Сундучок бабушки Нины. Сказ третий. Мифы и легенды

– Пусть замолкнут немедля! – начинал кричать Индрик Змей – Посмотри, как моя малышка испуганно смотрит!

Геката, тяжко вздохнув, брала плачущих детей на руки и уходила с ними в самый дальний угол огромной подземной пещеры. Больше не видя зловредца, Кощей и Баба-Яга тут же и успокаивались. А богиня, убаюкав детей, принималась за наведение порядка. Индрик Змей вовсе не был чистюлей. И несчастная, всё кругом убрав утром, повторяла это и днём, и вечером.

Когда-то Геката, только увидев отца зла, по уши в него влюбилась и даже хотела стать его женой и хозяйкой Подземного Царства.

«А что, – с улыбкой думала она, – я ещё ого-го. Не все же силы высосал из меня проклятущий Абаддон. И красива, и умна. Чего ещё надо? Да и Индрик тоже ничего. Ему и не дашь совсем девятьсот лет. Так, сто, сто десть, не больше. В самом соку. Да и намного лучше он Абадддона окаянного».

Богиня прекрасно знала от Зевса, что Индрик Змей одинок. Но почему так было и не думала вовсе. Зачем ей это? Ну не нашёл ещё правитель Подземного Царства любовь свою. Геката даже один раз попыталась намекнуть отцу зла о своих чистых чувствах. Но тот отмахнулся от неё как от надоедливой мухи. И вскоре богиня уже совсем перестала даже и думать об этом, решив, что коварец никогда не предложит ей стать хозяйкой Подземного Царства.

Время неумолимо шло вперёд. Кощей всё больше стал походить на старого ворчуна, вечно всем недовольный. Баба-Яга требовала к себе постоянного материнского внимания. А если Геката не потворствовала ей, начинала громко сыпать самыми ужасными проклятьями.

«Вот оно, наследство Абаддона», – всплеснув руками, думала тогда богиня и с большим трудом успокаивала младшую дочку.

Одна Параскея, как сыр в масле катаясь, росла себе да ума-разуму набиралась. Поглотив, словно губка, всё, что знал Индрик Змей, она решила испытать полученную магию на матери и сестре с братом. И настали для Гекаты, Кощея и Бабы-Яги самые чёрные дни.6 Каждое утро (хотя в тёмном подземелье никогда нельзя было понять, что настало) старшая дочь богини, состроив невинную улыбку, стала приносить, так любимое матерью, вино Персефоны, подсыпая или подливая в него самые сильные яды.

Жена Аида, узнав от Мойр, где скрывается подруга, ночами приходила в Подземное Царство и, немного поболтав о том, о сём, всякий раз оставляла хмельной напиток. Пока богиня общалась с Гекатой, Каллигенейя нянькалась с Кощеем и Бабой-Ягой. Хоть и не были они уже младенцами, но для нимфы ими так и остались. Она очень любила детей и всякий раз приносила что-нибудь сладенькое. Если к Персефоне Кощей и Баба-Яга относились с опаской, то Каллигенейю просто обожали.

А к Параскее нимфу не допускал Индрик Змей. Он был очень недоволен присутствием Персефоны. Но терпеливо молчал, ужасно боясь гнева Зевса.

Люто ненавидел отец зла повелителя Тартара и дочь Деметры. Пусть и были они его кровными родичами. Обитель Аида находилась глубоко под землёй, но была намного больше и светлее, чем Подземное Царство. Один Стикс, по которому угрюмый Харон перевозил души, пробуждал в Индрике Змее неугасимое пламя зависти. Ведь в Подземном Царстве даже капли воды на глазах высыхали от его тлетворного дыхания. Да и не был правитель Царства Мёртвых таким одиноким, как он. Одна Персефона стоила тысяч, так ненавистных Индрику Змею, людей. И красива, и мудра, и… Только она могла успокоить вздорного мужа. Иметь такую жену, значит обрести счастье. Да и Зевс относился к Аиду намного мягче, чем Сварог к нему. Хотя правитель Тартара, по мнению Индрика Змея, этого ну никак не заслуживал. Злой, завистливый, беспощадный… Совсем как он сам. Сварог всегда только гневался, а Зевс говорил с Аидом по душам. Персефону же Индрик Змей люто ненавидел за то, что она наотрез отвергла все его ухаживания. Тогда отец зла в первый и единственный раз побывал в Тартаре по любезному приглашению Аида, который всегда восхищался своим родичем. И отказала богиня вовсе не из-за пылкой любви к повелителю Тартара.

