Навязанный рай

– Пересчитывать будете? – спросил он, кивая на деньги и по-прежнему не глядя на меня.

– Я вам верю.

– Тогда, с вашего позволения, откланяюсь.

– Всего доброго, – пожелал я и не думая вставать с кресла, чтобы проводить. Хотелось посмотреть, будет ли он «левитировать» с балкона или уйдёт как нормальные люди через дверь.

– И вам того же, – сказал Ремишевский и направился к двери.

Щёлкнул замок, дверь чуть приоткрылась и тут же вновь захлопнулась.

– Простите, я что-то не могу справиться с замком.

«Ага! – промелькнула мысль. – Вот ты и попался! Дверь-то приоткрылась, так что с моим привередливым замком ты справился точно так, как я с замком твоего „дипломата“»!

Я встал, вышел в прихожую, открыл дверь.

– Как видите, всё очень просто, – сказал я, поймав-таки взгляд Ремишевского и глядя ему в глаза. Растерянности в его глазах не было. Было любопытство. – Прощайте.

Он вышел на лестничную площадку, но лифт вызывать не стал.

– До свиданья, – многообещающе поправил меня он и стал быстро спускаться по лестнице.

Я закрыл дверь, вернулся в комнату. Видеться с Ремишевским более не желал, но его обещание настораживало. Он определённо считал, что наша встреча не последняя. Отнюдь не простого визита я был удостоен. Для доставки выигрыша победителю достаточно направить курьера или переслать деньги по почте, а тут – заместитель директора филиала банка является собственной персоной… Вдруг я вспомнил одну деталь, которой ранее не придал значения, и выскочил на балкон. Так и есть – память у меня фотографическая, – никакой машины у подъезда не было. Это что ж, заместитель директора престижного банка пешком ходит? Оригинально, если не сказать более.

Я постоял на балконе минут пять, наблюдая за выходом из подъезда, но Ремишевский на ступеньках так и не показался. Как я и предполагал. Что стоит «левитирующему» человеку, или «человеку-невидимке» (ещё один вариант, ранее не пришедший в голову, почему не увидел на балконе гостя) пройти сквозь стены или просочиться через канализацию? Плёвое дело.

Как я ни иронизировал над случившимся, стараясь задавить возникшее в душе щемящее чувство тревоги, оно росло. Кто-то явно заинтересовался моими неординарными способностями, и визитом Ремишевского мне намекали, что я не один такой на Земле – возможно, существует хорошо законспирированное анонимное общество таких же уникумов, и они ищут себе подобных.

От такого умозаключения нехорошо засосало под ложечкой, и появилось двойственное ощущение, будто всю жизнь ждал подобного визита; ждал, но надеялся, что эта встреча никогда не произойдёт.

Чтобы упорядочить мысли и провести аналитический разбор ситуации, я сел за столик, сложил аккуратной стопкой деньги, поискал визитную карточку Ремишевского. Карточки нигде не было – ни на столике, ни под купюрами, ни на полу. Испарилась, хотя мог дать голову на отсечение, что Ремишевский её не забирал. Память, как уже говорил, у меня фотографическая, поэтому я «прокрутил» в голове все события и лишний раз убедился, что гость её не брал. Но, странное дело, после того как Ремишевский положил визитку на столик, я её больше не видел. И интуиция, часто помогавшая разыскать потерянную вещь, в этот раз молчала. Будто такой карточки не существовало в природе. В наведенную галлюцинацию я не верил – психологические тесты медицинского обследования в спецподразделении «Аз» показывали, что степень моей внушаемости равна нулю, поэтому, будь даже Ремишевский великим гипнотизёром, ему никогда не удалось бы убедить моё сознание в реальности несуществующей визитки или в том, что он, находясь на балконе, для меня невидим. Карточка действительно испарилась, а Ремишевский на балконе отсутствовал. Каким образом это происходило, я вряд ли когда-нибудь узнаю, а вот зачем всё это нужно, кажется, начинал понимать. Кто-то хотел показать, что он догадывается о моих способностях, и визит Ремишевского должен был вывести меня из состояния душевного спокойствия, заставить нервничать и, само собой, начать активно проявлять свои неординарные способности. Вряд ли мной снова заинтересовалась государственная служба – в ФСБ знали только о моих необычных физиомоторных качествах, и, если бы там надумали возрождать группу быстрого реагирования «Аз», моя повторная вербовка прошла бы совсем по-другому. Так что этот вариант отпадал…

Достав из кармана сотовый телефон, я набрал справочную, узнал номер коммутатора банка «Абсолют» и позвонил.

