Мальчик из контейнера

– Прости, перебила. Говори.

– Как нам избавиться от этой напасти? От этой детской беды? Как не делать их сиротами при живых родителях?

– Ты думаешь, что только ты одна такая сердобольная да умная, а остальные толстокожие и тупые?

– Я так не думаю, но…

– Вот именно, но! Идет разложение государства, уничтожение нации. Нравственность – основа семьи, фундамент государства, скатилась на ноль. Дальше ждет нас еще худшее – мы превращаться будем в жвачных животных, безразличных ко всему, падких до скотского. Скотские отношения между людьми будут нормой, о семье речь не веду – как таковых их не будет. Будут животные страсти называть любовью! И не только называть, но навязывать нам будут, убеждая, что это верх человеческих отношений, избавляющих человека от дурацких предрассудков.

– Что теперь делать? – в испуге расширила зрачки Валентина Ивановна.

– Подержи арбуз!

– Какой арбуз?

– А вот такой! Не знаю! Это задача государства, а я всего лишь винтик в этом механизме!

– Почему оно ничего не делает?

– Оно занято мировой революцией. Ему не до мелких балалаек!

– Каких еще балалаек? Говоришь непонятно!

– Эзоповский язык знаешь? Это когда ты говоришь об одном, а понимать надо совсем другое.

– Опять ничего не пойму! – Валентина Ивановна готова стукнуть кулаком по столу.

– Эзопов у нас теперь столько, что не перечесть. Что говорят они нам – известно, что думают – можем только догадываться, соотнося с фактами; что будут делать – темный лес для темной массы.

– Оля, – приложив ладони к лицу, тусклым голосом вымолвила Валентина Ивановна, – мы с тобой уже немолодые, не о нас речь, а что будет с детьми нашими?

– Ну, я себя не считаю старухой, мне нет и сорока пяти, этого критического возраста, воспетого горе-поэтами и такими же песенниками. Так что я еще поборюсь за свое бабье счастье! И за их тоже, – махнула рукой в сторону детского игрового зала. – А за них особенно!

Апрель выдался суматошным. Повально переболели ангиной дети. Казалось, что воспитательницы глаз не спускают с детишек на прогулках. И кутают их даже больше, чем надо, и сосульки сбиты с крыш и навесов, а дети надрываются в сухом кашле. Эпидемия захватила весь город. Как не защищалась Валентина Ивановна от этой напасти, не убереглась, занесла в свой дом заразу. Дети слегли одновременно, но болели не так сильно как детсадовские. Температура 37, легкий кашель, слабый озноб.

«Не заразить бы внука, – беспокоилась Валентина Ивановна, представив больным маленького Толю. – Совсем кроха, не дай Бог! Лучше бы и не приезжали сейчас, а летом нашли время».

Приехали и с порога удивились.

Пообнимались, перецеловались, повосхищались, и когда успокоились, Лиза, кивнув на комнату, где по-хозяйски вели себя Коля и Кира, спросила, как выстрелила:

– Кто это?

– Это? – переспросила Валентина Ивановна и тут же ответила: – А, из детсада дети.

– Вижу, что не котята. Ты их на время привела?

– Да, – согласно кивнула Валентина Ивановна, – пускай поживут тут.

– Потом обратно вернешь? – пытала дочь, предчувствуя неладное. – Родители их заберут? Совсем ничего не понимаю. При чем тут родители?

Вмешался Василий.

– Что ты пристала к человеку, как фриц к партизану? – сказал он жене. – Других вопросов у тебя к матери нет, что ли? С порога – допрос!

– Я знаю, что делаю! – оборвала его Лиза. – Прошу мне не указывать!

– Господи! – всплеснула руками Валентина Ивановна, – не хватало нам еще перессориться из-за пустяков. Раздевайтесь, умывайтесь да праздновать будем встречу!

За стол уселись, когда в домах зажглись огни. Василий поставил на стол бутылку марочного венгерского вина и бутылку водки.

– Анатолий тоже пил только водку. Две-три маленьких рюмочки – не больше, – сказала Валентина Ивановна и как-то со стороны посмотрела на зятя.

