Фомка-разбойник (cборник)

– Зрячая! – удивился я.

– Ну да, – сказал Виктор Степанович. – У нас они не теряют зрения, потому что работают в три смены, по восемь часов. Остальные шестнадцать они проводят наверху, на «дневной поверхности». Вообще лошадь в шахте – это пережиток старины. Мы всюду сейчас, как в Губахе и в Кизиле, вводим под землей электровозы.

– Смотрите, – сказал я. – Как та вот, гривастая, идет: видно, еле тянет.

– Это Манька-то? – встрепенулся коногон и повернулся к нам лицом. – Она нарочно надувается. Хитрющая зверюга! Попробуй ей лишнюю вагонетку прицепи. Полагается пять, она знает. Повернет голову, смотрит и считает. Как начнешь прицеплять шестую, сейчас зауросит, головой замотает, копытами бьет. Она счет знает, право слово, знает. В обиду себя не даст, вре-ешь!

Поезд прошел, и мы направились дальше.

– Вот еще тут по вашей части, – сказал Виктор Степанович.

На стене, немного выше моих колен, висела клетка с канарейкой.

Другая клетка стояла на полу. В ней копошились две розовохвостые белые мыши. Рядом горела на земле шахтерская лампа.

– Свинство! – рассердился я. – Что это еще здесь за любители канареек и белых мышей? За что лишили животных солнечного тепла и света? Да еще и повесили так низко.

– Вы ошибаетесь, – возразил Виктор Степанович. – Канарейка и мыши здесь на государственной службе. О, самая ответственная, самая тонкая и опасная служба! – продолжал он, поймав мой недоуменный взгляд.

– Дело в том, что здешние бурые угли опасны самовозгоранием. Никакого эффекта, никаких громоподобных взрывов от неосторожно зажженной спички, как в тех шахтах, где скопляется гремучий газ. Но это не менее страшная вещь. При самовозгорании уголь выделяет смертоносные газы: окись углерода, углекислоту, метан. Первым делом – окись углерода, угар.

Это ужасный и самый коварный газ, газ-невидимка: без запаха, без вкуса, без цвета. Как его обнаружить? А обнаружить надо сразу же, а то будет поздно: он задушит шахтеров, вспыхнет пожар.

Из всех животных канарейка оказалась наиболее чувствительной к окиси углерода.

Едва в воздух начинает проникать этот газ, канарейка дает знать об опасности поднятием лапок вверх. Попросту сказать – дохнет.

За ней неотступно следят. Только она упадет, сейчас бьют тревогу.

Окись углерода течет на небольшой высоте: так от колен до пояса. Поэтому и клетка с канарейкой висит так низко.

А еще ниже, у самого пола, идет тяжелый углекислый газ. И вот подите ж: кошка малочувствительна к нему, а мыши чуют сразу. Начинают метаться и дохнут. И лампа, поставленная на пол, тухнет.

Ну, налюбовались? Идем дальше.

Но я не сразу оторвал глаза от этой нахохленной грязно-желтой птички, от невеселых белых мышат.

Эти живые инструменты человеческой хитрой техники поразили меня больше всех виденных в шахте машин.

Виктор Степанович показал мне еще машинную камеру. Там у электрической лебедки сидит женщина – молодая работница. Ежеминутно звонит телефон, она слушает. И сама в телефон дает распоряжения по лавам.

Были мы и в приемном покое. За толстой, плотной дверью небольшая чистая комната. Дощатый пол. Тепло и сухо. Койка у стены, носилки. В углу лекпом – тоже молодая женщина.

Удивляюсь я подземным работницам. Мысль о том, что у них над головами каменная кровля в миллионы тонн весом нисколько их не беспокоит. Они работают спокойно, удивительно спокойно. И ни одна из них не запачкает в угле светлых волос или лица.

Побывали мы и в подземной столовой. Это большое помещение, целый зал. Посредине длинные деревянные столы. Груды хлеба на тарелках.

– Ну вот, – говорит Виктор Степанович, – теперь нам осталось побывать только в нижней лаве. Там самые трудные и опасные забои: сколько раз уж начинался пожар. Пошли!

Я иду за ним по столовой. И вдруг два, три, четыре быстрых зверька выкатываются из темного угла, прошмыгнули по нашим ногам.

– Чертовы крысы! – ругается Виктор Степанович. – И здесь от них нет спасенья.

А я обрадовался им, как родным: вот, наконец, первый зверек, сам, по своей воле, забравшийся сюда. Канарейку, белых мышей в клетках притащил человек, покорных лошадей спустил сюда человек. А эти сами. Они ничего не боятся, и куда проникает человек, проникают за ним и крысы.

– Полноте вы с вашими крысами, – говорит Виктор Степанович. – Гляньте-ка лучше, кто идет нам навстречу.

Мы идем по штреку гуськом: обочина для пешеходов тут очень узка. Рядом грохочет конвейер.

Поднимаю глаза и вижу: навстречу идет собака.

Собака на полторы сотни метров под землей, – что за нелепость. Уж не кажется ли мне?

Да нет, правильно – собака. Довольно крупный пес, дворняга и, видимо, с примесью английского сеттера. Масти невообразимой: как мокрица. Идет с деловым видом, не смотрит по сторонам.

Я останавливаюсь: нам не разойтись на узкой обочине для пешеходов, или псу или мне надо стать на конвейер.

Пес предупреждает меня. Он шагает на движущиеся желобья, осторожно укрепляется на них всеми четырьмя лапами и трясется на месте, пока мы проходим мимо. Потом опять вылезает на «тротуар» и шагает дальше.

От удивленья я все стою на месте и гляжу ему вслед.

– Это что же такое?

– Это, – отвечает Виктор Степанович, – это собака. А вы думали – крыса?

А если хотите, так даже не собака, а бригадир Джек. Идемте за ним.

Джек сворачивает в боковой ход, осторожно переступает через подпрыгивающие на земле шланги-змеи.

Мы за ним.

– Здорово, здорово, товарищ командир! – весело здоровается с собакой молодой забойщик. – Так что все в порядке и прогульщиков нет.

Джек снисходительно помахивает хвостом. Он внимательно поглядывает на каждого из рабочих. Потом три раза оборачивается вокруг себя и ложится.

Я накинулся с вопросами: откуда взялся этот пес? Как попал сюда? Давно ли здесь? Кто его обучил? Где хозяин?

И молодой забойщик рассказал нам историю про бригадира Джека.

Года три назад работал в этой шахте один старый забойщик. Его сделали бригадиром над двумя бригадами.

У него был пес, этот вот самый Джек. Ходил с ним на охоту в часы отдыха.

Старик и под землю в помощники стал брать его с собой.

Только один молодой парень невзлюбил собаку и решил ее убить.

Он взял с собой под землю кусок вареного мяса. И когда бригадир ушел в другой забой, парень стал звать пса, манить за собой.