– Холмовский филиал банка «Абсолют», – сообщил приятный женский голос. Судя по голосу, отвечала молоденькая, симпатичная девушка, что лишний раз подчёркивало солидность банка, где блюдут своё реноме.

– Добрый день.

– Здравствуйте, чем могу помочь?

– Соедините, пожалуйста, с заместителем директора по связям с общественностью Ремишевским Викентием Павловичем.

– Кто его спрашивает?

– Директор фирмы «Сигма» Исидор Бубуладзе, – брякнул я первое пришедшее в голову.

– Минутку…

Минутка растянулась на все три, затем тот же грудной воркующий голос сообщил:

– К сожалению, в данный момент Викентий Павлович отсутствует. Будет через час. Вы можете оставить сообщение…

– Нет. Позвоню позже, – буркнул я и отключился.

Разговор ничего не прояснил. Были большие сомнения, что меня посетил настоящий заместитель директора холмовского отделения банка «Абсолют», и почему-то думалось, что, соедини девушка с Ремишевским, я услышу незнакомый голос.

А вообще, глупость совершил. Если за мной действительно началась охота, то сотовый телефон могли прослушивать, или же в банке вести запись телефонных разговоров. Идентифицировать голос – пара пустяков, кем ни называйся… По всему понятно, что игра со мной началась, ждут ответного хода, который я в растерянности совершу. Поэтому лучше всего сохранять спокойствие и вести себя так, будто ничего не произошло.

Откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза и минут пять обстоятельно осмысливал ситуацию. Да, пожалуй, ничего не предпринимать, это лучший выход из положения. Посмотрим, что против меня предпримут.

И всё же кое-что я сделал. Сел за компьютер, вошёл в Интернет и попытался выяснить, что это за язык такой – йорокский, и правильно ли мой гость перевёл с него слово «ауфлемэ», которое столь странным образом подействовало на меня. Языка я такого не обнаружил, самым близким по звучанию к его названию было слово йоркширы. Английская порода свиней, отличающихся особой плодовитостью. В общем, свинячий язык. А вот слову «ауфлемэ» и близко ничего по созвучию не было. Конечно, написание слова и его произношение, например, в английском, понятия разные, и я попытался, по аналогии с Ремишевским, переиначившим наркоманов в маркоманнов, составить нечто подобное. Получилась полная чушь. Аутофлегма – посторонняя плесень. Хотя, возможно, на свинячьем языке так и называют хозяина…

Чертыхнувшись из-за бесполезно потраченного времени, я вышел из Интернета и вычистил из памяти компьютера все файлы, по которым можно проследить, чем занимался. Если кто-то пожалует в квартиру в моё отсутствие, незачем ему знать о моих лингвистических изысканиях…

Выключив компьютер, я приготовил кофе и вышел с чашечкой на балкон. Панорама города не подняла настроение, наоборот, навеяла грусть. Точно так я стоял на балконе пять лет назад, когда приехал в краткосрочный отпуск из спецшколы ФСБ на похороны родителей, погибших в автомобильной катастрофе, и испытывал почти аналогичное чувство. Почему-то появилось стойкое убеждение, что Холмовск придётся скоро покинуть. Быть может, навсегда. Своей интуиции я верил.

Глава вторая

Холмовск был молодым городом, основанным в пятидесятые годы двадцатого века на месте разведанных залежей бокситов. Неизвестно, кто руководил строительством нового города, но поступил он разумно. Рядом с рудником поставили ТЭЦ, затем возвели алюминиевый завод, и замкнутая система производства позволила горожанам гораздо легче перенести социальные потрясения, обрушившиеся на Россию, поскольку спрос на алюминий как внутри страны, так и за рубежом никогда не падал. Несколько позже был построен номерной авиационный завод, в просторечии шутливо именуемый «КБ Мокрого», так как штурмовиков серии «Су» (КБ Сухого) здесь никогда не производили. В период жесточайшей стагнации экономики «КБ Мокрого» переквалифицировалось на выпуск алюминиевых кастрюль, но в настоящее время вновь появились военные заказы, и жизнь потихоньку наладилась. Конечно, не как в столице, но вымирать город не собирался, в отличие от многих других городов, построенных во времена социализма в угаре комсомольских ударных строек.

