Мальчик из контейнера

– Я до трех лет была в детдоме.

– А где родители?

Танец закончился, пары разошлись. Юноша поглядел на Киру какими-то необыкновенными глазами, в них, кроме откровения, была нескрываемая радость. Был еще один у них танец, в конце которого Гриша, так звали юношу, передал Кире записку с номером его телефона.

Колю пригласила на танец Адель. Она училась в параллельном классе, и часто они встречались в коридорах школы как старинные друзья. Адель занималась в хореографическом кружке, успех ее был сногсшибательный, все ей пророчили звездную жизнь. К ее чести, очевидно, в том заслуга воспитателей детдома, она не задирала нос. Но дистанцию держала. Недолюбливала «домашних», это если мягко сказать. Считала их изнеженными слюнтяями. Друзей и подруг среди маменькиных деток не имела, а желающих к ней приблизиться, отшивала просто – уходила, не дослушав и половины их банальной истории.

– Ну что, Кока-Кола, пришла пора и нам расставаться? – сказала Адель улыбаясь. Улыбка была не прежняя, а какая-то вымученная, наигранная.

– Да, Адель, се ля ви! Никуда не денешься! – попытался так же в игривой шутке скрыть свое волнение Коля.

– Ты не передумал? Там же опасно.

– Где ее нет, этой опасности. Каждому из нас может свалиться кирпич на голову, но мы же не ходим с подушками на голове. Я верю в судьбу. В моей судьбе нет на крыше кирпича, поджидающего меня.

– Хорошо, если бы так оно и было, – согласилась Адель, и спросила: – Куда собирается поступать Кира?

– Во все ВУЗы мира, – улыбнулся Коля. – Видел ее, читающей объявление педагогического. Но с таким же успехом она могла читать и из технического нашего.

В конце бала Коля, прощаясь с Адель, попросил ее приходить к ним в гости.

– Мама вас всех часто вспоминает, – сказал он, чтобы усилить значение приглашения.

– Спасибо! – поблагодарила Адель, и спросила, когда Коле уезжать в Армавир. – Обязательно зайду, – заверила она, чмокнув, прощаясь, его в щеку. – Привет маме Вале передавай!

Мама Валя ушла почти сразу же после торжественного часа. Она поздравила, не показав слез, своих детей и Адель с окончанием школы и вступлением в большую жизнь. Ушла незаметно для детей, которые вдруг стали совершенно другими, они скачком повзрослели. И родители для них в одно мгновение превратились не в наставников, а в равных, с кем можно и поспорить, отстаивая свою точку зрения. И это справедливо. Взрослые выработали свои правила жизни, определили принципы и нравственные убеждения, и считают, что имеют право заставить следовать этим принципам и правилам своих детей. Дети, вкусив чего-то нового из других миров, считают старшее поколение изрядно устаревшим в своих правилах, порой даже смешным, и отстаивают свое право на иную жизнь.

– Да, конечно, – говорят родители своим строптивым детям, – вы умные, мы дураки! Только когда жареный петух клюнет, то прибежите к дуракам просить помощи!

– Не прибежим! – заверяли дети.

Валентина Ивановна шла по темной улице и ворошила в памяти прожитые годы. То она видит себя в белом платьице на выпускном вечере, видит, словно наяву, своих школьных друзей. Какие они все родные и хорошие! Вот Гоша Сергеев. Чуб ершиком, но ершик совсем не колючий, а мягкий. И характер у Гоши мягкий. Улыбка никогда не сходила с его губ, а чему было радоваться! Отец погиб на войне, у матери остались два сына, одному пять лет, второму – восемь. Дальний хутор, брошен, казалось, чтобы проверить, выживут ли люди без еды и тепла. Выжили! Хотелось пожелать Гоше хорошую жену, которая бы с ним в огонь и в воду, чтоб дорожила его верностью, оберегала его от злых людей. Он нуждался в защите.

