Белые пятна Второй мировой

Окончательное решение о Потсдамской конференции, ее сроках и месте было принято во время пребывания Гопкинса в советской столице. Тогда было решено два очень важных политических вопроса.

Первый – польский. До этого шел спор по составу польского правительства. Гарри Гопкинс, как реалист, понимал, что советского преимущества в нем не избежать, и речь шла уже просто о конкретных ялтинских договоренностях. Было ясно, что ядром нового польского правительства должен стать просоветский «Люблинский комитет». Гопкинс телеграфировал об этом Трумэну, и президент согласился.

Второй вопрос был связан с ООН. Советская сторона до последнего упирала на то, что право вето должно распространяться и на процедурные вопросы. Гопкинс объяснил, что на носу конференция в Сан-Франциско, предстоит наметить точную дату и принять уставы. Если бы не эта договоренность, достигнутая во время визита Гопкинса, неизвестно, что бы получилось в итоге. Когда Гопкинс простыми словами объяснил Сталину суть дела, последний с иронией сказал: «Молотов, слушай, из-за какой чепухи мы тут спорим?» – и тут же снял вопрос. Вскоре после данных обсуждений был подписан устав ООН и состоялась учредительная Сан-Францисская конференция.

В годы войны Гарри Гопкинс был для американцев известной публичной фигурой и даже попал однажды на обложку журнала Time. В то же время он имел много противников и недоброжелателей как в политической среде, так и в сфере СМИ. Против Гопкинса проводились многочисленные кампании, на него выискивали компромат, называли Распутиным при Рузвельте. Однако в основном вызывало вопросы его проживание в Белом доме. Несмотря на это, Гопкинса справедливо воспринимали как правую руку Рузвельта, и когда били по Рузвельту, били и по Гопкинсу, потому что знали о его роли, в особенности роли связного в отношениях с Москвой.

С 1942 года Гарри Гопкинс возглавлял так называемый Комитет советского протокола – орган, курировавший ленд-лиз. Распределение ресурсов и принятие ключевых решений Гопкинс взял на себя. Позже он принимал участие во всех важнейших союзнических конференциях, за исключением второй англо-американской Квебекской конференции в 1944 году – тогда Гопкинс был уже тяжело болен. Больше половины 1944 года Гарри Гопкинс провел в больнице, в значительной мере оторвавшись от дел, что привело к угасанию его отношений с Рузвельтом. Только к Ялте он смог поправиться.

Ялтинская встреча лидеров антигитлеровской коалиции стала еще одним достижением Гарри Гопкинса на советском направлении – впервые об этом черноморском курорте как о месте проведения переговоров он заговорил с Громыко, имея предварительную договоренность с Рузвельтом. Гопкинс понимал, что дальше Черного моря Сталин не поедет, поэтому первым выдвинул именно эту идею. Как только Громыко сообщил о предложении Гопкинса в Москву, Сталин воспринял его с энтузиазмом и в дальнейшем отказывался проводить переговоры где-либо еще, так что Рузвельту и Черчиллю пришлось уступить советскому вождю.

Гарри Гопкинс присутствовал на всех переговорах во время Ялтинской конференции, находясь рядом с Рузвельтом, несмотря на то что к концу встречи советник президента чувствовал себя очень плохо. В обратный путь Рузвельт отправился на военном корабле и планировал взять с собой на борт Гопкинса, однако последний попросил отставки по причине плохого самочувствия и самолетом улетел в США, что для Рузвельта стало очень неприятным событием.

Рузвельт как-то сказал: «Понимаю ваше удивление, что я нуждаюсь в этом получеловеке, но когда-нибудь вы, может быть, сядете в кресло президента Соединенных Штатов, и когда это случится, вы будете смотреть на ту дверь и заранее знать, что, кто бы ни вошел в нее, он будет вас о чем-нибудь просить. Вы узнаете, что это за скучная работа – выслушивать такие просьбы, и почувствуете потребность иметь при себе человека, подобного Гарри Гопкинсу, который ничего не хочет, кроме как служить вам».

