Сильные женщины. От княгини Ольги до Маргарет Тэтчер

Елизавета наградила всех, кто был рядом с нею в последние годы: в частности, Роберт Дадли получил место конюшего, а Томас Пэрри, много лет заведовавший казной Елизаветы, стал казначеем двора. Государственным секретарем Елизавета назначила Уильяма Сесила, который начинал свою карьеру еще при Эдуарде: выбор был на удивление удачен: Сесил, обладавший бесспорным талантом дипломата и государственного деятеля, верой и правдой служил королеве до самой своей смерти – почти сорок лет. Именно его мудрости, прозорливости и преданности обязана Елизавета многими своими достижениями.

Страна досталась Елизавете в плачевном состоянии: казна пуста, религиозные распри разъедали Англию изнутри, а постоянные войны – снаружи. При Марии Англия стала почти придатком Испании, и теперь надо было не только наладить разрушенную экономику страны, но и укрепить престиж Англии на мировой арене. Время показало, что со всем этим Елизавета – с помощью своих советников – блестяще справилась.

Первым делом молодая королева решила религиозную проблему: она не стала преследовать или как-то ограничивать права католиков, но, тем не менее, снова ввела англиканство как государственную религию. Историки до сих пор спорят, насколько искренней и глубокой была вера Елизаветы, однако все сходятся на том, что она была весьма прагматичной даже в вопросах веры.

С первых дней царствования самым главным вопросом было замужество королевы: парламент даже официально просил ее как можно скорее избрать себе супруга, дабы обеспечить наследника. В разное время руки Елизаветы домогались Филипп Испанский и эрцгерцог Карл Габсбург, шведский кронпринц Эрик, герцог Анжуйский и даже русский царь Иван Грозный. Хотя Елизавета не раз говорила, что не собирается выходить замуж, она, тем не менее, не давала сватавшимся монархам решительного отказа: ее своеобразный флирт с ними был немаловажной частью внешней политики Англии.

Однако придворные поговаривали, что истинной причиной переборчивости Елизаветы был тот факт, что она была уже давно влюблена – в того самого Роберта Дадли, который делил с нею заключение в Тауэре: отец Роберта, герцог Нортумберленд, был главой заговора, приведшего на трон Джейн Грей, бывшую замужем за братом Роберта – Гилфордом Дадли. Гилфорд и его отец были казнены, однако стараниями Филиппа Испанского братья Гилфорда были освобождены – вместо Тауэра они оказались на войне с Францией. Позже Дадли, молодой красавец и щеголь, лишь на несколько месяцев старше Елизаветы, был одним из тех, кто скрашивал одиночество принцессы в Хэтфилд-хаусе, а теперь, когда она стала королевой, он получил не только место конюшего, но и орден Подвязки и должность смотрителя королевской резиденции в Виндзоре, не считая множества роскошных подарков.

Елизавета так любила проводить время с Дадли, что совершенно забывала об осторожности: она сажала его рядом с собой, разговаривала, ездила вдвоем на прогулки, в беседах с другими неизменно превозносила его достоинства. По Лондону поползли слухи, что Дадли нередко проводит ночи в королевской опочивальне и что королева даже родила от него сына – однако сама Елизавета была искренне удивлена подобными сплетнями: она круглые сутки была окружена фрейлинами и может дать клятву, что у нее никогда не было с Дадли ничего предосудительного. Королеве приходилось беречь свою честь: любое пятно на ее репутации могло поставить под удар и ее будущее как королевы, и всю страну.

Между тем слухи продолжали множиться: утверждали, что Дадли собирается жениться на королеве, и его не остановит даже тот факт, что у него уже была жена: несколько лет назад Дадли женился – по всей видимости, по страстной любви – на юной Эми Робсарт, и хотя Эми никогда так и не была представлена ко двору, скрывать факт своей женитьбы Роберт не мог.

Однако 8 сентября 1560 года Эми Робсарт нашли мертвой: она лежала у подножия лестницы со сломанной шеей. Немедленно стали говорить о том, что Дадли убил свою жену, чтобы иметь возможность вступить в брак с королевой. Елизавета немедленно отдалила его от себя и повелела тщательно расследовать обстоятельства гибели Эми Робсарт: хотя расследование показало, что смерть Эми произошла в результате несчастного случая – Эми была давно больна (современные исследователи говорят о раке), и в частности страдала головокружениями и хрупкостью костей, – это не остановило сплетников, обвиняющих Дадли в гибели жены. Из-за этой трагической истории королева отдалила от себя бывшего фаворита и даже отказалась подписывать грамоту на вроде бы обещанный ему титул графа. Однако через два года, когда Елизавета заболела оспой, она назвала Роберта Дадли в качестве лорда-протектора королевства, хотя по статусу эта должность должна была достаться другому. Титул графа Лестера Дадли получил лишь в 1564 году; фаворитом Елизаветы он оставался еще почти три десятка лет.