Илюша Седов. Тоже добряк! Любил смеяться, и смеялся над каждой, порой совсем не смешной, шуткой. Валентина Ивановна улыбнулась, воскресив в памяти заливистый, с подвыванием, смех Илюши. Анатолий Жарков. Постарше всех был на два-три года, и этих лет ему доставало, чтобы смотреть на расшалившуюся ребятню с презрением. Где он теперь, чем занимается? Наверное, какой-нибудь партийный чиновник, не меньше. Ваня Седышев, прекрасный парень! И девчонки наши просто заглядение! Одеты Бог знает во что, а красавицы! Какие они хозяюшки и работницы я уж и не говорю!

«Что это они у меня все хорошие такие, хоть на божничку! – задала себе вопрос Валентина Ивановна, и тут же ответила: – Они такие и были на самом деле! Без прикрас! Время делало нас такими. Тяжелое, суровое время сплачивало нас, а не разъединяло!»

Улица безлюдная. Вечер тихий и теплый. Ветерок с реки вдруг примчится, шаловливо поцелует и умчится искать еще кого-то, чтобы и с ним сыграть такую же шутку.

«У меня было белое атласное платье с рукавами-фонариками, белые носочки и туфельки на полукаблучке. На все это мы с мамой откладывали по рублю больше года. Бедная мама! Она проходила всю жизнь в кирзовых мужицких сапогах, в ватной телогрейке и платке. Выходная одежда: платье из ситца, на ноги черные туфли со шнурками, какое-то дикое пальтишко мрачного вида. И никогда я не видела ее злой и сердитой! Видела убитой горем, но только не с убитой душой! Мама, мама, как я жалею тебя! Как понимаю теперь! Как я виновата перед тобой! За что, не знаю, но виновата! Прости, если можешь!»

Валентина Ивановна почувствовала, как по щекам поползли слезы.

«Ну, вот, только этого не хватало!» – упрекнула она себя, не зная за что.

Адель пришла через день. Ее было не узнать. Это была уже не школьница, а совсем взрослая девушка. Коля, открыв дверь, увидел Адель и остался с открытым от изумления ртом. Часто моргая, он силился побороть в себе изумление и не мог. Перед ним была не привычная общительная, улыбающаяся Адель, а что-то такое, к чему хочется прикоснуться, обнять по-свойски, и в то же время оторопь сковывает тебя.

Адель заметила перемены в поведении Коли, ничего не сказала, а только еле заметно улыбнулась.

– Не помешала вам? Не расстроила планы? – спросила улыбаясь.

– Д-да н-нет, – ответил Коля, все еще не веря своим глазам.

– Все дома? – спросила Адель, уже потешаясь над видом Коли.

– В-все.

В коридор вышла Кира. Ей было интересно узнать, с кем так долго разговаривает брат. Увидев Адель, кинулась к ней на шею, словно после многолетней разлуки.

– Аделька, как я рада тебе! Проходи в зал! Чего тут стоите? – затараторила она, увлекая подружку в комнату.

Адель оглянулась, и не могла не рассмеяться при виде Коли.

Через полчаса Кира выскочила на кухню, поставила на плиту чайник.

Пили чай на кухне втроем. Коля, как говорится, уже оттаял, но все еще посматривал с долей неверия в преображение школьной подруги. Мулатка Адель взяла от родителей все самое лучшее: изящные черты лица, огромные черные глаза, красивые губы, сахарной белизны зубы и темно-шоколадный цвет кожи. Фигурка точеная! Радоваться бы Коле, что рядом с ним такая красавица, а он приуныл. Красавица Адель отдалилась от него на такое расстояние, что дотянуться до нее было очень трудно. Тут же пришли ему на ум его недостатки: невысокий рост, неатлетическая фигура, не блондин и не жгучий брюнет, а что-то среднее, глаза, правда, ничего, серые такие, недавно были голубые, а тут потемнели ни с того ни с сего. «Она меня никогда не полюбит, – горевал Коля. – А если и полюбит, то ненадолго. Есть много, кто лучше меня! Буду летчиком! И тогда она полюбит меня!»

