Штрафной удар

– Разведчик!.. Разведчик все должен знать. И про религию тоже. Так вот, верующих елеем мажут после отпущения грехов. Понял? Благословение, так сказать, на праведную жизнь. А я был вроде верующего – верил, что эсэсовцы уйдут. И Матюхину верил. И он не подвел. Всю мою веру утвердил. И оба задания выполнил… Ах да, я ж тебя обещал выпороть, а потом рассказать о втором задании. Но сейчас времени нет. Придут, они тебе сами все расскажут, а ты их опыт учтешь. Ну спасибо тебе, Лебедев. Вовремя ты меня утешил. Ведь если честно, я и заснуть не мог, все думал, ушли или не ушли? Верил – Ушли, а подтверждения ваши… академические. Теперь и тебе скажу – ушли эсэсовцы. Все ушли. Для того и матч этот дурацкий под занавес затеяли, чтобы показать всем, кто мимо бродит: «А мы еще здесь! А мы никуда не собираемся!» Сорвал им Матюхин всю музыку. Ты, кстати, не забудь представить их, как вернутся. А то мы в спешке все забываем. Вот и ты все в майорах ходишь… Ну ладно, ладно, иди. Скажи там адъютанту, чтоб часа четыре… нет, пять! – никто не будил. и теперь засну.

Как и требовалось, в свой час разведчики Матюхина подала условленные сигналы, перескочили дорогу и к утру вышли в расположение резервов. Отличные капониры для танков, стоянки для автомашин, жилые землянки – все добротное, все отделанное и ухоженное – были пусты. Орали сороки, но Грудинин не пугал их клекотом…

Разведчики прошлись по притрамбованным, обложенным дер. нам и присыпанным песочком дорожкам, заглянули в каждое помещение и облюбовали землянку на отшибе. Низкая, со сплошными нарами, зарешеченными окошками – как видно, гауптвахта. Здесь сложили тощие вещмешки и продвинулись подальше по следам траков: они наворочали немало дерна. Обследовали еще одно брошенное становище и дальше уже не пошли. Последняя проверка подтвердила и слова Егора Грубого, и свои наблюдения – эсэсовцы стояли там, где говорил Грубый, и ушли тогда, когда они их видали.

Они вернулись в землянку, заперлись изнутри и впервые за все эти дни поспали всласть. В лесу дрались из-за остатков помоев сойки и сороки, противно каркали галки и вороны. Ночью поели, и Сутоцкий с Гафуром пошли к передовой давать сигналы. Когда они вернулись, уже светало, спать не хотелось. Обчистились, поели и не спеша ушли в лес.

Далекая передовая почти не слышалась. Отдельные орудийные выстрелы не трогали – они казались глухими и нестрашными. На подходе к старой, помеченной на карте дороге, там, где она круто разворачивалась и спускалась вниз, к мосту через сонную речушку, передовая вдруг ожила – шип, серия разрывов, снова уже не шип, а рев в слившиеся в сплошной гул разрывы. Ударили «катюши», много «катюш». Наверняка больше дивизиона. Может быть, даже полк.

Разведчики приостановились. Разрывы стихли. Всполошенно застрекотали сороки, и пронзительно заверещали сойки.

– Может… началось? – нерешительно сказал Гафур.

– Не помню, чтобы артподготовка начиналась с «катюш», – неуверенно ответил Матюхин. – Ими обычно кончают. Да и рано еще. Нас же предупреждали – через неделю. А сейчас четвертый день.

Они еще погадали и услышали несколько орудийных выстрелов – хлестких, звенящих даже на расстоянии. Неожиданно неподалеку, километрах в полутора, раскатилось эхо разрыва. Лес перекатил эхо, и, когда оно умолкло, донесся слитный тяжелый гул.

– Неужели танки? – спросил Гафур.

– Похоже, но чьи? – ответил Матюхин. Что спросил Сутоцкий, он уже не услышал. Справа и слева загремели не то орудия, не то разрывы, и сейчас же над лесом прошли бомбардировщики.

