Грибные дни

– Огурцов соленых надо взять, – стала собираться смирившаяся мать.

– Зачем? – не понял отец, жадно поедая глазунью из пяти яиц.

– А вдруг леший встретится? А так Сидор-огуречник поможет.

– Не, ну тогда оно да, – поперхнулся отец. – Вдруг и правда, леший… А вы чего сидите, не собираетесь? – начал он воспитывать нас. – Взяли моду, расслабляться. Думаете, что батька вам грибы таскать будет? Мигом вскочили и скачками понеслись!

– Вить, может, не будем их брать? А то змея какая укусит, а нам потом хоронить…

– Кать, не каркай! Какие змеи в дождь? – отец с досады плюнул в опустевшую сковородку.

– Не плюй в колодец – пригодится напиться. В такую погоду небось даже змеи и медяницы с веретеницами коров не сосут. А от змей, – она повернулась к нам, – входя в лес надо сказать, что Благовещение было в такой-то день недели.

– Лучше про первое мая скажите, – захихикал отец, – или двадцать второе апреля.

– Вить, не трепи как ботоло! Треплешься, как перебежчик Микоян, Родину на сосиски в булках променявший!

– А папка говорил, что Микоян не предатель, а разведчик, – влез Пашка, – в США внедрившийся.

– То, что он организовал Христианскую Коммунистическую партию (ХКП), – нахмурившись, начала объяснять мать, – еще не повод считать его разведчиком. Как по мне, так никакие сосиски в булках с делом святой Партии не сравнятся. Строительство святого коммунизма требует гастрономических жертв, а не ублажения Мамоны прожорливого! А партия его только денежки сосет советские, а ЦРУ и пентагоновскую военщину до сих пор не свергли, революцию не сделали, негров от угнетения не освободили.

– Хватит уже! – вскипел отец. – Виталий, ты понесешь мешки и ведра. Ведра хорошо спрячь в мешок, чтобы никто не понял что это такое. Паш, ты с нами пойдешь, напяливай форму школьную, – продолжал он раздавать указания. – Кать, одевайся!

– Мы пойдем за грибами! – начал скакать по прихожей обрадованный Пашка, мой младший брат.

Он всегда был слегка с придурью, весь в родителей.

– Баран, не так громко, – проходя мимо, отец отвесил ему подзатыльник. – Не умеешь ты язык за зубами держать! Плохой из тебя разведчик.

– Посерить сходите на всякий случай, – посоветовала нам мать. – А то вдруг в лесу захочется.

– А в городе для этого есть белые унитазы, – важно сказал отец, – но не у всех. У некоторых желтые.

– А в лесу почему нельзя? – не понял Пашка. – Можно же газету в лес с собой взять…

– В каком лесу? В лесу! Там леший порчу на тебя наведет по говну!

– Леший? – переспросил Пашка.

– Леший он завсегда главнее медведя, – мелко закивала мать, – вроде как ваш батя завсегда главнее агронома. А жена у него, лешачиха, волосаткой зовется.

– А на кого он похож? – не унимался брат.

– Кать, объясни по быстрому, – снизошел отец. – Он у нас, почитай, заскребыш, ему простительно.

– Да вон на батю вашего и похож, только страшнее чутка: весь волосатый, уши большие, рога бывают, и в целом неприятный так внешне.

– Не Ален Делон, – подмигнул отец нам. – Я красивше.

– С полстолба ростом, – продолжала стращать мать, – борода у него зеленая, шляпа такая большая, широкая, – развела руки, – белая, пояс красный. Правый глаз у него как стеклянный: неподвижный и больше левого. Еще у него кровь синяя, но вы ему кровь вряд ли сумеете пустить.

– Наши башибузуки и хунвейбины в одном лице – смогут, – глумливо улыбнулся отец, – они не только лешему, они бы и самому святому Ленину кровь пустили прямо в Мавзолее.

– Вить, не богохульствуй! – оборвала его мать. – На святого Ленина даже у них бы рука не поднялась. Короче, с кровью понятно, так что смотрите на обувь. На правой ноге у него левый сапог, на левой – правый. Сапоги непременно с подковами.

– А как его узнать, если подков не будет видно?

