Сегодня – позавчера. Испытание сталью

– Наши пути расходятся и больше не сходятся. Я не смогу быть твоей. Прости.

– Жаль! Как жаль!

– Я буду твоей ещё семь ночей, а потом ты должен вернуться. Там твой Путь. Твой бой – там. И там наш враг. А девочку – не обижай. И как ты всех в себя влюбляешь? – она укусила меня. Не скажу куда.

Пастораль

Утром я с наслаждением сидел на лавке у порога, подставив лицо и голый торс восходящему солнцу. Мир просыпался. И я оживал. Душой.

Мои спутники выползали на солнышко. Ехидное лицо Громозеки, ошарашенное лицо лейтенанта – он так и не вышел из состояния обалдения, радостное лицо Кадета, обиженно насупленная докторша, любопытное лицо великоразмерного ребёнка Прохора и его уменьшенные копии – братья и сёстры, как любопытные зверьки, разглядывающие меня.

Кстати, тут и выяснилось, что значит – неверные глаза. Яркий свет был мне неприятен. А на солнце было больно смотреть. Это было похоже на то, как просидев в тёмном погребе, в полдень выходишь на яркий солнечный свет. Глаза привыкают? А мои – нет, отказываются адаптироваться к повышенной освещённости. Не верные. Но зато в темноте я видел – как кошка. Ну что ж, сам виноват – нарушил процедуру. Может быть, я и пожалею об этом, но не сейчас, когда причина нарушения регламента крутится перед глазами.

– Громозека, ходишь, боец? – спросил я своего телохранителя.

Громозека отчебучил несколько па гопака:

– Лучше, чем был, командир! Дарья Алексеевна – чудо! Но, я вижу, ты за всех отблагодарил!

– Пошляк, – крикнула Даша, кинув в него картофелиной.

Громозека ловко увернулся, раскланявшись, как мушкетёр Дюма.

– Два наряда по кухне! – вынес я вердикт.

Теперь Громозека раскланивался мне.

– Паяц, – резюмировал я.

– Кадет? – спросил я.

– Готов к труду и обороне! – Кадет вытянулся по стойке «смирно», попытался щёлкнуть каблуками. Ясно, ноги в порядке.

Оказалось, что причина обалдения лейтенанта – вылеченный позвоночник. Он мечтал сталь лётчиком, но неудачное приземление при прыжке с парашютом при посещении курсов тогдашнего ДОСААФА – длительное лечение лучшими врачами Союза (профессорская семейка). На ноги его подняли. Но остались дикие боли в сломанной спине, время от времени. С мечтой о небе пришлось расстаться. И вот – он сотрудник органов.

Следующая – докторша. Но на мой вопросительный взгляд она сделала обиженную рожу и ушла. Не понял, ей не досталось плюшек? Или это личная обида на меня?

– Я же тебе говорила, – сказала Даша, появляясь рядом, а потом крикнула, похлопав в ладоши: – К столу!

Ревность. Вот напасть! Ещё и передерутся. Я вдруг стал очень популярным у женщин. Необоснованно и незаслуженно. И у каких женщин!

Столы накрыли во дворе. Простая сельская еда была для меня в радость.

– Иваныч, что думаешь делать? – спросил Громозека.

– Хозяйка дала нам ещё неделю отпуска в этом санатории. А сколько даст нам командование? – этот вопрос я адресовал лейтенанту.

Он закашлялся, быстрее пережёвывая полным ртом, оттого смутился:

– Я городской – сроду не ел вкуснее, – пояснил он, а потом по вопросу: – Ну, я думаю, неделя у нас есть, коль Дарья Алексеевна была столь любезна.

Он отвесил поклон Даше. Громозека опять заухмылялся, за что звонко получил деревянной ложкой в лоб от меня.

– Кто сможет подумать, что неизлечимые травмы будут все устранены за три дня? – продолжил лейтенант.

– Ну, коли так, то возьму на себя ответственность, – сказал я, – остаёмся. Думаю, мы заслужили отпуск. Воевали мы хорошо, а будем – ещё лучше. Принимаю на себя повышенные обязательства.

– Иваныч, ты всё испортил, – скривился Громозека, – всю сказочную атмосферу убил. Я прям себя на партсобрании ощутил.

– Не знал, что ты партийный.

– Я тоже не знал, что ты… – начал Громозека, но мой кулак, приставленный к его носу, заткнул ему рот с его очередной пошлостью.

– Итак! – я стал подводить итог импровизированного собрания. – Дарья Алексеевна, если вас не затруднит эта куча шалопаев, то можем помочь по хозяйству.

– Иваныч, мы уже, – радостно воскликнул Кадет, – сенокос же!

– Так, чего ждём? – Я встал. – Давненько я не махал косой!

– Ты и косой умеешь? – опять ехидничал Громозека.

– Слушай, если есть что предъявить, я готов выслушать и даже принять вызов… – Грозно обернулся я к нему, но Громозека со смехом сграбастал меня в свои медвежьи объятия и стал тискать:

– Я просто рад, что ты вернулся, Медведище! И что ты не монах-кастрат, как про тебя думали!

– Ах, ты, сучок!

Пять мужиков, полных сил и энтузиазизма, способны свернуть горы, если их вовремя подкармливать и охлаждать, окуная в воду. Благо речушка имелась в наличии.

Сено было накошено, дрова навалены, БТРом перевезены и даже нарублены, покосившиеся строения и заборы – поправлены, крыша подлатана – благо, не успели они совсем испортиться – хозяин тут жил крепкий.

И всё это – всего за три дня.

Мне была в удовольствие эта мирная работа. И людям моим – так же. С каким удовольствием я ощущал усталость в теле, как было здорово лежать в реке, смотря на проплывающие облака, зная, что не будет в небе ни самолётов, ни налёта.

А ночами – Даша. Но я и так поступил не по-джентельменски, растрепал интимного. Но для связанности истории – надо было. А теперь – промолчу.

Охота на собрата

С шутками и прибаутками возвращаемся с вилами наперевес – ходили переворачивать валки сена. Подходим к посёлку, а там – шухер. Женщины, дети бегают, кричат. Мы бегом.

Внимательно смотрел на своих людей, ветераны – из расслабленного состояния сразу перешли на боевой взвод. Как сжатые пружины стали. За собой давно заметил, теперь увидел, зримо – в других.

Подбегаем, вилы, как винтовки с примкнутыми штыками. Нас шарахаются. Навстречу бежит Даша и дети.

– Витя, беда!

– Разберёмся!