Полоцкая война. Очерки истории русско-литовского противостояния времен Ивана Грозного. 1562-1570

, после которой борьба сыновей Девлет-Гирея за власть на время снизила уровень напряженности на русской «крымской украйне».

Пытаясь одержать верх в этой борьбе и посадить в Крыму «своего» хана, Москва попробовала заручиться поддержкой «русской партии» при литовском дворе. Крымцы немало досаждали литовцам, и среди литовских магнатов и шляхты было немало сторонников заключения с русскими антикрымского союза. Однако, несмотря на все усилия московской дипломатии (вплоть до того, что в марте 1559 г. могущественный временщик Алексей Адашев от имени Ивана Грозного согласился с литовским предложением заключить вечный мир и союз против Крыма, гарантируя при этом отказ от «прародителевых своих отчин, города Киева и иных городов русских, для доброго согласья» при условии оставления в русских руках Смоленска и других городов и земель, завоеванных прежде

), все расчеты на замирение с Великим княжеством Литовским оказались напрасными. Преодолеть застарелую вражду и неприкрытую «недружбу» (к которой примешивалась, судя по всему, еще и личная неприязнь Сигизмунда II к Ивану Васильевичу), смешанные с недоверием, не удалось

.

Как результат, в начале 60-х гг. XVI в. русское наступление на Крым было свернуто. К этому времени отношения между Русским государством и Великим княжеством Литовским достигли точки кипения. Разрыв отношений между ними с переходом от войны «холодной» к войне «горячей» встал на повестку дня. И случилось это скорее, чем полагали в Москве.

Что же послужило причиной для столь скорого обострения отношений между Иваном Грозным и его «братом» Сигизмундом II Августом? Рассорило «братьев» пресловутое «ливонское наследство». Чтобы не расписывать подробно эту проблему, отошлем к последним работам на эту тему

, а здесь вкратце обрисуем сложившуюся ситуацию.

Традиционно принято считать, что раздел Ливонии начался с того, что в январе 1558 г. Иван Грозный послал свои полки в Ливонию. Был ли русский царь, в таком случае, зачинателем Войны за ливонское наследство? Формально да, но есть, как говорится, нюансы. Москва, имея массу проблем с той же Литвой, и с Казанью, и с Крымом, была не заинтересована в конфликте с ливонцами, предпочитая худой мир доброй ссоре. Сохранение «старой Ливонии», раздробленной и внутренне нестабильной, было выгодно Москве. Такая Ливония, с одной стороны, выступала бы буфером, не допуская распространения литовского влияния в регионе, а с другой – посредником в торговле России и Запада, своего рода «супермаркетом», где русские купцы могли закупать востребованные на русском рынке товары.

Однако к концу 1540-х гг. ситуация меняется. Откровенно враждебная позиция, занятая ливонскими властями по отношению к усилиям Москвы получить необходимую помощь средствами, материалами и специалистами для ведения тяжелой войны с татарскими юртами, явно не способствовала сохранению прежних русско-ливонских отношений. В ответ Москва решила надавить на ливонцев. Порывшись в архивах, московские дьяки извлекли на свет божий историю с пресловутой «юрьевской данью», корни которой уходили в незапамятные времена, чуть ли не в XII в. И вот, когда в 1550 г. начались переговоры о продлении перемирия между Русским государством и Ливонской «конфедерацией», московские переговорщики вдруг выставили перед ливонскими «партнерами» длинный перечень претензий «за порубежные дела и за гостей новгородцких и псковских безчестья, и за обиды, и за торговые неисправлениа, и за дань, и за старые залоги, и что из Литвы и из заморья людей служилых и всяких мастеров не пропущали…»

.

