Приключения Юстаса и его друзей

– Товарищи! Да тут и коты говорящие!

– Еще и козлы, – не удержался Григорий от оскорбления. Он-то хорошо знал, как не любят люди этого обидного прозвища, хотя, что плохого, скажем, в винторогом козле или в туре? Отменные красавцы!

– Что ты вякнул, комок рыжей пакли? Да я тебя! – Парень замахнулся на кота, но тот неуловимым движением лапы разодрал ему руку.

– Не суйся! Еще получишь, – спокойно сказал он пострадавшему, но тот схватил палку.

Так-так разозлился не на шутку:

– Молодые люди! Вам лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Считаю до трех.

Однако поганцы вовсе не думали убираться, а стали подниматься на крыльцо.

– Раз! Два! Три! – сказал хозяин края и дунул на пришельцев. Тех в мгновение ока не стало. Так-так глянул на солнце в зените, словно ища у него поддержки, и обратился к Лоухи: – Как думаешь, в оболочке пробой или что?

– Всё может быть, Такушка. Надо посмотреть.

– Первый раз такое. Как бы за цветочками ягодки не явились… Бабуля, я пошел, до вечера обернусь, а ты продезинфицируй после хлопцев атмосферу.

Глава 9. Страшно даже здесь

Так-так успел вернуться засветло до дождя. С собою он принес целое ведро плотвы, окуней и голавликов. Знакомый рыбак подарил ему рыбу в Карелии, где Так-так обнаружил дыру в оболочке края. К вечеру на небо набежали тучи, стал накрапывать дождь. Все зашли в избушку. Быстро стемнело. В наступившей тишине слышно было, как у проголодавшегося пса урчит в животе. Зажгли свечи. Лоухи, напевая песню из репертуара Мирей Матье, колдовала у плиты, но особого аппетита не было даже у Маклеода. Было тревожно, непонятно отчего. Но когда стряпуха подала толстенную рыбную запеканку, источавшую умопомрачительный аромат, никто не стал дожидаться, когда его попросят скушать хотя бы кусочек. С аппетитом пришел и азарт. Блюдо поглощали так споро, что оно и не заметило, как исчезло со стола.

– Ой, бабуля, уважила! С пальцами проглотил. Спиши рецепт, – нарушил молчание Так-так. Оглядев насытившихся гостей, сменил тему: – Однако надо к буре подготовиться.

– Шторм дойдет до сорока трех узлов, – уточнила Лоухи. – Такушка, ты дыру хорошо залатал?

– Не прорвет, бабуля… Как-то не по себе сегодня, а?

– Да, напирает стихия. Как бы не продавила… Ну да вспомни, как раньше было. Осилим и это.

– Ой, а что осилим? – спросила Дура-Жанна. – Сильно беспокоюсь за чад!

– Осилим ужин, драгоценная Д'Жанна! – воскликнул Так-так. – Да уже осилили! Бабуля, запеканка чудо! Спасибо большое! Пойду избушку закреплю, а то унесет куда-нибудь.

Так-так вышел, бормоча: «Всех любителей чад кинуть в озеро Чад! Потом вынуть оттуда – для любителей чуда. Что за чушь я порю! Д'Жанне чушь подарю!» После плотного ужина на него часто находило поэтическое настроение.

– Когда начнется непогода, вы не пужайтесь, – сказала Лоухи. – В моей избенке бояться нечего. Буря побушует и уйдет, и всё будет, как было. Деток уложи, Жанна, пора им спать.

– Я уложу, – сказал Юстас. – Ребятня, за мной!

– Какой у тебя заботливый муж! – сказала Лоухи.

Д'Жанна горделиво поглядела на Пеструху, но та проигнорировала ее самодовольный взгляд, так как подбирала крошки со стола.

Так-так тем временем закрепил избушку, чтобы ее не повалил и не унес ветер. По углам домика были цепи, которые хозяин зацепил за огромные крюки-якоря, врытые в землю. Чтобы избушку не придавило поваленное дерево, буде таковое, Так-так окружил ближайшие сосны и березы специальными подпорками, не наносившими вреда стволам.

Ночью началась буря. С воем налетел шквал ветра, под напором которого ломались ветки и огромные деревья гнулись чуть ли не до земли. Засверкали синие молнии. Трескучий и раскатистый гром, казалось, раскалывает небосвод. Хлынул, как из ведра, дождь. Избушка качалась и дергалась, точно ее несло по волнам. Порывы ветра рвали ее с якорей, как воздушный шарик, но цепи были надежные.

– Это лишь шторм, так что не дрейфь, команда! – прокричал Так-так, перекрикивая рев бури, доносившийся снаружи. – Вот когда шторм переходит в ураган, тогда есть чего опасаться, и есть на что поглядеть, но тут такого не было, и вряд ли будет. Хорошо, здесь не открытое море. Видели бы вы ураган на море. Может, кто видел?

