За далью незапамятных времён

Регина продолжала прикидываться спящей.

Святой врезал ей по голове. Она, издав вопль, раскрыла рот. Бродяга в образовавшуюся щель юркнул костлявым пальцем и, просунув туда, один за другим, все пять пальцев, стал выгребать от самого нёба – не успевшую, еще Региной проглотить вкуснятину.

Инвалид закинул отвоеванные куски себе в рот и, откинув поводыря в сторону, совершил ту же процедуру над вторым ведуном. Расправившись с украденным кушаньем, странник велел воришкам приготовить ему постель на краю гумна, после чего он выгнал их за пределы навеса.

В небе светили яркие звезды, на землю ложилась первая роса. Стало холодать.

– Это, ты, виновата?! – огрызнулась на сестру Аделаида. – Есть она, видите ли, хочет?

– А кто мне велел – колбасу вытащить? – не сдавалась Регина.

Слегка поругавшись, они замолчали, уставившись на спасительный навес, который был им в данный момент дороже замка. В унылом настроении и с пустыми желудками, они неподвижными глазами смотрели – на чудо терем – набитый снопами и крытый соломой. Угнездившиеся под скатом соломенной крыши воробьи равнодушно смотрели на вздоривших между собой принцесс, их больше тревожили мыши, высовывающие свои мордочки между колосьев. Принцессы искренне позавидовали нахохлившимся в теплом гнезде воробьям, снующим – юркающим среди хлебного изобилия мышам. Им стала, так жалко себя, что они разом заплакали и, обнявшись, прижались друг к дружке и, согреваясь от холода, заснули.

Так начались их скитания по просторам родного королевства: Фризию сменила Белгика и Бретань. Кормились они подножным кормом. Вдоль дорог лежали посевы капусты, моркови, лука. Слепой отпускал кого-то из поводырей на длинной цепи за провизией в поле. Всё принесённое, он прятал в своей бездонной суме, держа девочек в голоде, посильнее монастырского поста, выдавая им, то луковицу, то морковину на день. Вчерашние послушницы исхудали, они прекрасно понимали:

– Надо бежать?!! Но как?..

В Аквитании, стало лучше. Дорога утопала в виноградниках. Поочередно, спускаясь за провизией на плантацию, они сначала наедались сами, а потом уж приступали к сбору для безразмерной торбы «Беды Достопочтенного».

Калека прекрасно понимал, что поводыри кормятся, пока набирают виноград, поэтому он время от времени подёргивал за кандалы и кричал;

– Чего, ты, там курепишься? Опять, жрёшь?.. Потаскун, несчастный!

Он, все ни как, не мог забыть их колбасное обжорство. Но когда в ответ с обочины слышал:

– Да, я еще не дошел до виноградника! Тут, столько крапивы?! Просто не подступиться!! – для убедительности поводырь гремел железными путами.

Дед успокаивался и, подставив морщинистое, обветренное старческое лицо осеннему солнцу терпеливо ждал.

Так они и менялись, то с одной стороны дороги произрастали сады, усыпанные солнечными гроздьями, то с другой. Вместе их святой на сбор не отпускал.

Поздняя осень застала путников в Провансе. Начались сильные дожди, а до долгожданного Рима было еще далеко. Дед решил, чтобы не терять время на поиски ночлега, спать прямо у дороги – в канавах.

Промокшие до нитки девочки не могли уснуть. Они беспрестанно ворочались, с нетерпением ожидая рассвета. Чтобы наконец-то тронуться в путь и согреться движением, и первыми лучами солнца, проглядывающими сквозь тучи. Осеннее солнце, уже не особо-то грело тело, но зато радовало, согревало душу.

– Лучше идти под дождем! Быть бесприютными странниками, шлепая босыми ногами по безвылазной грязи и лужам, чем быть заживо погребенными в мокрой канаве!! – рассуждали сестры. Дед спал под зонтиком и не знал, что такое – быть промокшим насквозь.

Слепой обещал отпустить их, как только они переступят врата Святого Города.

Ночи стали холодные. Теперь, и дед дрожал, закутываясь во всё – во, что только можно было завернуться, засыпая себя – даже последними лохмотьями. Он кряхтел, ворочался и во всём винил поводырей, что они очень медленно движутся. От злости, без всякого повода, он принимался их избивать цепью, приговаривая, какие они прохвосты и саботажники, специально задумавшие, его заморозить и не довести до долгожданного Рима.

Однажды он отправил Аделаиду на базар за вином. На оставшиеся деньги, она уже стала присматривать себе и Регине, что-нибудь вкусненькое, как к ней подошёл ремесленник.

– Купи карабин, – предложил мастер.

Он торговал разными металлическими поделками и украшениями. Сам их производил у себя в маленькой кузнеце, не далеко от рынка. Все украшения у него раскупили. Осталось всего два карабина и он уже собирался покидать торг.

– А зачем он мне? – недоумевала Аделаида, глядя на блестящий, металлический предмет. Волосы у девочек уже отросли.

– К поясу пристегнешь, и будешь носить ключи. Захочешь, пристегнешь. Захочешь, отстегнешь, – мастер нахваливал свою работу, щёлкая замком.

– Сколько, стоит? – спросила Аделаида. При словах: «отстегнёшь», «пристегнёшь» её осенила мысль избавления.

– Пять денье.

– Пять денье?.. Это дорого?! – у неё всего осталось семь денье.

– Это дорого?.. Это даром!!

– У меня всего 7 грошей. А мне, надо два карабина!

– А зачем тебе два карабина?

– Один мне! Другой сестре!

– Хорошо!! – согласился мастер. – Если, ты, такая заботливая и внимательная сестра, то я уступаю тебя эти два карабина за 7 монет.

– Не… мне тогда надо еще точило, к этим двум карабинам.

– А точило, то тебе зачем? – удивился кузнец.

Девочка решила не выдавать своих тайн первому встречному.

– Я хочу сама повесить карабин с цепочкой на пояс сестре, чтобы удивить её таким хорошим подарком.

Мастер слышал много хороших слов о своей работе, но хороших слов не бывает много, поэтому он обрадовался, еще больше – удавшемуся на сегодня дню.