Служба президенту требовала от Гопкинса отдавать себя целиком. Именно по этой причине после третьей женитьбы советник съехал из Белого дома – зачастую ему просто не хватало времени для семьи, даже завтракал Гопкинс, как правило, с Рузвельтом. Все это, конечно, говорит о президенте США как об эгоисте. Он привык к тому, что люди служат ему беззаветно, а когда они начинали заниматься своими делами, Рузвельт, как правило, отдалял их от себя.

12 апреля 1945 года после внезапной кончины Рузвельта президентом США стал Гарри Трумэн. Уже 13 апреля он пригласил к себе посоветоваться именно Гопкинса, понимая, что никто лучше него не знает реальных проблем в отношениях с Москвой и с Черчиллем. При Трумэне Гарри Ллойд Гопкинс формально оставался советником и помощником президента, но почти сразу же попросился в отставку.

Когда Рузвельт был президентом, Трумэн почти не общался с Гопкинсом и знал о нем лишь по другим делам, особой близости между ними не было. Известно, что и с самим Рузвельтом Трумэн во время своего вице-президентства встречался за ланчем всего дважды.

Для Трумэна, несомненно, была важна конференция союзников в Потсдаме. Президент боялся, что не справится с известными всему миру тяжеловесами международной политики, поэтому решил послать на подготовку к конференции Гарри Гопкинса, чтобы тот предварительно урегулировал все вопросы в интересах США. Так в итоге и произошло. Советник президента своими усилиями подготовил успех Потсдама.

Вторая встреча Гарри Гопкинса со Сталиным состоялась в мае 1945 года. В Кремле устроили большой прощальный банкет, где советника президента США, приехавшего с женой, буквально завалили подарками. Правда, Гопкинс строго наказал жене не брать ничего ценного: он знал, что потом в Америке это обернется против него. В итоге у него было шесть бесед со Сталиным, каждая из которых длилась не меньше полутора-двух часов.

Сохранились записи приема, где Сталин и Гопкинс обсуждали многие вопросы. Начали с обид – Гопкинс приехал, озабоченный ухудшением советско-американских отношений, а действия СССР вызвали его критику. Сталин высказал встречные претензии. «Вот это внезапное прекращение вами ленд-лиза, как это могло произойти? Мы что, вам больше стали не нужны после победы над Германией?» – спросил Сталин. В ответ на это Гопкинс поспешил успокоить советского вождя.

Интересен призыв Сталина к Гопкинсу и через него к Трумэну, что США не должны сокращать свою роль в мире, оставаясь великой мировой державой. Разумеется, советский вождь играл здесь на англо-американских противоречиях, так как к тому времени англичане уже настроились по отношению к СССР довольно жестко. Надежда была на другую позицию американцев, на Трумэна, на доброжелательное по отношению к СССР окружение американского президента, состоявшее из соратников Рузвельта, на людей типа Гопкинса.

На Потсдамской конференции дела от имени США вел Гарри Трумэн. Гопкинс уже был дома: он ушел в отставку, вернувшись из Москвы. Эта миссия оказалась для него последней. Однажды Гопкинс, который ужасно тогда себя чувствовал, сказал послу Майскому: «Знаете, я взял отпуск у смерти». Гарри Гопкинс скончался в январе 1946 года в возрасте 55 лет.

Личность Гарри Гопкинса и по сей день привлекает внимание: о нем говорят в учебниках по истории, о нем пишут книги и биографии. Впрочем, его противники до сих пор ведут активные споры, считая, что либерал Гопкинс тратил деньги бюджета впустую и был при этом просоветски настроен. Однако главная заслуга этого человека заключалась в создании антигитлеровской коалиции, без которой победа над фашистской Германией была бы невозможна. Кроме того, судьба Гопкинса свидетельствует: не бывает великих президентов без великих помощников.