Все молчали. Даже Григорий, хотя по телеку он не раз видел жуткие и разрушительные цунами, тайфуны, торнадо. Одно дело видеть в телеке – «бурю в стакане воды», а другое дело – оказаться в бушующем море.

– Незабываемое зрелище! Я наблюдал арктический ураган на Балтике. Волны выше пятиэтажек. Темно-серо-зеленое небо – низкое, лохматое; море, как бешеный зверь, – коричневое от взбаламученного песка; в воздухе хлопья белой пены и белые чайки. Пену уносит, а чайки висят, как прибитые. Никак не мог понять, почему их не сносит ветер? А они – машут крыльями и сами летят ему навстречу. Молодцы!

К утру буря утихла. Гости уснули. Утихла и тревога, обеспокоившая Так-така своей необычностью. Лоухи внешне оставалась бесстрастной, но видно было, что и ей не по себе. Они оба нутром ощущали в воздухе – в атмосфере – какую-то примесь, вроде запашка паленых перьев.

Лоухи спросила:

– Такушка, тебе не показалось странной наша тревога? Отчего она? От тех недорослей? А Григорий-то – молодчина! А? От бури? Да что буря, не в первый раз… Словно сам воздух вызвал тревогу. Точно в нем растворилось что-то… А ведь когда я дезинфицировала воздух, он не очень-то хотел очищаться, именно – не хотел, как живое существо! Вот, вот в чем дело! Воздух стал чужим!.. Уже светло. Давай-ка выйдем и посмотрим, как там. С якорей сними избушку, не любит она цепей.

Вышли на крыльцо. Воздух был по-прежнему свеж и приятен, небо обычное, совсем безоблачное, светило солнце, дул приятный ветерок. Хозяева занялись очисткой участка от сломанных веток и шишек. Так-так поднял упавшую изгородь, освободил избушку из якорного плена, слышно было, как та облегченно вздохнула. Лоухи засмеялась:

– Я же говорила тебе!

И тут Лоухи обратила внимание, как с запада наползают какие-то странные шарообразные и плоские квадратные облака. Уж кто-кто, а она досконально знала об облаках всё, поскольку много лет преподавала в Высшей школе природоведения предмет «Особенности небесной стихии»! По небу ползли исполины, похожие на листы бумаги салатного цвета и катились, подскакивая, изумрудные мячи. Не было ни одного облака привычной формы – в виде нити, когтя, волны, барашка, башенки, паруса, ряби, куска ваты, слюды, хлопьев, бесформенной кучи, наконец, или фигуры! Не было и привычного цвета облаков – ярко-белого, серого, синеватого, темно-синего, расплывчато туманного или перламутрового…

– Может, это НЛО, Такушка? Но сколько! Не может быть!

Так-так в задумчивости глядел на небо и пожимал плечами.

– Ой, теряюсь в догадках, бабуля. Тебе лучше знать.

– Такушка, а уж не газовая ли это атака наших старых друзей? Сходи-ка ты завтра туда, Мартонена проведай, – сказал Лоухи. – Может, и там тоже новости есть.

– Хорошо, бабуль. С утра отправлюсь.

Лоухи и Так-так называли внешний мир, расположенный за краем их Доброго края словом «там», а если надо было наведаться туда, так и говорили – «туда».

Неожиданно небесные полки, точно испугавшись намерения Лоухи разузнать о них «там», исчезли. Не осталось ни одного облака!

Глава 10. И было утро, и был вечер

С утра Лоухи подготавливала новые грядки для пересадки клубники.

– Юстас, зови сюда своих! – позвала она. – Тут дождевых червей полно.

– Благородное дело – труд на земле! – изрек петух, знакомый с мнением на сей счет телеведущих и ведомых, столь же далеких от земледельческого труда, как и он сам. Прохаживаясь по дорожкам между грядками, Юстас ловко выдергивал из взрыхленной почвы червей, длинных и жирных. Лоухи едва сдержала улыбку – петух мог бы стать идеальным натурщиком для живописца, поднаторевшего на создании монарших портретов.

– И не только благородное, но и здоровое. Думаешь, почему я дожила до моих лет, коим скоро будет сто двадцать пять? Пятью пять – двадцать пять, и еще раз на пять! Пять в кубе – знаком с этой арифметикой?

– Арифметика – мой конек! – воскликнул петух. – А в Кубе живет мой дядя Коко у зятя Мартонена, Педро Ланквиста.

– Да не в Кубе, а на Кубе. Это же не Украина.

– Да не всё ли равно – это грамматика. Арифметика – вот фантастика!

– Ух ты! Именно копошение на земле подарило мне эту фантастику: мои года – мое богатство.