– Что тут узнавать? Кривляется, словно развинченный. Он, как тебя увидит, а особенно, такого как тебя, дурака, обмишулит, так начнет кричать, хохотать, стукотать, ухать и хлопать в ладоши. А ты будешь стоять и обтекать, как обосранный курями олух.

– И что тут страшного? – не понял Пашка. – В цирке клоуны тоже хохочут и хлопают в ладоши. Да я и сам могу хохотать.

– А то, что от этого всего ветер поднимается страшный, буря, гром и молния, марево, деревья ломаются. Смерч, вихрь, чертова свадьба. Ну, или просто заблудишься, заведет тебя в болото топкое или чащобу непролазную, да там и оставит. И так заведет, что ты будешь лес лучше своего двора знать, а все равно, в пять минут заведет, закружит в трех соснах, днями там блудить заставит. Без следа сгинешь. Ищи-свищи тебя потом, никакая милиция и никакой всесоюзный розыск не помогут. Он же так заморочить может, так над тобой поглумиться или даже надругаться, что мало вовсе не покажется! А то и просто сожрет тебя, да и не поморщится.

– Так он людоед? – поразился Пашка.

– Встречаются среди них и людоеды и сыроеды, – кивнула мать. – Он может и просто из озорства непотребность учинить над вами, а уж если рассердите или прогневаете, то тут уж точно, только держись. Запомните: леший могущественен, как член святого Политбюро, и в лесу вездесущ, как Фигаро[11 - Фигаро (Figaro, фр. – Фигаро?, исп. Фи?гаро) – герой трёх пьес Бомарше и созданных на их основе опер; испанец из Севильи, ловкий пройдоха и плут, первоначально парикмахер (цирюльник), затем слуга графа Альмавивы. Имя стало нарицательным. https://ru.wikipedia.org/wiki/Фигаро (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B8%D0%B3%D0%B0%D1%80%D0%BE)]. И еще, так по мелочи: он волков пасет – сам понимаешь, – она многозначительно замолчала.

– Так как от него защититься? – слегка поутих брат.

– Огурцом соленым можно швырнуться, уж больно он соль не любит. Кочерга еще помогает, но вам, безруким, кочергу доверить страшно: или поломаете или потеряете. Так что в лесу, как, не дай Бог, лешего увидишь, так надо всю одежду налево выворачивать или шапку наизнанку. Так вы в глазах лешего за своих сойдете, и он вас с миром отпустит.

– И сапоги местами поменять?

– Ты, дурачок, – мать с сожалением посмотрела на Пашку, – можешь и сапоги поменять, но если обувь испохабишь, то я тебя сама растерзаю, без всякого лешего. Можно еще кричать «овечья морда, овечья шерсть», но это слабо помогает, да и лешие иногда глухие попадаются. Учти, леший еще и голос у тебя украсть может.

– Ему бы полезно, – сказал отец.

– Вить, не каркай! Леший, он из проклятых людей. Так что будете бесчинствовать, и сами лешими станете. Он может во что угодно обернуться, хоть в лося, хоть в лесного порося. Он вообще может в гриб превратиться, так что незнакомые грибы не берите.

– А какие брать? – не понял брат.

– Знакомься с ними, балбес! – пошутил отец. – И все станут знакомыми: полное лукошко из леса унесешь.

– Вить, тебе бы только хохмить, – поджала губы мать. – Нет в тебе серьезности никакой. Леший еще и оленем стать может. И мхом стать белым может, поэтому по белому мху не ходите: не леший, так бучило болотное под ним окажется. А то еще бывает, сидит леший на кочке и ковыряет лапти.

– А где он лапти берет?

– А где и мамка ваша, ха-ха-ха, – засмеялся отец, – у старух ворует.

– Вить, не говори поперек, – мать трижды поплевала через левое плечо. – Я отопки на благое дело ворую, а леший – на нечистое. Понимать надо, – постучала указательным пальцем ему по лбу, – а то совсем свихнулся со своей диалектикой и марксизмом-ленинизмом!

Она, бывало, как наберет отопков, лаптей старых, да привязывает их к забору, чтобы дом и подворье от сглаза уберечь, скотину неизуроченной сохранить.

– Откуда ты все это знаешь? – не унимался Пашка.

– Дед ваш, Егор, учил, да и бабушка Клава, земля ей пухом, сказывала. Да и другие говорили, – неохотно объяснила мать.

– Ты же говорила, что дед Егор в НКВД служил.