2. Шарль де Голль

Юрий Рубинский, руководитель Центра французских исследований Института Европы РАН

Генерал Шарль де Голль, глава «Сражающейся Франции», человек, создавший новую французскую конституцию и новую Францию – Пятую республику. Что стало его звездным часом – война, Пятая республика или президентство? Несомненно, все перечисленное: без войны и Сопротивления не было бы президентства.

Если бы не Вторая мировая война и то, что во время этой войны произошло с Францией, Шарль де Голль, разумеется, не вырос бы в фигуру, которая во французском политическом мире двух столетий считается следующей по важности после Наполеона Бонапарта.

Жорж Клемансо – отец французской победы в Первой мировой войне – как-то сказал о Наполеоне: «Не говорите мне никогда об этом человеке, он положил два миллиона французов и вернул Францию меньше, чем ее получил». О де Голле этого сказать нельзя. Напротив, проигранную войну Шарль де Голль превратил в победную, прежде всего на уровне национального сознания самих французов. Капитуляция перед Гитлером в 1940 году была, вероятно, самым драматичным эпизодом во всей тысячелетней истории французской нации – со времен Столетней войны, когда стоял вопрос о дальнейшем существовании Франции и ее жителей. Не менее трагичным событием стало поражение во Франко-прусской войне 1870 года, оставившее ужасный след в душе каждого француза.

Генерал Шарль де Голль

В 1940 году, когда Франция не просто капитулировала, а была разгромлена, разделена немцами и затем оккупирована вся целиком, ее будущее как великой страны, во многом определявшей судьбы Европы и мира, виделось туманным. В сознании французов ощущение национальной катастрофы было очень сильным.

Шарль де Голль, прежде абсолютно никому не известный, кроме очень узкого круга военных и политических специалистов, за годы войны и позора постепенно вырос в фигуру общенационального масштаба. Безусловно, и до этого он проявил себя превосходным военным практиком и теоретиком.

В чем заключалась оригинальность его взглядов как военного теоретика и военачальника для межвоенных времен? Шарль де Голль выступал за создание бронетанковых войск, несмотря на то что раньше танки выступали просто в качестве элементов общевойсковых соединений. Стоит отметить, что предлагал это не один де Голль. Однако, если говорить откровенно, французский генерал недооценил главную новацию Второй мировой с военной точки зрения – комбинацию танковых армий с воздушной поддержкой и артиллерией. Для него основным был именно опыт танковых войск. Война, по мнению де Голля, явилась тем событием, когда человек встретился лицом к лицу с самой эпохой.

Генерал всегда отождествлял себя с Францией. Это был человек, который всю жизнь посвятил идее величия своей страны. Вместе с тем де Голль рассматривал свою роль, как и роль государственных и политических деятелей в целом, в свете идей Никколо Макиавелли. Жесткие, лишенные сантиментов взгляды, сходные с теми, что высказывал знаменитый философ, де Голль изложил в одном из своих первых печатных произведений – книге «На острие шпаги» (1932).

В предвоенный период Шарль де Голль служил секретарем Высшего совета обороны, председателем которого был легендарный маршал Петен. Именно ему де Голль посвятил свою первую книгу, однако впоследствии они политически резко разошлись. Петен был маршалом и победителем в Первой мировой войне, а де Голль – лишь полковником. Генералом он стал в марте 1940 года, получив в правительстве место госсекретаря – или, иными словами, заместителя министра обороны. Так в 50 лет де Голль вышел за рамки просто военного специалиста, однако в политике он непосредственно не участвовал.

В июне 1940 года Шарль де Голль отказался принять капитуляцию Франции, хотя дело было уже решенным. Английский генерал Спирс, находившийся в то время в Бордо – месте, где располагалось французское правительство Петена, – увез де Голля в Лондон. Известно, что Черчилль был крайне разозлен этим фактом – свою реакцию этот выдающийся политический деятель аргументировал тем, что де Голля никто не знает. Черчиллю важно было найти фигуру, которая стала бы олицетворением Франции, человека, за которым пойдут французы и на которого можно опереться в вопросах, интересующих английского премьер-министра. Конкретно к таким вопросам относились судьба флота и судьба империи – то, что еще не было под контролем у немцев, а также судьба человека, которого можно было использовать.