За чаем Коля был молчалив. Девочки, казалось, не замечали его плохого настроения, болтали и смеялись от всей души. Адель изредка бросала взгляды на скисшего парня, и он перехватывал эти взгляды, но не придавал им особого значения. Что с того, что смотрит? На то и глаза, чтобы смотреть.

Адель дождалась прихода Валентины Ивановны, поговорили они с ней немного, и она засобиралась уходить. Валентина Ивановна уговаривала ее остаться на ужин, но Адель, сославшись на занятость, поблагодарив за приглашение, отказалась.

– Коля тебя проводит, – распорядилась Валентина Ивановна, и попросила Адель почаще наведываться к ним, тем более скоро дом их покинет главный мужчина, и останутся в нем горевать три одинокие бабы. Адель обещала число одиноких баб увеличить до четырех.

Накинув легонькую курточку, Коля пошел провожать Адель до детского дома. Долго шли молча. Коля, убежденный в своей непривлекательности, крест поставил на красавице. Адель же только теперь поняла, как дорог ей этот паренек с непростой судьбой. Что его нашли в контейнере из-под мусора, узнала случайно. Проговорилась одна из воспитательниц. Она за чашкой чая рассказывала другой воспитательнице, как нашли новорожденного, и его потом усыновила врач детского дома, с ним заодно взяла и девочку-отказницу. Теперь эти дети окончили школу, очень хорошие дети. Такие и у родных родителей редко бывают. Адель долго думала, вспоминала, догадывалась, кто эти дети, и решила, что Коля, Кира и их мама врач Валентина Ивановна – это они. Смутно, как сквозь кисею, припомнился день рождения и мальчик с испуганными голубыми глазами за одним столиком с нею. Они тогда ели настоящий торт! Свечи были. Адель тогда танцевала и держалась за руку этого мальчика. Рука была горячая. Потом мальчик исчез из детского дома надолго. Появились они уже втроем на каком-то празднике, пришли с мамой Валей, врачом детского дома.

Коле хотелось говорить, но он не знал, с чего начать разговор, все придуманное было не то, что надо. Лезла всякая чушь в голову, и ничего толкового. Выручила Адель. Она, казалось, ни с того ни с сего, вдруг предложила пройти до реки, посидеть на бережку.

Идти недалеко, река Воронеж была в трех кварталах от дома, и скоро они стояли на берегу и смотрели на тяжелую темную воду. На воде качалось несколько лодок, в них сидели скрючившись рыбаки.

Адель подошла к краю берега и попросила Колю помочь ей спуститься к воде. Коля подал руку. Адель крепко ухватилась за нее своей маленькой сильной рукой. Что-то непонятное заставило забиться сердце паренька так, что успокоить его было невозможно.

Опустив руки в воду, Адель долго смотрела в глубину, а потом тихо сказала:

– Уплыть бы куда-то далеко-далеко, на край света. И чтобы вокруг никого! Чтоб ты и лебеди, да козочки приходили бы попить водички…

Прошла по мокрому песку, изредка подбирая камешки и бросая их в воду. Камешек, глухо булькнув, скрывался в темной воде. Дорогу перегородило принесенное рекой корявое дерево. Адель посмотрела на Колю и молча протянула к нему руки. Легким мотыльком взлетела она на берег, не рассчитала и оказалась в объятиях юноши. Опять этот жар, опять неудержимое биение сердца! «Такие же горячие ладони, как шестнадцать лет назад!» – подумала Адель.