Мне нравился Холмовск, тихий, спокойный, хотя родным город не был – сразу после окончания десятилетки я вместе с родителями, спасавшимися от нищеты и безработицы, перебрался сюда из беспросветно бесперспективного Лебединска, где, кроме химерически громадного котлована на месте некогда знаменитой Курской магнитной аномалии да заброшенного из-за отсутствия сырья горно-обогатительного комбината, ничего примечательного не было. Из Холмовска я ушёл в армию, здесь похоронил родителей и жил один уже почти пять лет. Скорее всего, прожил бы и оставшуюся жизнь, да, видимо, не судьба…

Охваченный ностальгической грустью я медленно проехал по центральной улице, бросая тоскливые взгляды на дома, витрины магазинов, прохожих, будто прощался с ними навсегда. Рановато, конечно, – пару недель, а то и месяцев здесь ещё поживу, пока более-менее не обрисуется ситуация, – но, боюсь, когда придёт пора уносить ноги, будет не до прощания и ностальгии.

Свернув к алюминиевому заводу, я доехал до моста через речку Лузьму и, оставив «жигули» на платной стоянке, направился в ресторан «Chicago», некогда называвшийся «Вильнюсом», но теперь (то ли в пику отделившейся от России Литве, то ли в честь политического курса правительства) получивший название всемирно известной гангстерской столицы. Пройдя через полупустой зал, я вышел на открытую террасу, где почти никого не было, – всё-таки весна, прохладно, и солнце, едва миновав зенит, только-только начало прогревать край террасы. Но не хотелось сидеть в душном прокуренном зале и, против воли, слушать чужие разговоры за соседними столиками.

Усевшись за единственный освещаемый солнцем столик у самого парапета, я окинул взглядом террасу. В дальнем конце расположились двое кавказцев в одинаковых чёрных кожаных куртках. Судя по тому, как быстро они ели и отсутствию спиртного на их столике, к криминалитету, вопреки устоявшемуся мнению о кавказцах, эти не имели никакого отношения. Мелкие торговцы, доставившие в город ранние овощи, и теперь по-быстрому перекусывавшие перед обратной дальней дорогой. А справа от меня, через столик, сидела Верунчик – симпатичная молоденькая проститутка, представлявшаяся клиентам как Инга. На столике перед ней стоял бокал с пепси-колой, она жадно курила, зябко кутаясь в курточку, и то и дело бросала на кавказцев призывные взгляды. «Призывность» получалась плохо – в глазах Верунчика-Инги было больше тоски и понимания, что все старания напрасны. Это не клиенты – это полный облом.

Я невольно пожалел Верунчика. Её сутенёр Афанасий заставлял девушку торчать в ресторане с утра до ночи, хотя в «дневную смену» подцепить клиента шансов практически нет. Спрос на «ночных бабочек» начинается поздним вечером, да и то ближе к закрытию ресторана.

– Привет! – махнул я рукой.

Она кисло улыбнулась, кивнула. Знала, что я не из разряда клиентов.

Внезапно я понял, что одно дело – сидеть в одиночестве в зале ресторана и слушать чужие разговоры, но совсем другое – просто поболтать со знакомым человеком. Разрядиться в пустопорожнем разговоре, чтобы снять душевный дискомфорт, вызванный визитом Ремишевского, сейчас просто необходимо.

– Есть хочешь? – спросил я.

Она одарила меня всё ещё недовольным взглядом, но тут же расцвела в благодарной улыбке.

– Ага!

Верунчик подхватилась из-за столика и быстренько перебралась ко мне.

– Ух ты! – обрадовано сказала она, усаживаясь в пластиковое кресло. – У тебя здесь тепло, солнышко греет, а я, дура, в тени сидела…

Появился официант. Валера. Что хорошего переняли у Запада в «Chicago», так то, что за завсегдатаями закрепляли конкретных официантов. Где бы я ни сел, меня обслуживал только Валера.