Ошарашенные ливонцы, оказавшись внезапно перед угрозой войны, понадеялись на хитроумие своих дипломатов и поддержку со стороны Священной Римской империи и решили схитрить, оттянув момент расплаты на неопределенный срок. Хитрость эта вышла им боком – когда ливонские послы в очередной раз явились в Москву в конце 1557 г. и не привезли дань, разъяренный Иван Грозный приказал отослать «безделных послов» некормлеными восвояси. Вдогон за ними он отправил приказ своим войскам начать вторжение в Ливонию. Царское слово с делом не расходится, и если обещал царь сам явиться за данью, то так тому и быть.

Но почему Иван взорвался именно в декабре 1557 г., хотя история с невыплатой дани тянулась уже несколько лет и каждый раз Москва как будто входила в положение ливонцев и соглашалась отсрочить срок ее выплаты? Осмелимся предположить, что здесь нужно искать литовский след.

Его история началась еще в 1526 г., когда новоиспеченный прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн, незадолго до этого «приватизировавший» владения Немецкого ордена в Пруссии и присягнувший на верность Сигизмунду I Старому, предложил ему «инкорпорировать» по прусскому сценарию еще и Ливонию. Идея королю понравилась, благо у Сигизмунда были основания для вмешательства в ливонские дела. Еще в 1366 г. император Священной Римской империи Карл IV включил польского короля Казимира Великого в число «протекторов» Рижского архиепископства.

Правда, переход от слов к делу оказался надолго отложен. Лишь в 1552 г. Альбрехт и сын Сигизмунда Старого Сигизмунд II вернулись к обсуждению этой идеи. Очевидно, что возобновление взаимного интереса двух высоких договаривающихся сторон к этой проблеме в 1552 г. произошло неспроста, и поводом к тому послужило обострение отношений между Москвой и Ливонией. К тому же в Вильно (как и в Ливонии) крайне негативно была воспринята попытка Москвы завязать отношения с Веной на предмет создания анти-османской коалиции (знаменитая миссия Г. Шлитте). «Инкорпорация» Ливонии могла не только принести последнему Ягеллону ощутимые материальные и финансовые выгоды, но и создать его «брату» Ивану дополнительные проблемы за счет закрытия для русских тамошнего «супермаркета».

А далее события стали разворачиваться со всевозрастающей скоростью. Спровоцировав в 1556 г. в Ливонии так называемую «войну коадъюторов»

, Сигизмунд II вмешался в конфликт, навязав в сентябре 1557 г. магистру Ливонского ордена В. фон Фюрстенбергу Позвольские соглашения.

Часть из них затрагивали интересы Москвы. Первое из них – это союз, который заключался между Сигизмундом и орденом и которым предусматривались совместные действия сторон против общего врага, Московии (с оговоркой, что это соглашение должно было вступить в силу спустя двенадцать лет). Этот договор противоречил достигнутым в 1554 г. русско-ливонским договоренностям

. Но была и еще одна, на первый взгляд незначительная, но весьма любопытная деталь. Фюрстенберг обещал Сигизмунду возместить затраты, которые понесла великокняжеская казна, готовясь к вторжению в Ливонию летом 1557 г.

Сумма, которую надлежало выплатить, была озвучена в сентябре 1557 г. на ландтаге в Риге – 60 тыс. талеров. Собрать ее должно было к началу 1558 г.

В рецессе ландтага сказано было, что часть собранной суммы должна была пойти на покрытие претензий Сигизмунда (если они будут), а остаток израсходовать на удовлетворение требований Московита.

Уверенные действия московских переговорщиков и реакция самого Ивана Грозного в конце 1557 г. позволяют предположить, что в Москве были осведомлены как относительно примерного содержания Позвольских соглашений, так и решений рижского ландтага. Но если Сигизмунд угрозой войны добился заключения нужного для себя соглашения, то почему бы этого не сделать Москве? А дальше логика событий очень скоро, в мае – июле 1558 г., привела к тому, что Иван наложил свою руку на Нарву и Дерптское епископство, сделав тем самым следующий шаг в разделе ливонского наследства.

