке недалеко от порта. Он жевал галеты, запивая их кефиром, и читал Коран.

Было четыре часа утра. Половина рыбацких лодок уже отчалила от пирса, другие вот-вот собирались это сделать.

В мою честь накрыли стол газетой, разыскали ложку и подали все, что осталось с вечера: рис с козлятиной, тарелка овощей, лаваш и горячий сладкий чай с кардамоном. Аль-Айни говорил о предстоящей войне с Югом и о том, как, кстати, подвернулась эта партия с оружием. Но я не чувствовал за собой никакой вины.

В девять часов меня разбудил шум за окном. На площади возле гостиницы собралась толпа. Голоса то затихали, то раздавались с новой силой, сливаясь в сплошную, давящую массу. Перекрывая шум толпы, что-то кричали до зубов вооруженные люди.

Я позвонил Татьяне и попросил выяснить, что происходит. Через минуту она сообщила мне, что в город вошли отряды бедуинов, требуя от правительства разобраться с бунтовщиками на Юге.

Спустившись вниз, я встал недалеко от толпы. Ее энергетика и запах вызвали во мне приступ тошноты. Слава Аллаху, что это была уже не моя война.

Подошла Татьяна и перевела мне хриплые выкрики бедуинов. Южан обвиняли в вероломной попытке развалить страну. Озлобление нарастало. На южан насылали неслыханные кары. Но один из ораторов напомнил, что не надо хвалиться тем, что, с позволения Аллаха, еще предстоит сделать.

Мы вернулись в гостиницу. Татьяна сказала, что они с Юсуфом едут в Сану по семейным делам ее мужа, оттуда она вернется в Аден самолетом. С Борисом все согласовано. Я сказал, что границу между Севером и Югом скоро закроют и тогда надо будет добираться в Аден через Оман.

Ко входу гостиницы подогнали арендованный мною джип. Я погонял по городу, проверяя его ходовые качества. Все было более или менее. Я расплатился, забросил в джип вещи, воду и поехал туда, где меня ждали прозрачные отмели Аравийского моря.

Чтобы избавиться от слежки, я решил ехать не по шоссе Ходейда – Таиз, а по плохенькой дороге вдоль Красного моря. Согласно путеводителю, эта дорога должна была проходить вдоль череды живописных пляжей и кемпингов. Но ничего такого не было. Дорога вилась по совершенно дикой местности. Небольшие деревеньки, рыбацкие причалы и всего один серый от скуки городишко с длинным одноэтажным зданием непонятного назначения, вездесущими лавками и помойками на въезде и выезде. Уныние и тоска. Видимость жизни поддерживали только неунывающие кофейни.

Вскоре началась настоящая дикая пустыня, от далеких гор до самого моря. Это была Южная Тихама, «берег смерти». Песок и море. Высохшие русла рек и сильный привкус опасности.

В этом месте йеменские племена никогда не спускаются с гор к морю без крайней необходимости.

Я ехал и думал, что жизнь здесь скучна, как и эти сухие холмы. Но скучная жизнь намного длиннее. Нет никаких терзающих душу событий, пустых разговоров. Только давно забытые смыслы и печальное сострадание ко всему.

Время шло, дорога была совершенно пуста. У небольшого залива я остановил машину и пошел к морю.

Единственным признаком цивилизации оказался небольшой кемпинг. Широкий пляж с девственно чистым коралловым песком. Изумрудного цвета вода, покрытая рябью на мелководье.

Я огляделся по сторонам. Никого. Только голодные чайки кружили над моей головой в ожидании подачки. Я был здесь единственным постояльцем.

Путь к морю преградили виноградные арки, поддерживаемые проволочными сетками. Все это немного напоминало Италию, вернее, почти Италию, как в стихотворении Катаева:

«Почти Италия, кривой маслины ствол, и море, ровное как стол».

Я побродил по мелководью, а потом сел между двух дюн. Мерцающее море. Легкий бриз. Солнце в пальмовых листьях. Следы от моих мокрых ступней, быстро высыхающие на горячем песке.

Теперь мне было начхать и на Латвию, и на Союз: ничто больше не имело значения. Какое мне дело до них до всех, а им до меня? Хотелось только одного: сидеть неподвижно и глядеть в никуда. Когда оказываешься на пути древних караванов или среди руин, которым уже несколько тысяч лет, то многие вещи, которые тебе казались очень важными, превращаются в ничто.

Пустыня лечит. И в первую очередь очищает от надежд, которые, как я уже понял, оставляют в душе огромные пустоты. Что-то такое об отсутствии надежд говорил Камю. Но я не мог вспомнить, что именно.

Море сверкало, отбрасывая трепетные блики на скалистые берега дальних островков. Облака, быстро увлекаемые ветром к горизонту, образовывали сияющие диковинные массы.

Цыганка как-то нагадала мне, что первую половину жизни я буду бороться с комплексами, а вторую половину – с последствиями своей победы над ними. Комплексы я одолел. Осталось лишь подождать продолжения сериала.

Я лег на спину и заложил руки за голову. Как там, у Артюра Рембо? Что-то о море и поэзии. Ах да, вспомнил: «Он был омыт поэзией морей». В точку!

Как говорят на Востоке, факт бытия становится постоянным источником радости, а радость – ничем не нарушаемым покоем. Мир реален только тогда, когда ни ему, ни мне ничего не надо.

Я закрыл глаза и поддался ласковому обаянию покоя. Время бесшумно скользило мимо меня. За спиной три тысячи лет. Впереди вечность. Из сонных глубин пришла блаженная спутанность мысли и светлая, тихая радость.

Все хорошо, все очень хорошо.