Перенесенная оспа лишь слегка испортила кожу на лице Елизаветы, прежде безупречно гладкую и белую. Но хотя оспины пришлось прятать под толстым слоем грима, льстецы продолжали наперебой уверять королеву в том, что она прекраснейшая из женщин, а придворные джентльмены поголовно были демонстративно влюблены в свою королеву.

Говорят, Елизавета умело этим пользовалась: чтобы сэкономить деньги, которых всегда не хватало, она с удовольствием перекладывала часть расходов на своих приближенных, которые из любезности оплачивали ее платья, украшения и лошадей. Вместе со своим двором Елизавета много путешествовала, и не только потому, что любила ездить по стране, – останавливаясь в жилищах состоятельных вельмож, она сильно экономила на расходах.

Елизавета, женщина молодая и слишком много испытавшая, любила развлечения: балы, охоту, разнообразные игры – карты, шахматы, бильярд, театр и музыку. Много времени королева уделяла верховой езде, прогулкам и чтению. Хотя может показаться, что блеск ее двора должен был стоить огромных денег, на деле она тратила намного меньше, чем ее предшественники и наследники: с одной стороны, она была вынуждена экономить – казна была пуста, зато долги огромны, а с другой – прагматизм и бережливость всегда были в ее характере. Даже роскошные платья, в которых она предстает на своих портретах, нередко переделывались, экономя таким образом немалые деньги.

Несмотря на постоянный флирт, замуж Елизавета так и не вышла. Почему – на этот вопрос историки до сих пор не могут дать однозначного ответа. Одни считают, что она не хотела делить власть с посторонним человеком – ведь если она выйдет замуж, главой семьи и государства станет ее супруг. Другие полагают, что Елизавета имела какой-то анатомический изъян, не позволявший ей стать достойной женой: либо она знала о своем бесплодии, либо вообще по каким-то причинам не могла вступить в интимные отношения – возможно, в этом были виноваты и психическая травма, нанесенная Томасом Сеймуром, и обстоятельства ее детства. Кроме того, Елизавете было категорически невыгодно иметь наследника: пока она остается единственной претенденткой на престол, она может не опасаться возможных переворотов, но стоит ей обзавестись ребенком или хотя бы супругом – и никто не мог дать гарантии, что кто-нибудь не захочет сменить монарха.

Со временем при английском дворе развился настоящий культ королевы-девственницы: Елизавету сравнивали с Девой Марией и языческими богинями, поэты воспевали ее в образах Глорианы и Королевы фей, портреты королевы наполнялись символами ее девственности: она изображалась, например, с решетом, или лилией. Даже столь любимый Елизаветой жемчуг, который она носила в изобилии, тоже ведь был символом чистоты и непорочности. Известно, что Елизавета в ответ на уговоры выйти замуж говорила, что с нее будет довольно, если на ее могиле напишут, что она «жила и умерла девственницей». А одному из придворных она сказала, что «лучше быть незамужней нищенкой, чем замужней королевой».

Наиболее вероятной наследницей английской короны была небезызвестная Мария Стюарт, шотландская королева: она была внучкой Маргариты Тюдор, старшей сестры Генриха Восьмого, и хотя линия Стюартов не была упомянута в завещании Генриха Восьмого, фактически была не последней в очереди наследников. К тому же ее права – как истинной католички, представительницы католического рода, – поддерживал Рим. Корону Шотландии она унаследовала, когда ей было всего несколько дней от роду, и страной от ее имени управляла королева-мать Мария де Гиз. Еще в раннем детстве Марию предполагалось выдать замуж за английского принца Эдуарда, однако в возрасте пяти лет она была просватана за Франциска, сына французского короля, и с тех пор воспитывалась при французском дворе. Советники убеждали ее в том, что именно у нее наиболее веское право на английскую корону, – Мария даже включила английский герб в свой личный и титуловалась как королева французская, шотландская, английская и ирландская.

