Останься после..

Глава 1

Правило первое: никогда не пропускать первую пару. Правило второе: не связываться с девчонками из своей группы. Третье – держать дистанцию с преподами. Я выстроил эти законы, как крепостную стену. И вот, в понедельник, в 8:15, она их всерьез поколебала. Не просто поколебала – вбила в самую сердцевину таранный шест.

Я вошел в колледж с запахом уличного дыма и ночной скорости на коже. В голове гудело. И тут – тишина. Необычная, а натянутая, как струна. И этот запах. Не духи. Прохлада. Как будто в спертом воздухе коридора треснуло окно в альпийское утро. Лаванда, мороз, чистота. Как ножом по нервам – контраст с моей вчерашней грязью.

Она стояла у окна в учительской, видимой через стеклянную стену. Новая. Это понятно было с первого взгляда. Не наш замызганный контингент. Она. Хрупкая, будто из другого измерения, где люди сделаны из фарфора и тихого света. Светлые волосы убраны, но одна прядь вырвалась, касаясь щеки. Она что-то искала в папке, и ее брови были чуть сведены. Концентрация. Я остановился, будто врезался в невидимое стекло. Весь мой утренний сброд мыслей разбился вдребезги.

Потом вышел Семыкин, наш математик. Толстый, потный, вечно ноющий. Живое олицетворение всего, что я здесь ненавидел. Подошел к ней. Сказал что-то. Она подняла глаза. И улыбнулась.

Это была не та улыбка, что дарят знакомым. Вежливая, профессиональная. Но для меня она ударила, как нож под ребро. Ее губы. Белые, ровные зубы. Ярко-розовая помада на фоне бледной кожи – сигнальный огонь в тумане. Моя рука сжалась в кулак так, что кости хрустнули. Он что, думает, имеет право? Дышать на нее своим перегаром вчерашнего борща?

Семыкин засмеялся, его живот затрясся. Он протянул руку, чтобы взять у нее какую-то бумагу. Его пальцы – короткие, с обгрызанными ногтями – были в сантиметре от ее пальцев. Мышцы на моих плечах напряглись сами собой, готовые к броску. Отодвинь его. Сломай эту руку. Мозг просигналил красным: нарушение дистанции.

И тогда она это сделала. Ловко, почти небрежно, переложила бумагу из одной руки в другую, избежав касания. Кивнула. Неприступно. Семыкин ушел, довольно хихикая. А она снова стала серьезной, но уголки ее губ еще хранили след улыбки. Мою улыбку. Ту, что он украл. И это уже было личное.

Я вошел в учительскую, не стуча. Дверь громко хлопнула о стену. Она вздрогнула и обернулась.

Вблизи она была еще хрупче. И еще прекраснее. Глаза – серо-голубые, огромные, как озера, в которых можно утонуть с головой. Над верхней губой – едва заметные светлые волоски, которые ловили свет. Я подошел близко, нарушив все нормы приличия, все свои же правила. Вдохнул ее запах. Лаванда, простое мыло, женская кожа – и никакой химии. Натурально. Дорого.

– Вы – новая? – спросил я. Голос прозвучал ниже и грубее, чем я планировал. Сдавленно, будто кто-то сжал горло.

Она отступила на полшага, спиной к подоконнику. Ее пальцы, белые и тонкие, вцепились в папку.

– Я новый преподаватель истории искусств. А вы кто?

– Витя. С вашей группы, – бросил я, наблюдая, как эта информация отпечатывается в ее сознании. Твой студент. Твоя проблема.

– Виктор, в учительской находятся только преподаватели. Вам нужно…

– Мне нужно было это увидеть, – перебил я, делая еще шаг. Теперь между нами было не больше тридцати сантиметров. Я видел, как вздрогнула яремная ямка у основания ее горла. Видел каждую ресницу. – Как вы ему улыбаетесь.

Она не опустила глаза. Не покраснела. Ее взгляд стал острым, ледяным. Сталь против моей грубой силы.

– Это не ваше дело. И отойдите, пожалуйста. Вы нарушаете личное пространство.

– А он не нарушал? – прошипел я. Ревность, едкая и незнакомая, скрутила желудок в тугой узел. Я впустил в себя этого демона, и теперь он рвался наружу. – Этот жирный ублюдок?

Ее щеки покрылись алым румянцем. Но не от смущения. От гнева. Хорошо. Пусть горит. Хоть так.

– Вы немедленно извинитесь! И выйдете!

– Или что? – я наклонился еще чуть – чуть, мой рост навис над ней. Она была почти на голову ниже. Игрушечная. И опасная. – Пожалуетесь? На что? На то, что я спросил? Что вы ему улыбаетесь, а мне – нет? Это не проступок, Анна Сергеевна. Это вопрос.

Она замерла. Дышала часто, ровно. Ее грудь поднималась и опускалась под тонкой тканью блузки. Я смотрел туда, не скрывая этого. Откровенно, по-хулигански. Мне хотелось прикоснуться. Проверить, реальна ли она. Зажать в ладонях ее тонкие запястья, почувствовать пульс. Заставить ту улыбку появиться снова, но только для меня. Выцарапать ее, если понадобится.

– Виктор, – произнесла она четко, отчеканивая каждый слог, будто вела лекцию. – Вы находитесь в состоянии эмоционального возбуждения. Это не место для выяснения отношений. Вы сейчас развернетесь и уйдете. А я сделаю вид, что этого разговора не было. Единственный раз.

Ее спокойствие было оскорбительным. Оно дразнило. Кричало о том, что она меня не боится. Что она уверена в своей власти, в своем праве на дистанцию. И это заводило меня больше всего. Ломалось последнее разумное правило – правило нулевого касания. Я уже мысленно его нарушил тысячу раз.

Я медленно, нагло оглядел ее с ног до головы. Задержался на изгибе бедер, на тонкой талии, на открытом вороте блузки, где билась та самая яремная вена.

– Хорошо, – сказал я, отдавая себе отчет, что это не капитуляция, а объявление войны. – Я уйду. Но знайте одно. Ваши улыбки теперь принадлежат мне. Все. Каждая. Я за ними слежу. Это мой новый факультатив.

Я развернулся и пошел к выходу. Чувствовал ее взгляд на своей спине, жгучий, как прикосновение раскаленного металла. Оставляющий след.

У порога обернулся. Она все еще стояла, прижавшись к подоконнику, статуя из льда и гнева.

– И, мисс…?

– Анна Сергеевна, – выдавила она сквозь сомкнутые зубы. Каждое слово – как щелчок затвора.

– Анна Сергеевна. Первый урок у нас послезавтра. Жду с нетерпением.

Я вышел, оставив дверь открытой. Нарочно. Пусть этот ее альпийский воздух смешается с вонью коридора. Выходя, я поймал в лицо поток из учительской – и да, там пахло только ею. Лавандой и вызовом.

В коридоре сердце колотилось, как после спринта. В горле стоял медный привкус адреналина и чего-то нового, всепоглощающего. Жажды. Не просто интереса. Права собственности.

Я только что нарисовал линию. Мелом по асфальту. И уже знал – переступлю через нее первым. Она пока что думает, что держит ситуацию под контролем, что ее тихий голос и ледяной взгляд – достаточная крепость.

Она не знает, что ее контроль – это единственное, что мне сейчас нужно сломать. Или завоевать. Разницы уже не было. Игра началась. С нулевым касанием – покончено.