Сказать по правде, дочь Зевса относилась к правителю Царства Мёртвых только как к тюремщику. Не по своей воле она осталась в Тартаре, а из-за его коварства. Если к Калллигенейе (стражнице своей) богиня относилась с добром и пониманием, то к Аскалафу (пятидесяти пастьтному садовнику Аида) никогда ничего, кроме ненависти, не испытывала. Хотя это чудовище ни разу не причинило богине зла, ибо очень и очень её любило. Голло, ведьма-мучительница (даже Аид относился к ней опаской), завидев богиню, или невидимой становилась, или, одевая на лицо милую улыбку, принималась осыпать свою госпожу самой сладчайшей лестью. Но Персефона всегда делала вид, что ничего не видит и не слышит. Больше всего на свете она ненавидела лесть. Да и сама ведьма богине была очень ненавистна. Когда-то Голло попыталась один единственный раз причинить ей вред и сожалела потом об этом до самой своей погибели от рук Геракла. А Цербера и вовсе не замечала. Страшно ужасен был трёхголовый страж Тартара, но при появлении Персефоны тотчас же превращался в щенка. Даже родив от Аида Евменид (богинь-мстительниц) и Макарию (богиню блаженной смерти), богиня так и не смогла его полюбить. И всякий раз покидая Царство Мёртвых, навестив Деметру (несчастная мать, не видя дочь, всё время пребывала в чёрной печали) и Зевса (хотя Гера падчерицу никогда не жаловала), отправлялась на поиски своей любви. Но… даже самые красивые из мужчин не могли утолить тоску богини.

Поняв, что добровольно Персефона никогда не станет его, отец зла попытался околдовать несговорчивую, но еле ноги унёс от молний разгневанного Зевса. Да и Геракл, прибыв на зов отца-громовержца, внёс свою лепту. Легендарный герой преследовал Индрика Змея до самого Буяна, угрожая мечом былинным и дубиной из цельного ясеня. Только оказавшись в кромешной тьме родного Подземного Царства отец зла почувствовал себя в полной безопасности. Да и, сказать по правде, Геракл вовсе не собирался в его обитель. Как только Индрик Змей скрылся в подземелье, он тотчас же полетел обратно на Олимп, приказав крылатым сандалиям (подарку Гермеса) лететь быстрее мысли. После случившегося, отец зла затаил огромную обиду на всё и вся, ещё больше невзлюбив Аида, Персефону и всех, не имеющих, по его мнению, права на жизнь, людей. Хоть и люто он ненавидел Сварога и Зевса, но…

– Что-то я не о том сейчас говорю, – прервав свой рассказ, сказала бабуля, вспляснув руками, – совсем из ума выжила, старая.

Подняв пряжу с вечнозелёной травы, я положил её на стол. Потом снова сел на стул и задумался:

«Бабушка-то моя совсем и не изменилась. Такая же требовательная к себе, как и прежде. А о её любви к окружающему миру можно былины слагать. Никогда не стремилась ни к богатству, ни к власти. Ибо они всего лишь пшик.

Сколько бы ни было злата, его всегда будет не хватать. А значит человек будет стремиться обогатиться ещё больше и больше, забыв про всё на свете. Пострадают невинные люди. Да и самому богатею его сокровища добра не принесут. Ведь он будет, словно Кощей, над ним денно и нощно чахнуть, опасаясь всех и вся. Даже родные в его глазах в одночасье превратятся в алчных чудовищ и одиночество станет юдолью. Неужели не знает, бедолага, что с собой в иной мир ничего не заберёшь. А что может дать власть кроме желания владеть Вселенной и постоянного страха за свою жизнь? Ничего!

Никогда никому не завидовала. Всё люди получают по заслугам своим. Зависть порождает злобу. А злоба, целиком поглотив естество человека, превращает его в ненавистника всего и вся. Даже войны и ужасные преступления происходят по вине зависти. Никогда никому не льстила и говорила правду в лицо. Зачем уверять труса, что он просто очень осторожен? Глупого в том, что он мудр, потому что сыпет зря словами? Разве сладкая ложь кого-то до добра довела? Все невзгоды воспринимала с улыбкой.

«Христос терпел и нам велел», – говорила мне не раз она.

Даже к самому отъявленному негодяю испытывала жалость. И я никак не мог её понять.

«Он не ведал, что творил, – говорила мне тогда бабуля, – ярость затуманила ему рассудок. Все мы дети божьи и имеем право на снисхождения за грехи наши. Даже самый ужасный убийца, покаявшись искренне, может получить прощение Творца. А вымоленные души грешников покидают Ад».