Воздух сразу уплотнился, стал звенящим и упругим. Артиллерийская подготовка пехотной атаки развивалась полным ходом. Грохотали орудия, глухо рвались снаряды. Постепенно пришли в себя и немецкие артиллеристы и начали отвечать нашим, норови подавить стреляющие батареи.

Им стали отвечать, и грохот боя ощутимо приблизился, особенно после того, как над разведчиками стали разворачиваться отбомбившиеся по батареям штурмовики.

Минут через двадцать опять сыграли «катюши». На этот раз гул их разрывов разнесся по всей передовой.

– Кажется, началось… – отметил Матюхин, решая, что же теперь им делать: сидеть на месте, идти навстречу своим или, наоборот, отходить назад, чтобы воспользоваться обстановкой и продолжить разведку.

Но тут его подтолкнул Гафур и показал вниз, на дорогу. Там мчались автомашины с орудиями на прицепе. Расчеты напряженно смотрели назад. Матюхин сразу определил – орудия противотанковые: низкие, разлапистые, с толстыми набалдашниками – надульными тормозами. Не снижая скорости на повороте, они понеслись к мосту.

– Драпают, что ли? – осведомился Сутоцкий.

– Похоже, но от кого? Ведь артподготовка только что окончилась.

– Товарищ младший лейтенант, а ведь танковый гул начался перед артподготовкой.

Андрей уставился на маленького Гафура. Надо же, чертенок какой. Все помнит, все замечает! И тут же сработало офицерское мышление Матюхина. Оно, как инстинкт, подсказывает сразу, четко восстанавливая или дорисовывая тактическую картину.

Да, наши танки прорвались через оборону противника внезапно, до артподготовки. Да, они мчатся сейчас именно по этой, кратчайшей к эсэсовцам дороге, и какой-то немецкий командир сразу понял всю опасность этого стремительного броска и вывел из-под огня свой резерв – противотанковую батарею, приказав ей стать в единственном на этой дороге месте, где еще есть надежда остановить танки. Таким местом был мост через реку.

– Грудинин! Перед мостом сейчас развернутся противотанкисты. Бей их по одному. Если что случится с нами – действуй самостоятельно. Остальные – за мной. Переправимся через реку и зайдем к ним в тыл.

Он бегом бросился вниз, к реке, и, поднимая оружие над головой, поплыл Мокрый, выскочил на противоположный берег, не оглядываясь – он был уверен, что ребята не отстали от него, – вбежал в куртинку. Первая машина уже развернулась на лугу и подъезжала к прибрежному кустарнику. Матюхин оглянулся. Ребят не было. Он выругался и стал глазами разыскивать их. Они барахтались еще на середине реки. Сутоцкий, погружаясь в воду, одной рукой поднимал автомат, а второй толкал Шарафутдинова.

– Черт! Оказывается, он не умеет плавать!

Андрей хотел броситься им на помощь, но между ними стала вторая машина, и расчет, сняв орудие, развернул его и стал окапываться. Шофер выгружал ящики со снарядами. Матюхин так и остался на одной стороне изготавливающейся к бою батареи, а ребята – на другой.

Пять орудий расположились полукругом, раскинули станины, и расчеты спрятались за щитами. Шоферы отогнали машины к ивам, под кустарник. Теперь Матюхин оказался между батарейцами и шоферами. С кого же начинать и когда?

Но начал все-таки Грудинин. Он стал аккуратно снимать по одному артиллеристу из каждого расчета. Пока первый расчет оттащил убитого и, оглядываясь, искал причины его смерти, последний только склонялся над убитым. Грудинин опять ударил по первому расчету, и тут же споро ударили два автомата Сутоцкого и Шарафутдинова. Грудинин немедленно перенес огонь на третий расчет.