18 июня 1940 года де Голль самочинно выступил по радио BBC, сказав важнейшие вещи, подавляющему большинству французов казавшиеся уже невозможной мечтой. Он заявил, что Франция проиграла сражение, но не проиграла войну, потому что эта война – мировая. К слову, в это время ни СССР, ни США еще не вступили в войну. Тем не менее сказанное де Голлем было не просто фигурой речи – это было его глубокое убеждение. Именно здесь он проявил безусловную дальновидность. Де Голль словно предвидел будущее и был уверен, что судьбу Франции решит не капитуляция, а совместная борьба крупнейших сил в мире, способных сломить хребет гитлеровской машине.

К немцам у де Голля имелись личные счеты еще и потому, что в годы Первой мировой он побывал у них в плену. Позднее французский генерал опишет свои впечатления об этом в книге «Раздор в стане врага». К слову, ни в коем случае нельзя считать де Голля узколобым шовинистом или германофобом. Вне всякого сомнения, будущего лидера Франции можно было назвать националистом, но это был националист высокого класса, который не ненавидел Германию, а любил Францию. Это был человек, воспитанный в духе реванша за поражение 1870 года, и он прекрасно знал по Первой мировой войне, что собой представляли военные действия с немцами.

Отношение де Голля к Германии всегда сводилось к единственному вопросу: как Германия и Франция могут построить наиболее выгодные для последней отношения. Подтверждением этого стали события после 1958 года, когда французский генерал вернулся к власти. В то время произошло сближение и примирение Франции с Западной Германией, закрепленное знаменитым Елисейским договором, который был подписан лидерами двух стран (де Голлем и Аденауэром) в 1963 году. Судя по всему, де Голль был твердо убежден в том, что разделенная Германия не представляет угрозы и, более того, может стать политическим козырем в руках Франции.

Генерал придерживался классических, ортодоксальных взглядов на экономику, хотя и говорил, что интендантство набирает обороты. В целом первый президент Пятой республики осознавал необходимость европейской интеграции и мог трезво оценить пользу от нее – но такая объединенная Европа, по его мнению, могла быть построена лишь на основе межгосударственных отношений при сохранении суверенитетов стран-участниц. У Шарля де Голля был на этот счет конкретный план – «План Фуше» – консультативный пакт, ядром которого стал франко-германский Елисейский договор, действующий до сих пор.

Важный для истории вопрос: в какой степени де Голль был создан самим де Голлем? Или же можно сказать, что политик де Голль – это проект Черчилля и Англии? Изначально для Черчилля второе утверждение было бесспорным. Он действительно считал, что Шарль де Голль будет просто его марионеткой. Однако француз так не думал. Однажды во время разговора с де Голлем по вопросам практического порядка британский премьер-министр бросил в сердцах, что если Англии надо будет выбирать между сушей и открытым морем, то она всегда выберет море. Это фактически означало, что если Черчиллю надо будет выбирать между де Голлем и Рузвельтом, то он выберет Рузвельта. Затем англичанин, войдя в раж, заявил, что Правительство Его Величества содержит не только французскую армию и администрацию, но и платит за их же штаны. На это де Голль совершенно хладнокровно ответил, что слишком беден, чтобы склонять голову, и поэтому другого поведения от него ждать не стоит.

Уже после окончания военных действий Черчилль говорил, что из всех крестов, которые он нес во время войны, самым тяжелым был лотарингский, – подразумевая под этой метафорой де Голля. Премьер-министр Великобритании воспринимал как постыдный тот факт, что французский генерал вел себя не так, как ему хотелось, – потому что Черчилль действительно многое вкладывал в де Голля. Тем не менее француз сумел доказать, что его кандидатура была единственным возможным решением для Лондона, – и ему понадобилось большое дипломатическое и политическое мастерство и личное мужество, чтобы внушить британцу эту уверенность.