Агрессивные действия Москвы вызвали взрыв возмущения в Вильно. Однако, убедившись в том, что его «брат», «инкорпорировав» в свои владения северо-восточную Ливонию, отнюдь не торопится прибирать к рукам остальные ее части, Сигизмунд затеял хитроумную интригу. Он вознамерился выставить Ивана Грозного агрессором и захватчиком, настроив против него европейское общественное мнение, при этом не торопясь с вмешательством в русско-ливонскую войну, с тем чтобы, демонстрируя на словах свою поддержку гибнущей «старой Ливонии», сквозь пальцы смотреть на то, как московиты вразумляют ливонцев. В итоге влияние «староливонской партии», желавшей сохранить независимость Ливонии, падало бы, а вот «младоливонцы», ориентировавшиеся на Сигизмунда, получали бы перевес. Однако при этом позиции «младоливонцев» в переговорах с Сигизмундом относительно условий «инкорпорации» были тем слабее, чем сильнее были бы удары Ивана Грозного по Ливонии, и неспешность действий польского короля только давала ему дополнительные козыри в руки. Случайно ли Иван Грозный обвинял Сигизмунда в том, что он привык брать города не в честном бою, но «искрадом», полагаясь на измену, а русский историк Г. Форстен писал, что «при всей своей женственности, при свойственной ему лени и умственной неповоротливости он (Сигизмунд. – В. П.) нередко был способен на весьма удачную дипломатическую уловку, составлял любопытные проекты, проявлял и лукавство, и жестокость…»

?

Исполняя волю своего господина, 11 марта 1559 г., под занавес очередных переговоров о продлении русско-литовского перемирия, глава литовского посольства воевода подляшский Василий Тышкевич заявил от имени своего государя, что так как «княже бранденборский Вилгелм, арцыбископ ризский, есть кровный наш», то он напоминает «брату» своему, чтобы тот «стерег кровопролития християнского, а злаща со князем арцыбископом ризским, кровным нашим, спокойнее ся заховал», ибо «межи христьяны з валки закрововенье болшое завазненое, нежли во иноверцах, приходит, чего нам государем христьянским стеречи годно»

.

Как отнесся Иван к этим претензиям – догадаться нетрудно. Он и так был раздражен отказом Вильно заключить «вечный мир» и союз против басурман – до такой степени, что в сердцах заявил литовским послам, раз «брат наш о христьянстве не радит, и нам тех своих вотчин старинных брату своему поступитися непригоже», то «перемирия нам прибавливати ныне непригоже, додержим перемирие до сроку по перемирным грамотам; а вперед меж нас Бог разсудит правду и неправду, чьим хотеньем кровь христьянская учнет проливатися…»

. После же демарша Тышкевича Грозный и вовсе заявил: «Коли брат наш вставил безделное слово о нашей отчине о Смоленску, и ныне нашему государству без Киева и без Волынские земли и без Полтеска (выделено нами. – В. П.) и без Витебска и без иных городов русских быти непригоже, те городы и земли их все наша отчине старинная»

. В грамоте же, что должен был передать Сигизмунду гонец Роман Пивов, Иван заявил, что ливонцы «извечные данщики» Москвы и что Сигизмунд не имеет оснований вмешиваться в русско-ливонские отношения». Красной нитью через всю грамоту проходил тезис: «Обычай у государя нашего: сам правды не рушит; а хто правду порушит, и государь наш, призывая Бога в помощь, за своих людей обиды стоит и убытки своим подданным исполняет, сколко ему Бог помочи подаст»

. Эти слова вкупе с произнесенным в сердцах Иваном обещанием додержать перемирие до срока, а там будь что будет, Господь решит, на чьей стороне правда, содержали в себе неприкрытый намек на то, что он войны не боится и к ней готов.

