50 величайших женщин. Коллекционное издание

Чувство Кореневой к Качалову было не просто первой любовью, но единственной страстью всей ее жизни. Когда она поняла, что ей не суждено быть вместе с ним, она дала в монастыре обет безбрачия – верность этому обету она сохранила до самой своей смерти, оставшись девственницей на всю жизнь.

Любовь и семью, добровольно отринутые, заменил ей Художественный театр.

Еще во время ее учебы в Школе на Кореневу обратил внимание Станиславский и стал занимать ее в спектаклях театра. Она играла Марию Антоновну в «Ревизоре» Гоголя – ее партнершей была Ольга Книппер в роли Анны Андреевны, – Ксению в «Борисе Годунове»… Постепенно к ней приходила известность, появлялись поклонники.

Ее первым настоящим триумфом была роль Верочки в постановке «Месяца в деревне» Тургенева. На эту роль Станиславским были утверждены две актрисы: Коренева и Алиса Коонен. Но Коонен эта роль не нравилась – она считала, что Коренева справится с нею лучше. Она прямо заявила об этом Станиславскому, но тот все равно продолжал с ней репетировать. Тогда Коонен стала практически саботировать, под разными предлогами уклоняясь от участия в спектакле. В конце концов Станиславский махнул на нее рукой, и роль осталась в полном распоряжении Лидии Михайловны.

Это был период сближения Художественного театра с объединением художников «Мир искусства». Лев Бакст, Мстислав Добужинский, Александр Бенуа, Борис Кустодиев сотрудничали с театром, принимая участие в создании декораций, костюмов, элементов сценического оформления, афиш. Началось все с совместного ужина приехавшего в Москву Добужинского и основателей Художественного театра – Станиславского, Немировича-Данченко, Качалова, Книппер, Москвина и других – в ресторане «Эрмитаж». Тогда Станиславский просил Добужинского передать его коллегам по «Миру искусства», что театр хотел бы сотрудничать с ними, и сообщить, кто из них и что именно хотел бы ставить в Художественном театре. Самому Добужинскому было предложено участвовать в постановке «Месяца в деревне».

Добужинский с энтузиазмом берется за декорации к пьесе. Из Петербурга, где он жил, присылает эскизы костюмов, варианты декораций. Труппа была в восхищении, Немирович-Данченко писал жене, что декорации Добужинского бесподобны. Казалось, что они не созданы на холсте, а сотканы из воздуха, солнечного света и легкой грусти.

Репетиции пьесы шли очень тяжело, с огорчениями, неудачами. Всего было 114 репетиций. За это время Добужинский подружился с актерами. Особенно сблизился он с Лидией Кореневой. Она пленила его воображение своей природной элегантностью, изысканностью и таинственной капризностью манер, редкостной, ни на что не похожей красотой. Он влюбился в нее.

В театре говорили, что он потерял голову. Он постоянно рисовал ее портреты – всего он создал их около сотни. Каждое утро во время репетиций посылал ей роскошные букеты цветов – они стояли у нее в гримуборной и благоухали на весь театр. Забрасывал ее признаниями в своих чувствах. Но она хранила верность данному ею обету и своей любви к Василию Ивановичу Качалову.

Премьера спектакля состоялась 9 декабря 1909 года. Успех был громадный. Станиславский играл Ракитина, Наталью Петровну – Ольга Книппер, Верочку – Коренева. Великая Мария Николаевна Ермолова после премьеры отзывалась о спектакле с восторгом: «Дивная, идеальная постановка!»

Кореневу хвалили больше всех из исполнителей. Она стала по-настоящему знаменитой. Почитателей у нее, красивой женщины и талантливой актрисы, было несметное количество. Добужинский не пропускал ни одного ее спектакля, продолжал писать ее портреты; ее рисовал Сомов; Бакст был покорен ею; Александр Блок восхищался ее красотой и талантом.

В 1910 году Немирович-Данченко поставил в Художественном театре «Братьев Карамазовых» Достоевского. Спектакль игрался в два вечера. Коренева играла Lise Хохлакову, Качалов – Ивана Карамазова. Ольга Леонардовна Книппер писала после спектакля жене Станиславского Марии Петровне Лилиной (Станиславский в то время тяжело болел тифом и находился в Кисловодске): «Из женщин первым номером Коренева – очаровательная, нежная, хрупкая статуэтка. Вывозят ее в кресле, вся в белом, точно облако лежит белое платье старинного шитья. На тоненькой шейке прелестная рыжеватая, вся в завитках головка с черной бархоткой, и все это на фоне синего кресла: вытянутые атрофированные ноги в белых мягких башмачках, это внешность. Образ дает преинтересный – больная, с повышенной нервностью, уже с надрывом в душе, богатая избалованная девочка, чувствующая всю красоту и глубину Алешиной души, жаждущая какой-то большой жизни, больших чувств, но вся надорванная, истеричная, бесенок».