Еще более напряженные отношения у Шарля де Голля складывались с Рузвельтом, который попросту не выносил генерала. Разумеется, дело было не в том, что француз и американец не сошлись характерами. Для Рузвельта главным было то, что Франция фактом своего поражения и капитуляции перед Гитлером сама вычеркнула себя из списка великих держав. Более того, американский президент считал, что после окончания Второй мировой войны и СССР окажется настолько измотан, что оглядываться на него не имеет смысла, – так что самым важным событием в этот момент будет конец британской колониальной системы, а главным «наследником» британской мировой гегемонии станут Соединенные Штаты Америки. Несомненно, Черчилль очень этого боялся, однако первым кандидатом на утрату статуса империи все-таки была вторая по рангу Франция.

В силу всех этих обстоятельств стремление де Голля представлять не просто Францию, а Французскую империю выглядело для Рузвельта совершенно неприемлемым. Поэтому американский президент пытался навязать французскому генералу оккупационную администрацию, как в Италии, воевавшей на стороне гитлеровской Германии. Де Голль решительно возражал, говоря, что этого не будет.

32-й президент США абсолютно твердо вел дело к тому, чтобы Франция стала просто обычной, освобожденной от оккупации страной. Именно поэтому, стремясь избежать такого унизительного для Франции сценария, де Голль добился того, чтобы Париж в 1944 году освобождали не англо-американские войска, а французская 2-я бронетанковая дивизия вместе с участниками Парижского восстания. Откуда Франция взяла вооружение? И англичане, и американцы снабжали вооруженные силы «Сражающейся Франции», и де Голль не мог этим не воспользоваться.

В итоге, несмотря на очевидную неприязнь со стороны американского лидера к самому де Голлю и к Франции, какой де Голль ее видел, генерал все же заставил Рузвельта поддержать его точку зрения. Это стало его важнейшим достижением: по итогам войны усилиями де Голля Франция вошла в число четырех великих держав-победительниц, ответственных за судьбу Германии.

Поначалу французы не получили свою оккупационную немецкую зону, но затем Сталин все-таки выделил ее, прокомментировав: «За ваш счет, за счет остальных западных держав». Однако самым главным в этой ситуации оказалось то, что Франция имела теперь полноценный голос вместе с США в контрольном совете по решению вопросов будущего Германии.

Нет другого человека, которому Франция была бы больше обязана вхождением в круг держав-победительниц, кроме генерала Шарля де Голля и той твердой политической линии, которой он придерживался. Роль Сталина была, безусловно, велика, но и советский вождь не слишком высоко оценивал вклад Франции в победу.

В 1944 году де Голль приехал в СССР, чтобы подписать от имени Франции соглашение о дружбе и сотрудничестве. Разумеется, Сталин стремился извлечь из этого визита наибольшую выгоду, в том числе и в решении польского вопроса. Надо сказать, что у де Голля и Сталина имелись общие воспоминания о Польше: в 1920 году они оба находились там по разные стороны баррикад. Француз был советником генерала, консультировавшего польскую армию, воевавшую в то время против СССР, а Сталин был членом военного совета наступавшей на Варшаву Красной армии. Теперь же они сошлись как два политика – но той войны никогда не забывали.

Сталин считал, что в сложившейся ситуации французскому генералу не остается ничего другого, как удовлетворить пожелания советской стороны, – уж слишком очевидным было соотношение сил. Поскольку между двумя войнами Франция была союзницей Польши, глава советского государства хотел, чтобы французы признали промосковский «Люблинский комитет». Это подорвало бы позиции лондонского эмигрантского правительства, с которым Франция продолжала поддерживать отношения. Однако де Голль практически не пошел на уступки: он согласился лишь на то, чтобы послать в Люблин комиссию по репатриации французских граждан и военнопленных во главе с Кристианом Фуше. Большего Сталин от него не получил.