После внезапной смерти ее супруга, тогда короля Франциска Второго, она вернулась в Шотландию. На руку овдовевшей королевы немедленно нашлось множество претендентов – сама Елизавета предлагала ей в мужья Роберта Дадли, получившего графский титул именно по этому поводу. Однако Мария вышла за молодого, смазливого и весьма недалекого Генри Дарнли, ставшего отцом ее сына – будущего короля Якова. Однако супруги не ладили; всего через полгода Дарнли погиб при загадочных обстоятельствах, и Мария считалась одной из вероятнейших его убийц – особенно учитывая тот факт, что уже через три месяца она вышла замуж за лорда Ботвелла. Все эти события вызвали восстание в стране, в результате которого 24 июля 1567 года Мария Стюарт отреклась от престола в пользу своего сына. Она сбежала в Англию, где попросила убежища у Елизаветы.

Елизавета не была готова ни восстанавливать Марию на престоле, ни оказывать ей какую-либо помощь: Мария по-прежнему считала именно себя законной королевой Англии. Так что у Елизаветы было достаточно причин не любить Марию, помимо простой женской ревности, о которой так любят говорить писатели. По совету лорда Сесила, Марию поселили в замке Карлейл (откуда ее позднее перевели в Шеффилд, где она провела почти восемнадцать лет), давали весьма щедрое содержание, но не допускали ко двору, да и вообще никуда не выпускали.

Между тем появление Марии в Англии спровоцировало целую серию католических заговоров. Поначалу Елизавета не верила в причастность к ним Марии – или не хотела верить – но в конце концов (не без участия провокаторов) были получены неопровержимые доказательства того, что Мария замышляла убить Елизавету. Хотя английской королеве категорически не хотелось подписывать смертный приговор Марии – это было бы слишком зловещим прецедентом, – ей все же пришлось. Восьмого февраля 1587 года Мария была казнена.

Эта казнь обострила отношения Англии с Испанией, и без того весьма натянутые. Елизавета много сделала для развития английского флота: именно при ней Англия стала великой морской державой. Но раньше моря всецело принадлежали Испании – испанские корабли регулярно курсировали в Новый свет и обратно, привозя в Испанию тонны золота и других ценных грузов. Анлийские пираты – знаменитые братья Хоукинсы, прославленный Френсис Дрейк и другие – регулярно грабили испанские корабли: Елизавета не только знала об этом, но и имела с этого неплохой доход. Официально «пиратских войн» словно и не существовало, однако на самом деле они изрядно трепали нервы испанской короне. Постепенно Англия завоевывала авторитет на море и даже утверждалась в Новом Свете, ранее безраздельно принадлежавшем Испании: в 1587 году была основана первая английская колония, получившая в честь Елизаветы имя Вирджиния – «девственная». В ответ испанцы поддерживали католические волнения в Ирландии и вынашивали планы нападения на Англию. Однако им не суждено было сбыться – как известно, подготовленная для битвы Великая армада была разбросана штормом, а ее остатки добил в Гравелинском сражении Френсис Дрейк. За это Дрейк был произведен королевой в рыцари. Говорят, Френсис Дрейк весьма заинтересовал пожилую королеву, и между ними даже началось что-то вроде романа – весьма, правда, непродолжительного. Королева оставалась верна своему Дадли – их долгой связи не помешала даже тайная женитьба Дадли в 1578 году на Летиции Ноллис, родственнице и фрейлине королевы, весьма похожей на Елизавету внешне: поначалу королева разгневалась, однако потом простила Дадли. Летиции же пришлось еще долго находиться вдали от двора, скрываясь от королевского гнева. Дадли скончался от лихорадки в сентябре 1588 года. За четыре дня до смерти он написал Елизавете письмо, справляясь о её здоровье – «самом дорогом для него». Уже после смерти Елизаветы это послание было обнаружено среди ее бумаг с ее собственноручной пометкой: «Его последнее письмо».

Стареющая королева оставалась все той же кокеткой, которой была в юности, – с поправкой на власть и возраст. Если раньше она принимала лесть, теперь она ее требовала, если раньше она соперничала с придворными красавицами – теперь во фрейлины набирали лишь некрасивых дам, и платья им разрешалось носить только простые белые или серебристые – в то время как сама Елизавета ходила в богато разукрашенных нарядах всех цветов радуги. Ее прежняя бережливость переросла в скупость, а осторожность – в бездействие. Тем не менее королева сохраняла ясный и острый ум, работоспособность и прежние привычки.