– Сегодня можно и расслабиться, – отозвался зять. – Отпуск! Встреча! И главное – никаких тревог и полетов.

– Ну, да, – согласилась Валентина Ивановна, но как-то нехотя. – Полеты – это главное! Анатолий никогда не делал того, что мешало полетам. Перед ночными полетами мы собирали детей и уходили куда-нибудь, чтобы не шуметь во время их отдыха. И огорчать своих мужей перед полетами женам строго запрещалось, замполит за этим следил.

Василий широко улыбнулся.

– А в другое время огорчать можно было? – спросил он.

– Старались обходиться без этого. Не всегда получалось, но старались.

– Хорошо, что хоть старания были. Теперь этим некоторые пренебрегают.

Лиза сверкнула глазами в сторону мужа.

– Ну, продолжай, – сказала она. – Только говорить надо все и начистоту. Может, кому-то что-то тоже надо делать иначе. Например, не задерживаться в гаражах с друзьями.

– Союз гаражных братьев – святой союз, – не переставая улыбаться, ответил Василий.

– Конечно, в гараже хлестать спирт – святое дело, а жена и ребенок – второстепенное.

– Анатолий всегда спешил домой, – поддержала дочь Валентина Ивановна. – Всегда занимался делом: готовился поступать в академию, с дочкой занимался, читал ей сказки, рисовали, да мало ли чем полезным можно заниматься. А попойки – удел, простите меня, ленивых и ограниченных.

– Чкалов, Покрышкин, Кожедуб и море других, не имея высшего образования, летали и дрались как боги. И управляли войсками не хуже академиков.

Сказав это, Василий передернул плечом, что было знаком его несогласия со словами жены и тещи.

– Не думаю, чтобы высшее образование сделало их хуже, а вот что добавило бы ума – это точно. – Лиза встала, резко двинув стул в сторону, подошла к сынишке, ковыряющему пальцем в ухе старой куклы.

– Не хватало нам еще ссоры, – сказала Валентина Ивановна. И по тому, как прозвучал ее голос, дочь и зять поняли: пора заканчивать ненужную пикировку.

«Что-то не так у них, – горестно поджала губы Валентина Ивановна. – У нас с Толей так не было».

Отпуск пролетел в один миг. Вот и настала пора прощаться с детьми и внуком. За две недели сжились настолько, что, казалось, так всегда вместе и жили. В самом привилегированном состоянии прибывал Толенька. Ну, мама – это привычно, она всегда рядом, папа реже мелькал перед глазами, но зато громко и шумно было с ним. А вот бабуля, это совсем другое. Она почти как мама, только временами лучше ее. Она и подсунет что-то сладенькое, да и солененькое из ее рук тоже запоминается. На руках у нее, как на колыбели: тепло, уютно, даже в сон клонит. У мамы с папой совсем не так. Они хватают, несут на улицу, швыряют в коляску и мчатся куда глаза глядят по кочкам и ухабам. Потом выдергивают из коляски и несутся по лестницам. В руках у них сумки, сетки, пакеты… Шум, гам, суматоха кругом. Ужас! С бабушкой и на улице прелесть. Медленно-медленно катится по дорожке коляска, чуть покачивая тебя. По сторонам деревья, дома, сверху ничем не заполненное пространство голубого ситцевого цвета – это небо. В небе летают маленькие птички, а когда устанут, то отдыхают на ветках деревьев или на земле. Им тоже радостно, они поют на маленьких серебряных свирелях свои, но и человеку понятные, мелодии.

Бабушка смотрит на внука и гадает, кем же он будет, когда вырастет? Хорошо бы быть ему врачом, хирургом, например. Сколько бы он людей спас от неминуемой смерти! А кардиолог? Чем он хуже хирурга? Сколько бед приносят людям сердечно-сосудистые заболевания! Хорошо быть конструктором, изобретать самолеты, корабли, строить здания. Хорошо быть летчиком! Дед – летчик, отец – летчик, и сыну быть им? Мне кажется, надо бы что-то другое найти, с полетами не связанное. Что? Идти в артисты? Леоновым, Тихоновым, Ульяновым, Басилашвили трудно стать, потому что там талант от самого Всевышнего, а играть роль простачка – загубить на корню жизнь.