5 июля из горвоенкомата пришел вызов, 8 июля Коля был в Армавире. Он – абитуриент военного училища летчиков-истребителей. Бросилось в глаза разнообразие во всем. Много солнца. Тьма людей, и все разные. Со всей большой страны слетелись птенцы, чтобы стать соколами да орлами. У входа в училище стоит, устремившись ввысь, самолет-истребитель, отливает лучами солнца его алюминиевая поверхность. Коля долго смотрел на самолет, и ему не верилось, что когда-то он будет бороздить воздушный океан на таком корабле. Не верилось в такое счастье. Неверие подкрепляли отъезжающие по своим прежним адресам неудавшиеся асы. Большими группами покидали училище отчисленные по изъяну здоровья, гораздо меньше было тех, кто завалил экзамены. Оно и понятно: летчику крайне необходимо хорошее здоровье. Бешеные перегрузки в полете, нештатные ситуации требуют грамотных действий, а это возможно только при хладнокровии, которое, не что иное, как следствие крепкого организма.

Группа, в которую был включен абитуриент Шевченко Н. А., насчитывала двадцать человек. В основном это были жители из центральных областей, были и с окраин страны. Один прибыл аж с Камчатки! Из Алма-Аты один, из Иркутска один, из Армении один и из Узбекистана тоже, из Украины три, из Белоруссии два. В палатке на сто двадцать человек размещалось шесть групп. К группе был приставлен в качестве старшего солдат срочной службы – из дембелей, стариков. Со всеми вопросами полагалось обращаться к нему. Он же представлял группу на медкомиссию (ВЛК), на экзамены. Дневальных по палатке назначал тоже он.

Некоторых сопровождали родители. Один приехал с папой-генералом в авиационной форме, и все завидовали: успех, считали, ему обеспечен в любом случае. Кто-то в сторонке читал учебник, кто-то крутился волчком вокруг пальца, воткнутого в песок – тренировка вестибулярного аппарата.

После ВЛК в группе осталось девять человек из двадцати. Остался и Коля, совсем не надеясь на это. Остался и сын генерала, правда, его должны дополнительно проверить на кардиографе – какие-то не совсем нужные всплески на кардиограмме. Папа-генерал приносил сыну много творога с сахаром, и заставлял его весь съедать. Сын кривился и ел. Через четыре дня повторная кардиограмма была приемлемой.

Экзамены были не такие уж и строгие: наверное, ценились кадры с крепким здоровьем выше всего. Во всяком случае, отчисленных по неуспеваемости было совсем мало. Коля успешно сдал все экзамены, и результат: две пятерки, три четверки. Таких было немного. Проходили и с тройками. Правда, на предмете по профпригодности не обошлось без казуса. На множество вопросов Коля не знал, как отвечать, они казались какими-то детскими, наивными. Это непонимание сбивало с толку, затягивало время на ответ. Для преподавателя этот казус был не нов, тем не менее, несмотря на то, что Коля правильно ответил на все вопросы, он поставил ему «хорошо», а не «отлично». Категория два. И с кубиками справился, и с компасами проблем не было, что многих ставило в тупик, но категория два.

Два абитуриента из Белоруссии были суворовцами. Они экзамены не сдавали, кроме как по профпригодности и физподготовке. Держались обособленно, издали посматривая на окружение. Один был сыном генерала авиатора, второй – прапорщика. Коля заметил, что сын прапорщика резко отличался от сына генерала поведением. Он был скрупулезен во всем. Максимально исполнителен, но без малой даже доли угодничества. Чувствовалось, что вопрос быть не быть летчиком, для него был вопросом жизни и смерти. Второй, казалось, совсем не понимает той ответственности, что налагается на военного летчика – защитника Родины. Похоже, что папаше это прежде всего надо, а не сыну. «Вы с мамашей хотели видеть меня летчиком, я им стал. Любуйтесь! – говорил его вид. – А я бы с большим удовольствием занялся проектированием зданий, дворцов, мостов, тоннелей». Выполнял он команды офицеров нехотя, без огонька в глазах. «Сделал все, что вы хотели, чего вам еще от меня надо?»