Когда Станиславский решил включить в репертуар театра одноактные пьесы Тургенева «Провинциалка», «Где тонко, там и рвется», «Нахлебник», – он вновь пригласил Добужинского. Тот с восторгом согласился – он снова сможет работать вместе с обожаемой им Лидией. Премьера тургеневского спектакля состоялась 5 марта 1912 года. Режиссером был Немирович-Данченко, Коренева играла Ольгу Петровну в «Нахлебнике». Она пленяла необыкновенной естественностью, мягкостью и молодостью. В ней была загадочность и удивительная красота. И, как впоследствии писал Добужинский, «исключительный драматический талант».

Роли Кореневой в этих спектаклях – это особые страницы в истории русского театра. Зрители ощущали в ней наивную безжалостность юности, прелесть и тайну. Она много играла – Зинку в «Мизерере» Юшкевича, Сольвейг в «Пер-Гюнте», Лизу в «Горе от ума», Аню в «Вишневом саде»… После «Братьев Карамазовых» и роли Лизы в «Николае Ставрогине» (инсценировке романа Достоевского «Бесы») к ней пришла уже поистине громадная слава. Достоевский был особенно близок ее артистическому дарованию. Она играет во всех постановках Достоевского в Художественном театре – в роли полубезумной Татьяны Ивановны в «Селе Степанчикове» она была гениальна. Она была идеальной актрисой для воплощения женских образов Достоевского. Снимается Коренева и в кино. Открытки с ее фотографиями продаются в киосках, ее портреты работы Бакста, Добужинского и Сомова выставляются в галереях, а репродукции их печатаются во всех крупнейших журналах.

В период с 1904 по 1920 год она была в расцвете своей популярности и своего таланта. Ее отличали чувство стиля и редкий артистизм. В те годы Лидия Михайловна Коренева, красавица с изысканным, твердым, мечтательным лицом, с ярким драматическим талантом и немалым комедийным дарованием, вела практически весь репертуар Художественного театра.

Она составила себе славу самой элегантной женщины не только в своем родном театре, но и во всей Москве. Коренева была любимой клиенткой знаменитой Надежды Петровны Ламановой благодаря своему потрясающему вкусу, смелости в одежде, тонкому чувству моды и идеальной фигуре. Про Ламанову говорили, что ее платья были не то что модны, а находились впереди европейской моды. Именно Ламановой Художественный театр обязан своими костюмами ко множеству самых красивых постановок: с 1901 года Ламанова сотрудничает с театром, а с 1932-го становится штатным консультантом по костюмам. По тому, что носила Коренева, все модницы Москвы шили себе туалеты. Ольга Глебова-Судейкина писала своей подруге в Петроград: «У нас тут новая мода. Будешь на выставке – посмотри, как одета Коренева. Теперь все стараются одеваться именно так». Необыкновенная элегантность отличала ее до самых последних дней.

Лидия Коренева в конце 1930-х гг.

После революции все стало меняться в ее жизни. В 1918 году была признана неудавшейся и отменена постановка пьесы Блока «Роза и крест». В сезон 1920/21 года ее ввели вместо Ольги Книппер-Чеховой на роль Елены Андреевны в чеховском «Дяде Ване» – играть после Книппер было очень нелегко. Эта роль не была ее удачей. Начинался новый период в жизни актрисы. Уходила молодость, а расставаться с молодыми ролями она не хотела. За всю свою долгую жизнь Коренева так и не сыграла ни одной возрастной роли. От одиночества, стародевичества и растерянности у нее стал портиться характер, и без того довольно тяжелый. Теперь ее уже называли «самой капризной актрисой Художественного театра». Находиться с нею рядом становилось все тяжелее.

Единственными близкими ей людьми оставались Станиславский и его жена, Мария Петровна Лилина. В 30-е годы в доме Станиславского Коренева была своим человеком. Она была по-настоящему предана им. Во время войны, когда вся труппа театра уехала в эвакуацию, она единственная осталась в Москве ухаживать за больной Лилиной – у нее была саркома, ей сначала ампутировали ногу, потом руку. Коренева оставалась с ней до самой ее смерти летом 1943 года.

Близость к семье Станиславского не способствовала сближению Кореневой с Немировичем-Данченко. Он открыто говорил о том, что не доверяет ей. Активно не любил ее и Михаил Булгаков, когда в середине 30-х годов работал в Художественном театре над постановкой своих пьес – сначала «Дней Турбиных», а затем «Мольера». В «Мольере» Коренева репетировала и играла Мадлен. Булгаков был ею очень недоволен. Коренева была недовольна им. Она не выносила Михаила Афанасьевича. Когда он писал свой знаменитый «Театральный роман», то жестоко отомстил ей – Булгаков вывел Кореневу в образе Людмилы Сильвестровны Пряхиной, неуравновешенной и вздорной актрисы, которая так напугала своей фальшивой истерикой кота, что тот порвал занавеску.

Когда, уже в 60-е годы, «Театральный роман» был опубликован, Коренева в бешенстве позвонила вдове Булгакова, Елене Сергеевне, и наговорила ей грубостей: как она посмела публиковать этот пасквиль, написанный Булгаковым на людей, которые спасли его от ареста… Старики МХАТа верили, что это именно благодаря им Булгакову удалось избежать репрессий.

В декабре 1929 года Коренева сыграла Зинаиду в спектакле «Дядюшкин сон» по Достоевскому. Лидии Михайловне было уже за сорок, а она играла двадцатилетнюю молодую красавицу. Репетиции шли очень трудно – почти два года. Партнершей Кореневой снова была Книппер-Чехова – в роли Марьи Александровны. Хотя Станиславскому Коренева в этой роли резко не нравилась, она тем не менее играла Зинаиду десять лет, пока ее не заменили на действительно молодую красавицу Ангелину Степанову.

Время Кореневой постепенно уходило. Театру она становилась не нужна, ее побаивались, зная о ее дурном характере, а с годами он становился еще труднее. К тому же она была известна прямотой, честностью и бескомпромиссностью. Когда в конце 40-х годов из театра увольняли режиссеров Вершилова и Кнебель (в стране шла разнузданная кампания по борьбе с космополитизмом), на защиту кинулись только две старые актрисы – Книппер-Чехова и Коренева. Правила жизни, привитые в начале века, соблюдались ими неукоснительно.

Работы у Кореневой становилось все меньше и меньше. Она доигрывала Варю в «Вишневом саде», играла эпизодическую роль Дамы, приятной во всех отношениях, в «Мертвых душах» Гоголя, недолго играла Эльмиру в мольеровском «Тартюфе» – и все.

В тот период ее часто видели в Большом зале Консерватории. Статная, с прекрасно сохранившейся фигурой, совершенно седая, с породистым аристократическим лицом, все еще красивая, элегантная, она всегда выглядела так, словно на нее работали лучшие парижские дома мод, – она не знала, куда себя деть.

Последней ее работой была крошечная роль графини Вронской в «Анне Карениной», куда ее ввели в 1957 году.

Жила Лидия Михайловна очень замкнуто и одиноко в Староконюшенном переулке. Практически единственным, кто бывал в то время у Кореневой, был ее сосед по лестничной площадке, артист МХАТа Михаил Горюнов.

В 1955 году новый директор МХАТа Александр Васильевич Солодовников сделал попытку сократить труппу театра, выведя на пенсию несколько «стариков». Длинный перечень тех, кто показался дирекции театра ненужными, был представлен президиуму Художественного совета МХАТа. Президиум был в смущении: список включал, в частности, Книппер-Чехову и Кореневу. Алла Тарасова категорически возражала против вывода на пенсию Ольги Леонардовны. Солодовников убеждал собравшихся, что и Книппер, и Коренева останутся почетными членами труппы и будут пользоваться равными со всеми правами, но переубедить президиум ему не удалось.

В 1958 году Лидию Кореневу все-таки вывели на пенсию – ей было 73 года. Она была глубоко оскорблена тем, что ее отлучили от любимого театра, от того, что составляло единственный смысл ее жизни. Она поклялась, что больше не переступит порог МХАТа, – и сдержала слово. Она приехала во МХАТ только на похороны Аллы Тарасовой в апреле 1973 года, но стояла у входа и в здание так и не вошла. За свою долгую жизнь Лидия Михайловна научилась держать слово.

Как она жила оставшиеся ей 25 лет после ухода из театра, почти никто не знает. Одинокая, всеми забытая и покинутая, она жила тем, что продавала подаренные ей когда-то картины Добужинского, Бакста, Сомова, Бенуа…

В 1983 году в театре раздался телефонный звонок, и незнакомый голос сообщил, что умерла Коренева. Ей было 97 лет. Когда из театра пришли к ней домой, обнаружили разграбленную, опустошенную квартиру с голыми стенами. Куда исчезла ее коллекция живописи, ее драгоценности, другие вещи – неизвестно до сих пор.

Похороны организовал МХАТ. Проводить старую актрису пришли всего несколько человек – впрочем, это было летом, труппа была в отпуске… Ее, последнюю представительницу старого Художественного театра, похоронили на Новодевичьем кладбище, в некрополе МХАТа.

Сегодня ее вспоминают только как прообраз Пряхиной из булгаковского «Театрального романа». И этот образ – во многом злой и несправедливый – преследует ее после смерти, подменяет ее, словно и не было в ее жизни знаменитых и непревзойденных героинь Тургенева и Достоевского, не было той славы, которая шумела вокруг ее имени, и капризно-пленительного холеного лица, которое осталось на портретах Мстислава Добужинского…

Алла Назимова

РУССКАЯ КОРОЛЕВА ГОЛЛИВУДА

Когда-то ее готовы были носить на руках. А она больше всего на свете боялась остаться одна. Зрители стоя приветствовали ее игру на сцене. А она после каждого выступления впадала в жесточайшую депрессию. Ее обожала Америка, а она никак не могла забыть, что приехала из России. Русская актриса – «звезда» американского кинематографа Алла Назимова-Левентон…

По сохранившемуся в семье преданию, первый Левентон приехал на Украину из Испании, где в XV веке начались преследования евреев. Дед Аллы был мельником. Его старший сын Лев выучился на хирурга в Киевском университете и помог получить образование сестре и трем братьям. Младший, Яков, окончил химический факультет и имел большие планы на будущее: мечтал изобрести лекарственное мыло, убивающее все микробы, и пилюлю, которая позволяла бы обходиться без еды в течение всего дня. Однако тщеславному химику не везло: он смог устроиться на службу только помощником фармацевта в одной из многочисленных аптек города Бердичева. Жалованье было маленьким, жить приходилось в подвале; все деньги уходили у Якова на эксперименты и одежду.

Несмотря ни на что, Яков старался одеваться щеголем и вел себя как состоятельный человек. Возможно, именно это помогло ему покорить сердце пятнадцатилетней Сони Горовиц, дочери местного богача. Но в этом не было ничего удивительного: в то время многие молодые девушки из богатых семей (и образованные еврейские семьи не были исключением) считали невероятно романтичным влюбиться в бедняка. Удивительным было другое:

Лев Горовиц, отец Сони, дал согласие на этот брак. Возможно, его подкупило то, что Яков в отличие от абсолютного большинства бердичевских евреев не был религиозен: старик Горовиц и сам крайне неохотно посещал синагогу.

Как бы то ни было, Яков и Соня поженились. У них родился сын Владимир, потом дочь Нина. Но счастья в семье не оказалось: Яков, вымещая на жене свой комплекс неудачника, часто бил и ее, и детей, а уж ссоры между когда-то любящими супругами были делом постоянным.

Через несколько лет Левентоны переехали в Ялту: Якову из-за слабых легких – память о нищенском житье в подвале – врачи посоветовали сменить климат. В Ялте Яков открыл свою аптеку и все силы отдавал работе. Его усердие наконец начало приносить стабильный доход. Соня скучала в одиночестве, скандалила, демонстративно погуливала, несколько раз пыталась уехать к отцу. И все же именно в Ялте у Левентонов родилась младшая дочь, названная Мариам Аделаидой. Было это в 1879 году.

Сначала девочку звали Адель, но вскоре мать стала называть ее Аллой – по ее мнению, это имя было гораздо изысканнее. Так Аллой она и осталась на всю жизнь.

В конце 1870-х – начале 1880-х годов в России было принято несколько указов, ухудшающих положение евреев; кое-где начались первые еврейские погромы. Множество евреев покинуло пределы империи. Яков Левентон тоже предпочел не ждать погоды у Черного моря и перевез семью в Швейцарию: сначала в Монтре, затем в Цюрих. Алле тогда было всего три года.

Но и на новом месте жизнь не задалась. Яков и Соня беспрестанно ссорились. Дело кончилось тем, что Яков выгнал жену из дому и она уехала в Одессу. Дети на много лет потеряли ее из виду. Но Яков продолжал буйствовать, только теперь его жертвами становились дети и особенно часто Алла, младшая и наименее любимая, – возможно, потому, что была больше остальных похожа на мать.

Вскоре Яков вернулся в Ялту, а детей оставил на попечение семьи своего знакомого, анархиста Грелиха, крестьянствовавшей под Цюрихом. Через год старшие дети уехали, а Алла оставалась у Грелихов до десяти лет. Здесь она пережила очередную психологическую травму: сын Грелиха Отто, умственно отсталый, развратил ничего не понимающую девочку. Возможно, именно это сыграет свою роль в том, что будущая жизнь Аллы окажется полна громких сексуальных скандалов…

В 1889 году Алла вернулась в Россию. К этому времени Яков начал процветать: он все-таки сварил дезинфицирующее мыло, которое приносило стабильный доход, благодаря чему он открыл еще одну аптеку и построил дом. Все это даже позволило Якову Левентону пробиться в высшие слои ялтинского общества: за свои заслуги он стал почетным гражданином города. Он снова женился – но новая жена не обращала внимания ни на детей, ни на то, с какой жестокостью порой обращается с ними их отец. Алле, как обычно, доставалось больше всех: Владимир был уже вполне взрослый, а Нина обожала отца, считая его невинной жертвой их взбалмошной матери.

Алла с детства была очень красива и художественно одарена. Она знала языки – благодаря жизни в Швейцарии Алла владела французским и немецким лучше, чем русским. Она великолепно шила, сама придумывая фасоны своих нарядов. Прекрасно декламировала, у нее была великолепная память. У Аллы был хороший голос, она замечательно пела. Еще в Швейцарии Алла начала брать уроки игры на скрипке и продолжала занятия и в Ялте; гением Алла не была, но талант у нее имелся. Ее даже стали приглашать выступать на концертах. Однако Яков был категорически против того, чтобы его фамилию Левентон трепали на концертных афишах: «Будешь называться Левентон, только когда станешь известной!» Алле пришлось взять себе псевдоним. Ее любимой книгой в то время был роман «Дети улицы»; фамилию героини этой книги Надежды Назимовой и взяла себе Алла.

Однако это не смогло полностью примирить отца с влечением дочери к сцене. Первый ее гонорар – коробку шоколадных конфет – он выбросил в окно. А после рождественского концерта, где Алла выступила с большим успехом, Яков так избил ее, что сломал ей руку. Следы этого происшествия остались у Аллы навсегда: ей пришлось оставить занятия скрипкой, и всю последующую жизнь после выступлений ее мучили жестокие депрессии…

В пятнадцать лет Аллу отдали учиться в католический пансион в Одессе. Своевольная, дерзкая, вырвавшаяся на свободу из-под тяжелой отцовской руки, девушка грубила учителям и верховодила одноклассницами, которые прозвали Аллу Антихристом. Однажды в пансионе случился пожар, и воспитанниц расселили по квартирам. Алла попала в семью одной вдовы, чья дочь играла в любительском театре. Алла не только необыкновенно привязалась к своим хозяевам, но и по примеру своей новой подруги решила стать актрисой. Вернувшись домой, она немедленно сообщила об этом родным. На что сестра Нина сказала: «Значит, будешь такой же шлюхой, как мать!»

Свою мать Володя и Алла смогли найти только в 1896 году – но она уже снова была замужем, у нее были другие дети, и старшие ее совершенно не интересовали. Так при живых родителях Алла практически стала сиротой…

Почувствовав свою ненужность дома, Алла сочла себя свободной от всех обязательств перед семьей и уехала в Москву поступать в музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества под руководством В.И. Немировича-Данченко. Тот пришел в ужас от ее характерного южного выговора, но учиться все-таки взял. Начались занятия – дикция, фехтование, танцы, пение… Алла впервые за много лет была абсолютно счастлива. Но тут начались новые проблемы: умер Яков. Свое состояние он завещал троим старшим детям, но жених Нины, ростовщик, уговорил ее и Владимира сделать его распорядителем по завещанию. Деньги он тут же пустил в дело, и для наследников они оказались фактически потерянными. Алла осталась без средств.