Жесткий ответ Ивана на претензии Сигизмунда произвел, казалось, ожидаемый эффект. Царского гонца в Литве встретили неласково, оскорбив в его лице самого Ивана

, но ответная королевская грамота была выдержана в примирительном тоне. О Ливонии в ней не было сказано ничего, а основное внимание в послании было уделено ответу на претензии Ивана относительно тех «обид», что чинят литовские люди московским купцам и порубежным людям и на границе, и в самой Литве. Заканчивалась грамота обещанием прислать посла в Москву для обсуждения спорных вопросов.

Посол Андрей Хаританович прибыл в Москву только в ноябре 1559 г. (кстати, по дороге его не обижали

), и эта пауза была не случайна. 31 августа и 15 сентября 1559 г. Сигизмунд заключил с коадъютором ордена Г. фон Кеттлером и рижским архиепископом Вильгельмом соглашения, согласно которым владения ордена (и, выходит, Нарва тоже) и рижского архиепископа отходили под его, Сигизмунда, «протекцию и клиентелу». Эти соглашения предусматривали, что орденские власти и архиепископ передают польскому королю под залог при условии оказания военной и дипломатической помощи ряд замков в юго-восточной Ливонии и в Подвинье. В соглашениях было сказано, что и орден, и рижский архиепископ могут потом выкупить эти заложенные замки обратно, но где им взять для этого 700 тыс. гульденов, считая в каждом по 24 литовских гроша? В общем, Сигизмунд сумел провернуть отличную сделку – не двинув ни единого солдата, не сделав ни единого выстрела, не истратив ни единого гроша (кроме как на представительские расходы и угощения ливонских делегаций), он сумел прибрать к рукам немалый кусок ливонской земли, да еще при этом и сохранив на лице маску защитника «старой Ливонии» от посягательств Московита.

Вся эта история выглядит тем более интересной, если принять во внимание тот факт, что еще в апреле 1559 г. Сигизмунд обратился к панам рады с письмом. В нем он сообщал, что орден готов перейти в литовское подданство и может передать четыре замка с условием, что в обмен он получит от Великого княжества военную помощь в противостоянии с Московитом. И далее Сигизмунд высказывал опасения, что вмешательство в ливонские дела если не сейчас, то по истечении срока перемирия может привести к тому, что война с Москвой станет неизбежной, почему и просил совета, как поступить в таком случае

.

Паны рады не рискнули взять на себя такую ответственность, и в итоге было решено созвать общий («вальный») сейм, долженствовавший дать ответ на этот вопрос. Он собрался в конце августа 1559 г. в Вильно и проработал до начала октября. Г. фон Кеттлер, прибывший на сейм по приглашению Сигизмунда, произнес прочувствованную речь. По его словам, если Московит захватит Ливонию, у него прибудет столько сил, сколько убудет у Литвы. И как в таком случае обороняться от столь могущественного государя? И какая судьба ожидает Великое княжество Литовское? Одним словом, помочь ордену в интересах Литвы, подытожил Кеттлер. Его речь показалась делегатам сейма настолько убедительной, что они одобрили проект заключения соответствующего соглашения, немедля появившегося на свет. При этом сейм, осознавая, к чему может привести это решение, вотировал сбор соответствующего военного налога. Дополнительный налог обязался наложить на крестьян своих имений сам великий князь, равно как и мещане также должны были собрать определенную сумму с каждого города.

Столь живое участие делегатов сейма в ливонском вопросе, и необычное желание выделить дополнительные средства на ведение войны с русскими было неслучайным. Обращаясь к великому князю, они изложили ему свою «прозбу» о том, «абы оселости иных народов людем [в] земли Ифлянътъской не даваны, только обавателем и прыроженьцом Великого князства», на что Сигизмунд ответил согласием

. Но это еще не все. Ряд исследователей отмечали экономическую заинтересованность и литовских властей, и магнатерии, да и рядового шляхетства (в особенности севера Великого княжества) в установлении контроля над Ливонией. «Двинский торговый путь был одним из наиважнейших выходов в Балтийское море и соединял ВКЛ с Западной Европой», – отмечал А.Н. Янушкевич, указывая далее, что «благоприятная конъюнктура в торговле зерном и другими товарами диктовала необходимость овладения ключевыми коммуникационными артериями для увеличения объемов торгового обмена». Установление же контроля над той же Ригой и Ревелем позволяло устранить ненужных посредников и получать от прямой торговли с Западом большие выгоды, чем прежде

.

