Соломенная собачка с петлей на шее

Я сел на стул, на спинке которого висели ее ночная рубашка и кардиган; пока я был за дверью, она успела натянуть джинсы и фланелевую рубашку в черно-белую клетку.

– Тебе же есть восемнадцать? – спросил я и ужаснулся своему вопросу.

Она остановилась, перестала собирать свой походный рюкзак и пристально посмотрела на меня. Я отвел взгляд и улыбнулся.

– В чем дело? – спросила она неожиданно строго. Мне уже не верилось, что я порядком старше.

– В каком смысле? – спросил я.

– Почему тебя интересует мой возраст? – она насторожилась; кажется, я потерял ее доверие.

– Да не знаю… Ничего такого. Просто мы же вместе сваливаем. Это могло бы выглядеть как похищение или что-то в этом роде, если тебе нет восемнадцати.

Она засмеялась… грубовато и даже зловеще, что ли.

– По паспорту мне двадцать три. Ну ты и трусишка, Герман! Не ожидала.

Я улыбнулся максимально мило. Когда-то давно я заметил за собой этот тип улыбки, он меня часто выручает. Я мог бы стать каким-нибудь проходимцем… ну, альфонсом там, не будь у меня исковеркана психика. Что-то во мне есть такое. Иногда проявляется.

Кошка тем временем забралась на кровать и стала наблюдать за рюкзаком, который все больше наполнялся вещами. Постепенно в него влезло почти все, что было на комоде, в нем утонули ноутбук и фен.

Лиза застегнула рюкзак и попыталась закинуть его на плечо. Он оказался слишком тяжелым, и мне пришлось взвалить его на себя.

Мы вышли на улицу. Луна сегодня была не такая яркая, как последнее время. Тучи застилали звезды, было чертовски темно и тихо. Когда луна пропала в одной из туч, я достал телефон и стал светить нам под ноги. За спиной у меня криво висел плохо собранный Лизин рюкзак, а мой чемодан бил меня по ноге. Было неудобно и холодно.

Лиза несла под курткой кошку, у которой смешно торчала голова и вибриссы. Эта ошалевшая дурында ничего не соображала. Ее же могли удавить без суда и следствия. Это, верно, так бы и произошло, если бы не такое благоприятное – с этим уже не поспоришь – стечение обстоятельств, как мое существование. Подумать только, да ведь я уже и забыл, что именно так было и с Лизой…

Мы плелись в ночь, в какой-то дом, вероятно, на такой же окраине, но только в другой части города. С каждым шагом мне становилось все лучше и лучше. Затхлость проклятого дома Кайновых незаметно просочилась в мой разум, и я только сейчас начал осознавать, насколько несвободным ощущал себя эти две недели. Я шагу боялся ступить – это неприятно признавать, но это так. Я слишком пекся о том, чтобы никому не мешать, а меня все равно смешали с грязью. Можно совершенно ничего не делать – никого не трогать, ни во что не ввязываться, возлюбить ближнего своего – и тем не менее остаться в дураках. Что-то здесь не так. Неужели мир настолько несправедлив?!

* * *

Ян сразу обрадовался нам, а когда сообразил, что Лиза тоже остается, его глаза засверкали от восторга. Он выделил ей отдельную комнату на первом этаже, рядом со своей, и был невероятно внимателен, так обходителен, любезен. Сразу побежал на кухню, открыл бутылку красного и бутылку белого, какие-то рыбные консервы… Достал бокалы из семейного сервиза, нарезал сыр, положил маслины на белое блюдечко… В общем, он очень старался и, разумеется, не ради меня. Тут все было ясно.

В гостиной шумел телик, показывали «Бойцовую рыбку». И я сразу залип. Много лет у меня нет телевизора, и он всякий раз завораживал меня, когда я бывал – что случалось нечасто – у кого-нибудь дома, особенно если в комнате полумрак, как здесь.

Я уселся на диван, который стоял прямо посередине большой гостиной с печкой по типу камина. Оранжевый торшер горел в углу возле телевизора. Люстры здесь не было.

Ян с Лизой были на кухне, о чем-то разговаривали, смеялись. Мне вдруг стало обидно. Это мелкое чувство травило меня по пустякам, и я уже тогда понимал всю его гнусность. Кажется, я говорил себе: «Может быть, она пошла не со мной, может быть, она пошла к Яну, было бы глупо вмешиваться…» Так что я взял себя в руки и стал осматривать комнату.