Вместо умершего Роберта Дадли королева стала отличать его пасынка, сына Летиции Ноллис от первого брака, Роберта Девере, графа Эссекса, женатого, кстати, на вдове знаменитого поэта Филиппа Сидни. Молодой красавец – а ему было всего 23 года, когда королеве уже исполнилось 55 лет, – был представлен ко двору еще Дадли, и Елизавета почти сразу обратила на него внимание. Храбрый и в то же время весьма романтичный юноша совершал подвиги во имя своей королевы и осыпал ее изысканными комплиментами. Уже скоро она вела себя с ним так же вольно, как когда-то с любимым Дадли – однако Эссекс вовсе не был столь терпелив, как его отчим. После нескольких лет в положении королевского фаворита начал зарываться: он стал несдержан, требователен и к тому же позволял себе повышать голос на королеву. Он совершал одну ошибку за другой: сначала чуть не упустил испанский флот, против которого должен был выступить, а летом 1599 года – несмотря на огромную армию – не смог подавить восстание в Ирландии, да к тому же бросил войско без разрешения. Разгневанная Елизавета отдала любимца под суд, отлучила от двора и лишила многих привилегий. Несмотря на покаянные письма, Елизавета не простила Эссекса.

Тогда он оказался во главе заговора, намеревавшегося захватить Лондон и свергнуть Елизавету. Однако все кончилось фарсом: обещанного оружия не было, мятежники разбежались, а Эссекс, вернувшийся в собственный дом, был арестован и предстал перед судом. Эссекс признал себя виновным в измене: он назвался «самым большим, самым подлым и самым неблагодарным предателем из всех, когда-либо живших на земле». Ему отрубили голову 25 февраля 1601 года.

По одной из легенд, королева была готова простить его – она лишь ожидала, что Эссекс пришлет ей перстень, который она когда-то даровала ему в знак любви. Однако перстень перехватили, и Эссекс был казнен.

Королева очень тяжело перенесла и предательство Эссекса, и его казнь. Она так и не оправилась от этой потери: ее здоровье резко ухудшилось, и к тому же у нее начались приступы душевного расстройства, во время которых они лишь плакала и звала Эссекса. Она понимала, что ее дни сочтены, – в упрек придворным, почти переставшим считаться с нею, она повторяла: «Мертва, но еще не погребена!» В своей последней речи, которую она произнесла перед парламентом в октябре 1601 года, она сказала: «На том месте, что я сейчас занимаю, никогда не появится тот, кто более предан стране и ее гражданам, чем я, кто с такой же готовностью отдаст жизнь за ее безопасность и процветание. Жизнь и царствование имеют для меня цену только до тех пор, пока я служу благу народа».

В последние годы положение страны резко ухудшилось: череда неурожаев подорвала экономику, военные расходы опустошили казну, налоги выросли, и вместе с ними росло недовольство старой королевой. В последние месяцы она уже едва держалась на ногах – однако отказывалась лечь, уверенная, что именно в постели ее настигнет смерть. Она скончалась рано утром 24 апреля, успев перед смертью назвать имя своего наследника – Якова Стюарта, короля Шотландии, сына Марии Стюарт.

Гроб с телом королевы проплыл на освещенной факелами барже до Уайтхолла, а 28 апреля доставлен в Вестминстерское аббатство. По словам летописца Джона Стоу, «Вестминстер был переполнен: множество людей на улицах, в домах, окнах, на крышах и даже на водосточных трубах, которые пришли, чтобы увидеть погребение, и когда они увидели ее изваяние, лежащее на крышке гроба, они испустили такой вздох, и стон, и плач, которого никогда не было раньше в памяти человека».

Екатерина Великая

Матушка царица

Волею судеб девочка из нищего немецкого княжества стала великой правительницей великой страны. Она узурпировала престол, но правила страной, как заботливая мать, вникая во все тонкости жизни. В те времена правление было типично мужской профессией, но Екатерина справлялась с нею с настоящим женским изяществом и тактом.

Волею судеб девочка из нищего немецкого княжества стала великой правительницей великой страны. Она узурпировала престол, но правила страной, как заботливая мать, вникая во все тонкости жизни. В те времена правление было типично мужской профессией, но Екатерина справлялась с нею с настоящим женским изяществом и тактом, даже в самые тяжелые минуты оставаясь прежде всего женщиной. Недаром Карамзин писал о ней: «Екатерина – Великий Муж в главных собраниях государственных – является женщиной в подробностях монаршьей деятельности».

Екатерина Великая, урожденная София Августа Фредерика Амалия, была дочерью герцога Христиана Августа Анхальт-Цербстского и его супруги Иоганны Елизаветы. Ее отец принадлежал к весьма многочисленному отряду полунищих немецких принцев, про которых говорили, что расходы на содержание их родового замка превышают доходы от владений.

У Христиана Августа владений не было: герцогством правил сначала его кузен, а затем старший брат, так что его сиятельству пришлось поступить на службу к прусскому королю Фридриху Второму, которому нравилось окружать себя титулованными особами. Христиан Август был женат на внучке шведского короля – у отца Иоганны Елизаветы, герцога Гольштейн-Готторпского, было пять дочерей, и то, что ей в пятнадцать лет удалось выйти замуж за неимущего принца, было немалой удачей. Однако замужняя Иоганна, легкомысленная и избалованная, невыносимо скучала в Штеттине, куда ее муж был назначен губернатором: даже рождение дочери – это событие произошло в Штеттине 21 апреля (2 мая) 1729 года – ее не обрадовало. Девочка росла, по собственным воспоминаниям, как трава в лесу: ее воспитанием и образованием почти не занимались, и она проводила дни, играя на пыльных улицах Штеттина с детьми отцовских придворных. Однако позже герцогиня Иоганна решила, что удачный брак дочери может вырвать ее саму из штеттинской тоски, и взялась за ее воспитание. В то время Германия была настоящим питомником невест для владетельных домов всей Европы, и на фоне многочисленных принцесс надо было выделиться. В жены брали красивых, образованных и послушных, так что Иоганна взялась за свою дочь всерьез. Чтобы вытравить из девочки зарождающуюся гордость, мать заставляла ее целовать платья знакомых дам, чтобы отучить от безделья – забрала все игрушки, а чтобы осанка у принцессы была величавой – ее заставляли ходить, пристегнув косу к платью. Софию Августу, которую дома звали Фике, учили языкам, танцам, музыке, началам истории, географии, богословию и прочим необходимым для будущей влиятельной особы вещам. Согласно мемуарам Екатерины, мать не слишком церемонилась с нею – за малейшую провинность, шалость или неподчинение она могла отвесить дочери пощечину.

С ранних лет Фике, обладающая от природы независимым характером, научилась скрывать и свои чувства, и свой немалый ум. От гнева матери она часто пряталась в библиотеке и там пристрастилась к серьезному чтению, изучая античных философов, ренессансные трактаты и политические мемуары. Она с ранних лет была весьма привлекательна, обаятельна и грациозна – недаром к ней, как пишут историки, собирался посвататься ее родной дядя, брат Иоганны Георг-Людвиг. Впрочем, сватовство не состоялось: Фике ждала совсем другая судьба.

Еще в 1739 году в Эйтине, где встречались все члены Гольштейн-Готторпского дома, Фике встретила своего троюродного брата Карла Петера Ульриха: вялый и некрасивый мальчик уже тогда славился безудержным пьянством, плохим воспитанием и непомерным честолюбием. Именно его – внука Петра Первого, сына его дочери Анны – избрала в 1742 году своим наследником незамужняя российская императрица Елизавета Петровна. Юношу перевезли в Россию, под именем Петра Федоровича крестили в православие, обучили русскому языку и стали подыскивать ему супругу. Поначалу Елизавета хотела женить его на сестре прусского короля Фридриха Второго, однако тот предпочел отправить в далекую Россию кого-нибудь попроще: его выбор пал на Софию Фредерику, дочь его фельдмаршала – говорили, что ее мать, герцогиня Иоганна, была шпионкой на службе Фридриха, и тот надеялся, что она будет продолжать свою службу и при дворе Елизаветы. Как бы то ни было, в январе 1744 года Фике вместе с матерью, тайно, под именем графинь Рейнбек приехали в Россию: вспоминают, что весь багаж Фике состоял из дюжины неновых сорочек, трех платьев и медного кувшина для умывания.

Ошеломленная роскошью и весельем русского двора, Фике решила во что бы то ни стало остаться здесь. Она сделала все, чтобы понравиться Петру и особенно Елизавете – была послушна, любопытна, сыпала комплиментами и даже публично рассорилась с матерью, когда ту уличили в тайной переписке с Фридрихом. Когда Фике тяжело заболела, она послала не за лютеранским пастором, а за православным священником, продемонстрировав, к немалой радости Елизаветы, свою решимость стать русской. После полутора лет при дворе, когда Фике обучали русскому языку и истории, наставляли в православной вере и придворном этикете, ее окрестили, дав ей имя Екатерины Алексеевны – так же звали мать Елизаветы, супругу Петра Первого, – а на следующий день, 29 июня (10 июля) обручили с великим князем Петром Федоровичем.

Свадьба, по пышности превосходящая все прежние торжества Елизаветы, состоялась 21 августа (1 сентября) 1745 года: молодым были пожалованы Люберцы под Москвой и Ораниенбаум под Петербургом, назначено щедрое денежное содержание и дарованы различные должности. Однако счастья в новой семье не предвиделось: Екатерина и Петр, поначалу пытавшиеся было подружиться, довольно быстро охладели друг к другу. Они были слишком разные: избалованный инфантильный Петр, который играл в супружеской спальне в солдатики, выставив супругу в караул, и воспитанная в строгости Екатерина, читавшая запоем научные труды и сочинения французских просветителей. Елизавета поначалу благоволила к невестке – Екатерина умело льстила, слушалась «тетушку» и к тому же всегда одевалась очень скромно, что известная щеголиха Елизавета, не терпевшая, когда кто-то выделялся своим нарядом из толпы или затмевал ее красотой, весьма ценила.

Кроме того, Екатерина старательно пыталась «стать русской»: прилежно учила язык, читала русских авторов, соблюдала религиозные обряды – чего от ее мужа двор так и не дождался. Но позже Елизавета, женщина весьма проницательная, поняла, что под маской послушания скрывается незаурядная личность, независимая и непокорная. Екатерина казалась императрице слишком умной, и следовательно – опасной. За ней был постоянный надзор: Елизавета желала знать, куда, когда и с кем ходит Екатерина, что читает и о чем думает: даже ее письма родным вскрывались и прочитывались. Придворные, видя такое отношение к великой княгине, тоже не спешили заводить с нею дружбу. Оказавшись перед печальной перспективой остаться при дворе без малейшей поддержки, Екатерина сделала все, чтобы завоевать симпатии окружающих: она выслушивала монологи придворных старух и играла в карты с престарелыми князьями, была щедра, любезна и подчеркнуто набожна. Постепенно слава о Екатерине как о женщине сердечной, доброй и душою русской распространилась в высшем свете – что вызвало явное недовольство среди ближайших сторонников Елизаветы, углядевших в этом коварство и интриги молодой княгини.

Но главной виной Екатерины было то, что она медлила с исполнением своего главного долга – родить Петру наследника. Через несколько лет напрасного ожидания Елизавета велела подвергнуть Екатерину медицинскому осмотру – и, как пишут историки, выяснилось, что та все еще девственница: из-за врожденного порока ее муж не мог исполнять свои супружеские обязанности. Петру немедленно была проведена операция, и после двух неудачных беременностей Екатерина 20 сентября (1 октября) 1754 года родила сына Павла. По мнению некоторых мемуаристов, отцом Павла был вовсе не Петр, а молодой дворянин Сергей Салтыков, чуть ли не специально для этой цели приставленный к великой княгине Елизаветой. Однако историки склонны считать, что если связь с Салтыковым и имела место, сына Екатерина родила от мужа: об этом свидетельствует, например, несомненное сходство Павла с Петром.

Сразу после рождения ребенка забрали у родителей: Елизавета желала воспитать мальчика сама, а Екатерине и Петру разрешалось навещать его лишь раз в неделю. Заведя наследника, Петр окончательно отстранился от супруги: он открыто имел любовниц – особенным его расположением пользовалась на редкость некрасивая фрейлина Елизавета Воронцова, но и не возражал, когда Екатерина отвечала ему тем же. Он называл жену «запасной мадам», нередко ругал ее на людях, но, тем не менее, всегда доверял ее уму, советуясь с нею по всем важным вопросам, и в знак благодарности прозвал супругу и Madame la Ressource – «Мадам Ресурс».

Быстро забыв Салтыкова, которого отослали из Петербурга, Екатерина влюбилась в польского дипломата Станислава Понятовского, который, по воспоминаниям, был в неожиданно хороших отношениях с Петром: обе влюбленные пары – Петр с Воронцовой и Екатерина с Понятовским – нередко ужинали вместе, а затем расходились по разным спальням. Вероятно, именно от Понятовского Екатерина родила в декабре 1758 года дочь Анну: Петр, узнав об интересном положении супруги, произнес: «Бог знает, почему моя жена опять забеременела! Я совсем не уверен, от меня ли этот ребенок и должен ли я его принимать на свой счет». Анна умерла через два года; Понятовского тоже удалили от двора: через много лет Екатерина в знак признательности сделает его королем Польши, а место рядом с Екатериной занял Григорий Орлов. Он был личностью необыкновенной: силач, отчаянный смельчак, герой Семилетней войны, талантливый администратор и к тому же один из самых красивых мужчин своего времени. В отличие от многих придворных он был искренним и скромным, практически – по крайней мере на фоне братьев – лишенным честолюбия и корысти. Его любовь и преданность Екатерине не подлежала сомнению – равно как и любовь к нему Екатерины.

После воцарения Петра Третьего жизнь его супруги, вопреки ожиданиям, стала еще хуже: Петр открыто говорил о том, что намерен сослать ее в монастырь, дабы жениться на Воронцовой. Екатерина, которую муж поселил в противоположном от себя крыле Зимнего дворца, между тем снова была беременна: в апреле 1762 года она родила от Орлова сына, которого немедленно после рождения отдали в чужие руки. Говорят, верный Орлов устроил пожар, чтобы Петр, охочий до подобных зрелищ, не заметил суматохи в палатах своей жены. Мальчик, получивший имя Алексея Бобринского, воспитывался в семье приближенного Екатерины, учился за границей, где прославился своим вольным поведением, а позже жил в Ревеле. Лишь после смерти Екатерины Павел Первый признал в нем брата и даровал графский титул.

Между тем положение Екатерины при дворе мужа-императора становилось все тяжелее. Когда в апреле Петр публично оскорбил жену, не желавшую пить провозглашенный им тост «за Пруссию», и даже повелел заключить ее в крепость, лишь заступничество придворных спасло Екатерину. К тому же Петр, человек явно психически неуравновешенный, своими пропрусскими реформами вызвал огромное неудовольствие русского дворянства, особенно военных, которые уже начали подумывать о том, чтобы возвести на трон Екатерину – благочестивую, умную, доброжелательную и к тому же «русскую душой». Братья Орловы, преданные Екатерине, организовали заговор: когда в июне Петр, обуреваемый новой сумасшедшей идеей воевать с Данией, отбыл из столицы, Екатерина в мужском мундире (который ей необыкновенно шел) проехалась по гвардейским казармам, подняв полки против императора. На следующий день Петр отрекся от престола, а еще через неделю погиб в Ропше – то ли от геморроидальных колик, то ли от рук заговорщиков. Когда Григорий Орлов сообщил императрице о смерти ее мужа, она заплакала: «Слава моя погибла! Никогда потомство не простит мне этого невольного преступления».

Историки сомневаются, что она имела отношение к гибели Петра: смерть его была слишком «ранней для ее славы», как заметила Екатерина Дашкова. Скорее всего, его слабое здоровье действительно не вынесло потрясений переворота…

По логике закона Екатерина, свергнувшая супруга, должна была стать опекуншей при наследнике – Павле Петровиче. Однако она не желала упускать власть: в высочайших манифестах было объявлено о том, что она станет императрицей по «желанию всех Наших верноподданных явному и нелицемерному». В сентябре 1762 года Екатерина Вторая короновалась в Москве.

Историк Ключевский писал о ней: «У Екатерины был ум не особенно тонкий и глубокий, но гибкий и осторожный, сообразительный. У нее не было никакой выдающейся способности, одного господствующего таланта, который давил бы все остальные силы, нарушая равновесие духа. Но у нее был один счастливый дар, производивший наиболее сильное впечатление: памятливость, наблюдательность, догадливость, чутье положения, уменье быстро схватить и обобщить все наличные данные, чтобы вовремя выбрать тон». Политические заслуги Екатерины, недаром прозванной Великой, огромны: она реформировала страну, увеличила ее территорию, присоединив Крым, Причерноморье и Восточную Польшу, наполнила опустошенную веселой Елизаветой казну, заботилась об образовании и воспитании подданных. Она основала полторы сотни городов, организовала Смольный институт, установила черту оседлости и реформировала монастыри. Екатерина Вторая вошла в историю как сторонница «просвещенного абсолютизма», друг Вольтера и Дидро, писательница и меценатка. Но при всех государственных заботах Екатерина ни на минуту не забывала о своей женской сущности: с истинно женским интересом она регламентировала даже наряды дам. Именно Екатерине принадлежит идея «мундирного платья»: каждый приходящий ко двору обязан быть одет в цвета своей губернии, и в тех же цветах должны быть одеты их жены и дочери. Женские платья имели элементы военной формы: на простое сукно нашивались галуны, а верхняя роба напоминала сюртук.

Воспитанная в бедности и немецкой строгости Екатерина на всю жизнь сохранила любовь к простоте и сдержанности во всем, в том числе и одежде: особым указом придворным запрещалось чересчур украшать свои платья – они должны были соблюдать «более простоту и умеренность в образе одежды». Хотя в Европе в то время царил изысканный и роскошный стиль рококо, Екатерина, словно специально, игнорировала веяния моды, вводя вместо этого собственный стиль: простые прически, гладкие, без парижских бантов и оборок, юбки, ткани без пышного рисунка и обязательно русского производства. Модные в то время огромные фижмы императрица надевала только в крайних случаях, предпочитая платья с мягкими юбками из гладкого атласа или бархата. Желая подчеркнуть величие страны и единство ее правящего класса, Екатерина ввела русское придворное платье: напоминавший сарафан наряд, дополненный традиционным кокошником, часто надевала и сама императрица, и ее фрейлины. Впечатленные европейские послы ввели на Западе моду на подобные платья – которые в честь Екатерины стали называться «царицыными», «по царице», a-la Catherine.

В педагогике Екатерина тоже слыла реформатором: хотя по велению судьбы ей так и не удалось почувствовать себя настоящей матерью, она наверстала свое с внуками, особенно со старшими – Александром и Константином, которых воспитывала как будущих правителей по собственной системе, основанной на философии Руссо. Екатерина даже придумала для внуков специальный детский костюм, позволявший им свободно двигаться: наряд был настолько удачен, что выкройку просили для своих детей европейские монархи. Азбуку для своих внуков Екатерина также написала сама.

В обращении Екатерина была, не в пример многим монархам, очень проста и равно учтива со всеми, от слуг до собственных фаворитов. Вспоминали, что приглашенные на ее обеды не должны были вставать, когда разговаривали с императрицей, даже если она стояла, – недаром перед входом во дворец стоял щит с надписью: «Хозяйка здешних мест не терпит принужденья».

Баронесса Димсдейл, представленная Екатерине в 1781 году, описывала ее как «очень привлекательную женщину с прелестными выразительными глазами и умным взглядом». О царице баронесса писала, что летом та носит белый капор и кожаные туфли, по вечерам накидывая платок, любит делать замысловатые прически и наряжаться, но делает это с похвальной скромностью и экономией.

По укоренившейся с детства привычке, Екатерина и будучи императрицей вела очень строгую жизнь. Ее распорядок дня вызывал у послов оторопь: Екатерина вставала в шесть утра, завтракала крепким кофе с пирожными, с восьми утра принимала доклады, а потом занималась делами до обеда. К обеденному столу подавали 3–4 блюда, достаточно простых и дешевых – больше всего императрица любила разварную говядину с соленым огурцом и смородиновый морс. После обеда она занималась рукоделием – императрица прекрасно вышивала, вязала, гравировала, знала токарные работы, резала по янтарю и камню, – а потом читала. К ужину Екатерина выходила только в случае празднеств, предпочитая вместо застолья провести время с книгой или в обществе любимого человека.

Как любой женщине, императрице хотелось любви, понимания, заботы – то есть простого женского счастья, которым судьба обделила ее в браке. Несмотря на обилие слухов, воспевающих чувственность и легкомыслие Екатерины, у нее было не так много любовников – авторитетные исследователи насчитывают всего два десятка, из которых несколько провели рядом с царицей долгие годы. К Григорию Орлову, которому Екатерина была обязана троном, она испытывала настолько сильные чувства, что даже собиралась выйти за него замуж: однако советники отговорили ее – во главе Российской империи не может стоять графиня Орлова. Однако она продолжала жить с ним как супруга и доверять ему те дела, которые по идее должен был исполнять супруг-император: Орлов командовал войсками, управлял подавлением Чумного бунта, возглавлял Вольное экономическое общество. Однако его чрезмерная чувственность проявлялась не только в постели императрицы, но и в беспорядочных связях. Екатерине это надоело, и она заменила его на его же брата, Алексея, которого позже сменил блистательный князь Потемкин. Расставшись с императрицей, Григорий Орлов влюбился в свою юную кузину, фрейлину Екатерину Зиновьеву, и со скандалом в 1777 году на ней женился. Разгневанная Екатерина была готова отослать обоих супругов в монастырь, однако позже простила их и даже наградила. Когда через несколько лет граф Орлов после внезапной смерти жены сошел с ума и вскоре умер, императрица искренне его оплакивала.