В то же время де Голлю ясно дали понять, что, если Франция будет вести себя без должного понимания общих интересов, ей придется присоединиться к советскому договору с Великобританией. Для будущего президента Пятой республики это, конечно, было абсолютно неприемлемо. Тем не менее Сталин должен был решить: отправить де Голля без договора или все-таки подписать его. Во время переговоров произошел примечательный случай: ночью Сталин повел де Голля в кинозал смотреть трофейный фильм. Вдруг генерал встал в темноте со своего места и сказал: «Маршал, благодарю вас за гостеприимство, я поехал». Советский лидер несколько опешил, так как к подобным манерам в отношении себя не привык, поэтому велел Молотову вернуть француза, что тот и сделал. После, на заключительном ужине, Сталин произнес тост: «Я ценю людей, которые умеют сопротивляться». Из его уст такие слова можно было услышать не о каждом.

В конечном счете советский вождь пришел к выводу, что в интересах СССР будет не загонять Францию в угол, а встроить ее в баланс сил державой-победительницей, на равных с Великобританией и США, – несмотря на то что его расчет по польским делам не оправдался.

Верно ли, что для Сталина де Голль был той фигурой, через которую он играл против своих «друзей» по коалиции англо-американцев, понимая, что француз не третий человек на той стороне и что генерал во многом сделал ставку на лидера СССР, чтобы ввести Францию в так называемый клуб победителей? Во многом это так и есть, хотя Сталин так и не смог простить французам капитуляцию, разрушившую весь его внешнеполитический прогноз в 1940 году. Но почему в таком случае посадить де Голля за стол победителей согласились Черчилль и Рузвельт? Каков был их расчет?

Освобожденная от гитлеровской оккупации Европа была крайне нестабильна, в ней возросло влияние левых сил, в том числе и коммунистов. Это происходило не только на востоке Европы, где располагалась советская армия, но и во Франции и Италии, где компартии были тогда ведущими по числу голосов. Для того чтобы стать признанным лидером движения Сопротивления, де Голль пошел на то, чтобы включить в лондонский комитет «Сражающаяся Франция» (к тому времени выполнявший функции правительства Французской республики) двух коммунистов. С его стороны это был грамотный политический шаг, который в дальнейшем себя оправдал.

У коммунистов же сложилось плохое отношение к генералу, на которого они всячески жаловались советскому послу. Однако тот факт, что Сталин попросил де Голля амнистировать лидера французских коммунистов Мориса Тореза, проведшего войну в Москве и осужденного за дезертирство, говорит о многом. Генерал пошел на то, чтобы Торез имел возможность вернуться во Францию и занять свое место во главе партии, сыгравшей значительную роль в движении Сопротивления во время оккупации.

Через движение Сопротивления Шарль де Голль фактически сумел воссоздать французское государство, которое было низведено до придатка германской оккупационной администрации в Виши. Кроме того, в процессе воссоздания государства де Голль опирался на французскую Африку. Однако не стоит забывать, что колониальная администрация долгое время находилась в Виши, в руках маршала Петена, так что де Голлю пришлось приложить массу усилий, чтобы переманить французские колонии на свою сторону. Вплоть до Индокитая в их администрациях было слишком много «вишистов». В 1944 году в Браззавиле генерал произнес очень важную речь, в которой сделал намек на возможность реформирования империи и замены ее более равноправной ассоциацией.

Империя в планах де Голля и в его деятельности сыграла большую роль. Безусловно, вес Франции в глазах ее западных союзников, Великобритании и США, во многом подкреплялся статусом мировой империи. Проблемой, чрезвычайно беспокоившей Черчилля в начале войны, оставалась судьба французского флота – английский премьер-министр боялся, что флот попадет в руки немцев (что было опасно для Англии). Более того, Черчилль предлагал французам увести флот подальше, но это не было сделано, и в результате в июле 1940 года британцы потопили французские корабли, дабы те не достались немцам. Для де Голля, который к тому моменту уже находился в Лондоне, случившееся стало катастрофой.