Выскочившие из кабин шоферы прихватили карабины и бросились было на помощь расчетам, но их встретил огнем Матюхин. Он бил скупо, короткими очередями. Один из шоферов не выдержал и бросился бежать к селу, но Матюхин срезал его. Два других подняли руки, и Андрей приказал им сесть спиной к иве и положить руки на затылок.

Когда он оглянулся, то увидел, что Гафур и Николай стреляют уже из-за станин второго орудия, а все расчеты сгрудились у четвертого и яростно отбиваются, норовя развернуть пушку. Щит прикрывал их о г. огня Грудинина, и Матюхин полосанул их по напряженным потным спинам. Оборвав очередь, он заорал:

– Хенде хох! Гитлер капут!

У них хватило ума поднять руки. Четверых, оставшихся в живых, Матюхин присоединил к шоферам.

Сутоцкий и Гафур пробежали вдоль орудий, проверяя, нет ли притворившихся убитыми. От орудий пахло свежей взрывчаткой и кровью. Притворившихся не нашлось, но зато обнаружились раненые. Матюхин подозвал пленных, и они стали перевязывать и оттаскивать раненых к берегу, под ивы.

На той стороне реки, как раз под позицией Грудинина, выскочил первый танк. Он заскрежетал траками, заскрипел галькой на дороге и приостановился. Видимо, увидел распластанные, приникшие к жесткой траве орудия, потому что башня у него дрогнула.

«Сейчас он нас расстреляет, – с ужасом подумал Матюхин. – Свои прикончат! Как же я не подумал! Как же я не успел!»

Но вдруг он увидел, что люк приоткрывается, и, не понимая, в чем дело, огляделся. Гафур стоял у второго орудия и, разутый, плясал с портянками в руках. Опять он догадался раньше всех!

Матюхин тоже скинул сапог, сорвал с ноги портянку и завертел ею над головой Сзади первого пристроился второй танк, и с него соскочили десантники. Они с опасной залегли у края дороги. Матюхин заорал:

– Свои! Разведчики Лебедева! Свои!

Его не понимали, но танкисты заглушили моторы и наконец разобрались, что к чему. Командир передового отряда танкистов поблагодарил разведчиков за помощь, обещал доложить об их подвиге, но, заметив пять автомашин, хищно подобрался.

– Десант мы сейчас пересадим.

– Никак нет! – весело отрапортовал Матюхин. – Сейчас сюда подойдет рота капитана Маракуши – это его машины. Кстати, всей колонной вам сюда идти незачем. Там, позади пересекли наезженную просеку. Она ведет прямо к станции.

Командир передового отряда сразу понял, что к чему, и приказал передать сведения о просеке главным силам.

– Кто проверял? – спросил он у Матюхина.

– Группа младшего лейтенанта Матюхина. Попрошу также передать немедленно майору Лебедеву в штаб армии, что мы ждем его здесь.

Через мост в село пошли танки, бронетранспортеры и машины с пехотой. Потом пошла легкая артиллерия, потом снова танки, и наконец показалась матушка пехота – как всегда, пыльная, как всегда, усталая! – ведь ночью отстояла свое в траншеях на передке, а утром пошла в наступление, в самое пекло. Следом за пехотой примчался на «виллисе» и майор Лебедев. Он бросился было обнять Матюхина, но остановился.

– Нет, нельзя. Ты ж меня помнешь, а у меня еще позвонки не сели как следует.

Потом они сидели возле захваченных машин, ели и выпивали, а пленные немцы хмуро смотрели на них. Гафур встал и молча раздал им хлеб, консервы и колбасу. Потом подумал и принес им их же, захваченную в качестве трофеев фляжку со шнапсом.

– Выпейте за освобождение от верной бесшумной смерти, – сказал он на хорошем немецком языке.

Немцы переглянулись: скуластый, явно монгольского типа человек, и говорит на таком правильном немецком. Один из пленных, видимо командир орудия, почтительно спросил:

– Скажите, эта действительно верно, что русские изобрели бесшумные винтовки?

– А вы что? На себе не почувствовали?