Сумерки берлинских идолов

Через сорок пять минут, сделав пересадку с трамвая на трамвай, старший детектив достиг управления.

В Отделе убийств стояла необычная тишина.

– Разбежались, – пожал плечами Вольф Функ, – а я здесь всего лишь потому, что вы приказали вчера по телефону проверить сутенеров в XIV районе. Вот тут с десяток фамилий, но за актуальность не отвечаю.

– Как и всегда, – буркнул старший детектив.

Функ считал себя личностью недооцененной, но обладал лишь одним ценным качеством, – умением водить машину, что позволяло привлекать детектива к спецоперациями и облавам. Когда у него сбежал задержанный по кличке Шестипалый, обвиняемый в убийстве любовницы, – а задержанного всего лишь надлежало перевезти из камеры в Управлении в тюрьму, – его участие в мало-мальски важных процедурах ограничили до минимума. С тех пор гениальный детектив Вольф Функ 95% рабочего времени проводил за столом.

Уве взял лист с отпечатанными фамилиями и отнес за свой стол у деревянной перегородки.

Функ проводил его взглядом, полным неприязни.

На столе, в центре лежал лист «пост мортем». Результаты вскрытия убитого с Бюркнерштрассе. Привет от судебного медика Питера Хольмана.

Старший детектив повесил пальто и шляпу на вешалку, присел к столу и пробежал результаты аутопсии.

Никаких сюрпризов. Револьверная пуля, калибр 7.62, выстрел с близкого расстояния, мгновенная смерть из-за попадания в легочную артерию, раны на животе от острых прутьев решетки. Время смерти, – между 23.30 и 1.00 ночи.

Клюг пододвинул телефон и набрал полицейский морг.

– Уважаемый доктор, – сказал он предельно вежливо.– Премного благодарен за экспертный анализ вскрытия. Теперь все кристально ясно. Можно брать убийцу. На пуле, случаем, инициалы не выгравированы?

– На ваше несчастье, нет, – ответил Хольман со смешком.– Так что придется поработать. Некстати, – есть новости из госпиталя на Халешез Тор. Твои подопечные работяги из той пивной…

– «Золотая Брага».

– …приходят в себя. Местный лекарь в нокдауне. Два десятка людей блюют и стонут, словно на Ипрe.

– Не изволите ли, доктор, сообщить о содержании желудка, и уровне опьянения больного?

Хольман хихикнул. Его страсть к черному юмору и отвратительным патологоанатомическим шуточкам была общеизвестна.

– Парочка бокалов пива. Сосиски. Ржаной хлеб с примесями гречки и манной крупы. Сколько ваш штурмовичок сожрал хлеба с сосисками, сказать не решусь. Ел пациент за два с половиной -три часа до того, как предпочел на десерт свинца.

– Плотный ужин…

– Видите, – кушать после шести вечера вредно для здоровья. K?ss, meine Sch?ne!

Клюг предпочел не засиживаться за столом, теряя драгоценное время, -поднялся, кивнул Функу, взял пальто и вышел.

Очередным трамвайным номером он добрался до Халешез Тор.

В большой трехэтажной больнице «Unterschlupf» (Приют), атмосфера хоть и отличалась меньшей оглушительной разноголосицей, чем в отделе, оптимизма не добавляла.

Он явил свой жетон дежурному врачу.

Врач все-таки не был так плох, как сообщил Хольман. То ли уже вышел из нокдауна, то ли умел держать удар.

– Пятерых допрашивать еще нельзя, – без сознания. Еще трое очень слабы, только завтра смогут говорить. Остальные ваши.

Сопровождаемый врачом, старший инспектор поднялся по мраморным ступеням на второй этаж.

Длинный коридор освещался уличным светом сквозь высокие окна, каждая рама в три стекла высотой. Через такое окно легко проходил всадник. Потолок терялся в высоте. Пол поскрипывал паркетом, протертым до половины толщины половиц, но тем не менее будил прочитанное в детстве, – о эпохе офицеров с шпагами и дам в кринолинах.

– А что тут было раньше? – спросил он на ходу.

– Институт благородных девиц, – ответил доктор.– Говорят, некоторые из выпускниц выполняли обязанности фрейлин при дворе Фридриха Вильгельма Третьего и Четвертого.

«А сейчас здесь блюют пролетарии с завода промышленника Отто Вайдта и картонных фабрик», – усмехнулся про себя Клюг.

Ему удалось опросить десяток пострадавших, и он испытал к ним сострадание. Бледные, с опухшими глазами, они бессильно лежали на чугунных кроватях, под каждой таз, на случай если еще не все выделения покинули тело. Сестры подкладывали под спины подушки, так больным было легче дышать.

Но почти никто не помнил человека, вышедшего за минуту до микровзрыва. Лишь один, полный лысый человек, с картонной фабрики, вспомнил высокую фигуру в потертой куртке. Но так как две трети посетители одевались в подобную одежду, это не очень-то помогло.

Кельнер вспомнил больше. Он вспомнил человека в куртке. Когда тот выходил, кельнеру бросились в глаза высокие блестящие сапоги.

– Такие местные не носят, – добавил кельнер, почесывая припухший от слез глаз.

– И на том спасибо, – сказал Клюг.

Уже от двери он спросил:

– А что за хлеб у вас в заведении?

Тот пожал плечами:

– Ржаной с гречкой. Печет жена хозяина. Еще манку добавляет. Посетителям нравится.

Уве Клюг снова очутился на улице. И опять надо ехать в другой конец города.

Уже подъезжая к своему VIII-му району, он обругал себя ослом. Сегодня надо обязательно попасть на Восточный вокзал. Через пару дней Циммермана выпишут, и ищи его по городу.

Он решил не откладывать проверку истории Шмутциге до завтра, и выскочил на тротуар.

Ему удалось оказаться на остановке раньше трамвая, идущего к вокзалу.

Вагон заполнили люди, – большинство мрачные, сонные, замерзшие. Трамвайный вагон попался из старых. Желтый, аляповато выкрашенный, со старинно выгнутыми сиденьями, над которыми болтались петли ремней. На стыках трясло так, что если, задумавшись, ослабишь мышцы лица, нижняя челюсть подскакивала к верхней, грозя откусить кончик языка.

Ему повезло. Через две остановки освободилось место у окна, он юркнул туда, удовлетворенно осмотрел улицу с экипажами. Нащупав в кармане вчерашнюю газету Vossische Zeitung, уткнулся в нее, чтобы не видеть лиц пассажиров.

Но, -поневоле, мысли продолжили вращаться вокруг расследования.

Остаток вчерашнего дня старший детектив провел в архиве Управления. Канцелярские столы, картотечные шкафы и настольные штепсельные лампы, – это место всегда наводило на него сон, а уж после бессонной ночи в Ньюколне и подавно. Спасибо ангелу хранителю архива, госпоже Эрике Кралевски.

Директором отдела и главным нотариусом Фрау Кралевски стала после гибели ее мужа в уличной перестрелке. Бывшие солдаты, вооруженные револьверами Люгер Парабеллум, оставшимися в личном пользовании после Мировой войны, грабили лавки, решая продовольственные проблемы. Пауль Кралевски был на хорошем счету, и полиция Берлина перевернула город вверх дном, чтобы найти убийцу. Тот получил пожизненное, а тогдашний комиссар берлинской полиции господин Штурмст решил, что негоже оставлять вдову погибшего на посту смельчака на скромной пенсии, полученной за мужа-полицейского.

Эрика Кралевски работала в архиве почти десяток лет и знала его содержимое, как ингредиенты супа «Айнтопф Пихельштайн», который готовила на выходные.