Морские волки

Морские волки
Висенте Бласко-Ибаньес

«Перестав заниматься делами после сорокалетнего плавания со всевозможными приключениями и риском, капитан Льовет был теперь самым важным жителем в Кабаньале – маленьком городке с белыми, одноэтажными домиками и широкими, прямыми, залитыми солнцем улицами, точно в небольшом американском городке…»

Висенте Бласко-Ибаньес

Морские волки

Перестав заниматься делами после сорокалетнего плавания со всевозможными приключениями и риском, капитан Льовет был теперь самым важным жителем в Кабаньале – маленьком городке с белыми, одноэтажными домиками и широкими, прямыми, залитыми солнцем улицами, точно в небольшом американском городке.

Публика из Валенсии, приезжавшая в Кабаньал на лето, с любопытством глядела на старого морского волка, сидящего в большом кресле под навесом из полосатого холста у двери его дома. За сорок лет, проведенных им во всякую погоду на палубе судна, под дождем и брызгами волн, сырость пронизала его до костей, и он просиживал теперь, разбитый ревматизмом, большую часть дней неподвижно на кресле, разражаясь ругательствами и жалобами каждый раз, как ему приходилось вставать на ноги. Высокий, мускулистый, с крупным отвислым животом и загорелым, тщательно выбритым лицом, капитан напоминал добродушного священника в отпуску, спокойно сидевшего у дверей своего дома. Единственное, что подтверждало славу капитана Льовета – мрачную легенду, связанную с его именем – были его серые глаза, глядевшие властно и проницательно и свидетельствовавшие о том, что этот человек привык повелевать.

Он провел всю свою жизнь в борьбе с английским королевским флотом, проскальзывая мимо преследовавших его крейсеров на своей знаменитой бригантине, нагруженной черным живым товаром, который он перевозил с берегов Гвинеи на Антильские острова. Он был так смел и невозмутимо хладнокровен, что экипаж ни разу не заметил в нем ни малейшего страха или колебания.

О нем рассказывали всевозможные ужасы. Он не раз выкидывал за борт весь груз негров, чтобы освободиться от преследовавших его крейсеров. Акулы подплывали стадами, волнуя море ударами своих сильных хвостов, покрывая поверхность воды огромными пятнами крови и деля между собою зубами невольников, которые в отчаянии взмахивали руками над водою. Капитан один сдерживал взбунтовавшийся экипаж, расправляясь с ним палками и топором. Иногда, во время вспышек слепого гнева, он бегал по палубе, как дикое животное. Ходили даже толки об одной женщине, которая сопровождала его всегда в пути и была сброшена с мостика взбесившимся капитаном в море после одной ссоры из ревности. И на ряду с этим у капитана бывали неожиданные порывы великодушие, и он щедро помогал семействам своих моряков. В порыве гнева он был способен убить подчиненного, но зато, когда кто-нибудь падал в море, он бросался в воду и спасал погибающего, не страшась ни моря, ни хищных рыб. Он выходил из себя от бешенства, когда торговцы неграми обманывали его на несколько песет, и тратил в ту же ночь три-четыре тысячи дуро на одну из тех диких оргий, которыми он прославился в Гаване. «Он сперва дерется, а потом разговаривает», говорили про него моряки, вспоминая, как он заподозрил раз в открытом море заговор против него со стороны помощника и размозжил ему череп выстрелом из револьвера. Но помимо всего этого, капитан был очень интересным человеком, несмотря на свое мрачное лицо и жестокие глаза. В Кабаньале на берегу моря люди смеялись над его проделками, собираясь поболтать в тени около лодок. Однажды он пригласил к себе на судно африканского короля, продававшего ему невольников и, видя, что Его черное Величество со своими придворными напились пьяны, поступил, как торговец неграми у Мериме, а именно поднял паруса и продал их в рабство. В другой раз, удирая от преследовавшего его британского крейсера, капитан преобразил свое судно в одну ночь, перекрасив его в другой цвет и изменив оснастку. У английских капитанов было много данных для опознания судна смелого работорговца, но тут они были введены в полное заблуждение. Капитан Льовет, говорили на берегу, был морским хитано и обходился со своим судном, как с ослом на ярмарке, подвергая его чудесным преобразованиям.