Кстати, еще один момент вызывает интерес в письме, направленном Сигизмундом литовским панам рады. Он запрашивал у панов рады совета относительно того, как лучше организовать оборону Полоцка и Витебска, а также других замков в этом регионе, в том числе настаивал на том, чтобы ускорить сбор чрезвычайных налогов. Важность Полоцка и других городов на северо-востоке Великого княжества, по мнению великого князя, проистекала из их стратегического положения – вдруг неприятель нанесет удар по Литве с ливонского направления?

Итак, уже весной 1559 г. в Вильно всерьез рассматривали возможность полноценной войны с Русским государством, а Полоцку и Полочанщине в этой предполагаемой войне отводилась роль первостепенного театра военных действий

. И миссия Андрея Харитановича мало что могла изменить в стремительно ухудшавшихся отношениях Москвы и Вильно, тем более что в доставленной посланником королевской грамоте Сигизмунд обвинял своего московского «брата» в том, что именно он виноват в том, что граница до сих пор четко не расписана и потому на порубежье множатся «обиды»

. Но даже не это самое главное. Не успел Хаританович вернуться в Вильно, как оттуда в Москву отправился другой посланник, М. Володкович. Прибыв в Москву в январе 1560 г., он доставил Ивану Грозному королевскую грамоту. В ней подчеркивалось, что «Ифлянская земля здавна от цесарства хрестьянского есть поддана предком нашим во оборону отчинному панству нашему, Великому князству Литовскому», почему «Ифлянское земли всей оборону, яко иншим панством и подданым нашим однако однако повинни есмо чинити». И ради сохранения мира Сигизмунд предлагал Ивану прекратить войну с Ливонской «конфедерацией» и отказаться от своих завоеваний в Ливонии

.

Правда, и здесь Сигизмунд не отказался от интриги. Володкович на полуофициальной встрече с Иваном Висковатым и Алексеем Адашевым заявил, что среди правящей элиты польско-литовского государства нет единства относительно ливонского вопроса: польские паны желают войны, тогда как литовские – нет, склонны к компромиссу. При этом намекнул на то, что было бы неплохо, чтобы Висковатый и Адашев склонили Ивана к мысли о продлении перемирия, а с литовской стороны этому посодействует влиятельнейший канцлер князь М. Радзивилл Черный

.

А.Н. Янушкевич полагал, что за этими словами литовского посланника скрывалось предложение о заключении некоего соглашения о разделе Ливонии между Москвой и Вильно

. Однако это представляется маловероятным. Даже если предположить, что виленский воевода и был сторонником такого варианта, то, во-первых, как быть с решениями Виленского сейма, фактически одобрившего войну с Москвой, а во-вторых, как быть с тем, что несколько позднее тот же Радзивилл Черный доказывал Сигизмунду необходимость не допустить попадания Ливонии в руки Москвы по той причине, что через ту же самую Ригу шла торговля Полоцка, Витебска и Жмуди

. Наконец, именно Подвинье в ноябре 1559 г. было занято королевскими войсками после заключения Виленских соглашений. На наш взгляд, «предложение» Володковича представляло собой попытку втянуть Москву в переговоры по поводу «ливонского наследства» и тем самым отсрочить начало полномасштабной русско-литовской войны и, возможно, оказать давление на ливонских ландсгерров, сделав их более уступчивыми при обсуждении условий «инкорпорации». Московские переговорщики не поддались на «лесть» литовского посланника, расценив ее как его личную инициативу, за которой ничего не стоит

.