Любила всё и вся. Думаю, что она, подобно легендарному Данко, вынула бы своё сердце из груди и осветила им путь страждущим и потерянным…»

– Да ладно тебе, Ниночка, – тотчас же успокоил бабулю дед, вернув меня из царства мыслей, – от пояснений твоих повествование становится более интересным и поучительным. Думаю, и Виташа со мной согласен.

Я улыбнулся и кивнул головой. Тогда бабушка, поцеловав меня в щёчку, вновь взяла в руки пряжу и, поправив, сползшие на кончик носа, очки, продолжила свой рассказ.

Геката стала даже бояться собственной дочери! Да, яды бы не убили богиню. Но зелья Параскеи могли даже ей причинять нестерпимую боль. Всякий раз, завидев старшую дочь, Геката вздрагивала всем телом. Она бы и рада была отказаться пить принесённое вино, но… Индрик Змей постарался на славу. Параскея умела так заговорить зубы, что богиня полностью теряла всю свою великую волю.

А Кощей и Баба-Яга, услышав осторожные шаги сестры, тотчас же сливались со стенами мрачного подземелья.7 Они до самой крупной дрожи боялись её. И было за что.

Как-то раз, Кощей и Баба-Яга, сильно заигравшись в кости, даже и не заметили, как Параскея вошла к ним в самый дальний угол огромной подземной пещеры.

– Привет, роднюшки мои, – состроив самую милую улыбку, сказала старшая дочь Гекаты, – вижу, вы тут не скучаете. А давайте и я с вами тоже поиграю? Жуть, как обожаю кости!

Кощей и Баба-Яга согласились. И игра началась. Когда у Параскеи выпадало «3—3», у них лишь «1—1». Но игра есть игра. Везёт далеко не каждому. Но когда у Параскеи шесть раз подряд выпало «6—6», Кощей почуял неладное.

– А ну-ка, сестричка, -сказал он, злобно на неё посмотрев, – покажи-ка свои кости.

– Пожалуйста, – состроив, самую невинную из всех невинных, улыбку, произнесла зловредица.

Кощей внимательно рассмотрел кости, даже понюхал и на зуб свой золотой попробовал, но ничего подозрительного так и не нашёл.

– Ладно, – сказал он, – продолжим игру.

Сначала у всех игроков было по «1—1». И Кощей немного успокоился. Затем «4—4» четыре раза подряд лишь у него.

«Ух, везуха попёрла!» – подумал тогда старший сын Гекаты.

Потом было «5—5» пять раз подряд у Бабы-Яги.

«Везёт же, дурочкам!» – завистливо подумал тогда Кощей.

Но когда у Параскеи девять раз подряд выпало «6—6», он взъерепенился:

– Обманщица!

Старшая дочь Гекаты, нацепив на лицо самую блаженную улыбку, тихо произнесла, махнув на него рукой:

– Окстись, Кощеюшка. Хочешь, посмотри снова мои кости. Я бы никогда не стала обманывать роднюшек своих.

Старший сын Гекаты бросил на сестру гневный взгляд. И снова, самым тщательнейшим образом, осмотрел её кости. Но опять ничего подозрительного не нашёл.

– Странно… -произнёс он и игра вновь продолжилась.

«1—1», «2—2», «3—3»…Всё сначала было у всех по мелочам. И Кощей снова успокоился. Потом лишь у него восемь раз подряд случилось по «4—4». Долго скакал после этого как безумный старший сын Гекаты вокруг сестёр. Затем у Бабы-Яги выпало «5—5» аж двенадцать раз подряд. Младшая дочь Гекаты бегала как безумная вокруг брата и сестры, громко голося:

– Я везучая! Я везучая! Я везучая!

«Ну, ведьма!» – гневно подумал тогда Кощей.

Но вдруг у Параскеи целых тридцать раз выпало «6—6» и она громко закричала:

– Я выиграла! Я выиграла! Я выиграла!

– Бесстыжая! – тотчас же заорал громогласно Кощей, да так, что Индрик Змей проснулся, хотя его и пушкой было очень трудно разбудить.

Старший сын Гекаты сотворил из воздуха стопудовую палицу и, замахнувшись ею, хотел было ударить обманщицу. Он давно уже мечтал избавиться от любимицы Индрика Змея. Но Параскея вдруг обернулась огромной змеёй и, гневно зашипев, набросилась на него. То Кощей, превратившись в великана, скручивал сестру в бараний рог. То Параскея, опутав своим страшно длинным телом брата с головы до ног, дышала на него ядовитым дыханием. Баба-Яга, поначалу очень даже испугавшись, наблюдала, не мигая, за происходящей битвой.