На столике возле дивана я увидел несколько бутылок пива и, недолго думая, схватил одну и тут же открыл. Пара глотков, и мне стало лучше. Дешевое кислое пиво обжигало мне глотку, но этого-то я и хотел. Хотел переключить внимание на что-нибудь… ну хотя бы на свое тело, на его ощущения. Я сполз спиной по дивану так, что моя костлявая задница оказалась на самом краю, стал глотать пиво большими глотками и смотреть в экран.

– Герман, – крикнул с кухни Ян, – ты чего там? Иди к нам!

Я допил пиво и пошел на кухню. Там было очень светло, почти жарко и слегка тесновато из-за большого количества бесполезной кухонной мебели. Если бы у меня был свой дом, я бы не держал там почти никакой мебели. Только необходимый минимум.

Лиза сидела в кресле-качалке с бокалом белого в руке, а Ян суетился у плиты. На одной сковороде он жарил пельмени, а на другой – рис с овощами.

– Дайте мне вина, – сказал я устало и, кажется, даже развязно; наверное, мне здесь все-таки легче дышится, вот я и расслабился.

– Наливай, – протянул он мне бутылку и бокал.

Вино было как вино. То есть оно мне вполне подходило. И я быстро выпил первый бокал и налил второй, сел на табуретку с противоположного от Лизы конца стола и какое-то время бессмысленно, бездумно смотрел, как жарятся пельмени. Лиза, укрывшись тонким шерстяным пледом, смотрела в окно и о чем-то думала. Мысленно я спросил ее: «Что же с тобой произошло? Ты не похожа на человека, который устал от жизни».

* * *

Мы сидели на диване и пили вино уже из горла. Ян быстро нахлебался и, что-то там бормоча, пошел спать. Лиза закинула голые ступни на придиванный столик и с нежной улыбкой читала «Так говорил Заратустра». Это, как я узнал позже, была ее любимая книга.

Мы сидели молча, я смотрел по сторонам и не знал, чем себя занять. Лиза закатала рукава шерстяного свитера, и я увидел у нее на руке, на внутренней стороне предплечья, татуировку в виде чего-то вроде мандалы. Украдкой я разглядывал ее. Но вот она замечает мой интерес, откладывает книгу и смотрит на меня со своим прищуром.

– Ну спрашивай, если хочешь, – сказала она.

– Это мандала?

– Да, – кивнула она.

– Ты бы хотела попутешествовать по Индии? – спросил я.

Мне показалась, что это может заинтересовать ее.

– Я уже, – ответила она.

У меня участился пульс, точка соприкосновения была как будто бы найдена.

– И как тебе?

– Понимаешь, я брахмачари и часто беру тапасью, – сказала Лиза.

Тут я немного напрягся. Просто ни черта не понял, что она сказала.

– Хм… – закивал я с якобы понимающим выражением лица.

– Скептик?

– Ага, – засмеялся я. – И даже книгу об Индии написал. На сто процентов скептический взгляд. Ну то есть книга не то чтобы о самой Индии, а скорее о людях, которые едут туда за «просветлением»… – изобразил я кавычки. – В общем, ничего загадочного я в ней не разглядел. Увидел лишь горы мусора и лживое местное население. Я постоянно повторял себе: «Как можно учиться у людей, которые довели свою страну до такого состояния? Ну или позволили довести…»

– Понятно, – сказала она, – ты все проглядел. Конечно, большая часть местных давно продалась западному миру. Индуизм тотально проституирован. Но есть там и другие вещи… если сумеешь их отыскать. Ты был… ну хотя бы в ашраме?

– Нет, нет, мне все это смешно было. Я часто встречал людей из ашрамов. Глаза «просветленных»! Я называл их коровьими глазам.

Она засмеялась:

– Да, да, что-то такое есть. Со стороны это выглядит презабавно, но ведь они счастливы. Не в твоем понимании, разумеется, но они счастливы. А ты – нет.

– Может, они попросту обманывают себя? Бегут от жестокой реальности? Откуда ты знаешь, что они счастливы?

– Ты что, забыл? Я брахмачари, – улыбнулась она.

Пару минут спустя я набрался смелости спросить: