СХОДНИК-II

И тут же, ажно поток яркого света, накатил на его извилины, освещая им верное направление к выходу в мир непреложного! Ведь вспомнил он слова Будимира-Евпатия, невзначай молвленные вслед похвале изготовителю бараньей ляжки, выделенной гостю в личное пользование: «Сей подчиненный мне еще и лучник из первых. Уже с десяток ворогов сразил, а одного за полтораста шагов!». И возрадовался Молчан сему вспоминанию…

Устойчивость летящей стреле, обеспечивая и лучшие возможности для попадания оной в цель, обеспечивало оперение, помещенное на противоположном торце древка, завершавшимся костным насаженным ушком, в кое вкладывалась тетива.

Лучшими перьями для нее – они приклеивались к древку, а для крепежа приматывались конским волосом або нитками, считались соколиные –образцово ровные, упругие и прямые. А мало кто мог похвалиться ими на своих стрелах из-за трудности добычи соколов. Даже у самого Молчана древки были оснащены перьями ястреба-тетеревятника, промышляющего, опричь прочего, зайцами и векшами. Меж тем, улика, чья полировка представлялась подлинно образцовой, была оснащена именно соколиными! Причем, размашисто! – в четыре пера, хотя обычно стрелы вятичей оснащались лишь двумя.

«Где-то уже слыхивал я о таковых стрелах для начальствующих», – подумал Молчан, незамедлительно обратился к памяти и оперативно восстановил. Се Шуй, еже отмечали с ним возвращение из Царьграда, рассказал о задержании служивыми, подведомственными внешнему сыску, обоза с контрабандным товаром, предназначенным для реализации в Киевском княжестве.

Причиной, по коей упомянул он о сем рядовом, в сущности, случае, были соколы – числом под двадесять, скрытно вывозимые для зело прибыльной продажи их арабским купцами, ведь богатенькие из арабов обожают соколиную охоту.

Понятно, что столь перспективных птиц арестовали вместе с остальным товаром, однако пока наверх дошло извещение об оном задержании, сулившем немалые выгоды при распродаже сего конфиската богатеньким уже из вятичей, было принято положительное решение и высланы – для приемки и сопровождения, два бывалых сокольника, пернатые невольники уж подчистую откинулись, хотя и пытались кормить их.

И во избежание наказания за проявленную халатность, тушки были ощипаны, а пригодные перья были переправлены для ублажения тех начальствующих, кои обожали лучную охоту.

«Уверен, что знатное оперение злодейской стрелы, чуть не упокоившей мя, из того отправления начальствующим. Ведь организатор покушения близок к начальствующим во внешнем сыске, да и сам он не из последних там, а чином повыше срединного», – небезосновательно рассудил Молчан.

Да и не охотничьей была стрела, а боевой, имевшей наконечник с широким лезвием и острым пером. Стало быть, и лук предназначался не для охоты на пушного зверя либо оленей с косулями. Оружие таковой стати и немалой цены могло принадлежать лишь умельцу, промышляющему двуногих! Сие еще раз указывало: за покушением стоит давний соратник по Тмутаракани…

И картина теракта предстала пред ним во всей ее неприглядной наготе, ибо последняя пригожа лишь у девиц и женок, а на прочее, включая и у совокупного мужского пола, срамно даже подглядывать! Ворог неизвестного ноне именования, а в прошлом, безусловно, Будимир и Евпатий, опасаясь доложить своим вышестоящим о наглом ультиматуме им, решил срочно устранить Молчана, сославшись на неизвестных убивцев и переложив на недоработки внутреннего сыска, антипатичного скрытному сыску Секретной службы.

Подлейшее намерение сие предполагалось реализовать посредством меткого в стрельбе подчиненного, коему был вручен добротный лук со стрелами высшего качества. А прежде не встречался он со своей будущей жертвой, оттого и подведен был на место преступления главным злоумышленником. А тому было точно известно не токмо о встрече Молчана с Борзятой, а и о месте ее и времени. Узнать же о них он мог лишь от Базулы, понеже…

И тут прервал его мысленное расследование недружелюбный оклик: «Эй, паря, почто вертишь стрелу в руце? А лук твой где? Пропил?».

Мигом подняв взор, узрел он шагах в шести-седьми двоих ханыг – неопределенного возраста, в драных лаптях и таковой же одежке, вельми походившей на лохмотья, оба с дубинками самодельного устройства, явно затаивших намерение добычливого гоп-стопа, спровоцировав бытовой конфликт.

«Не иначе, таились в окрестных развалинах, поджидая одиночного. Не на того нарвались! – озлился в душе Молчан, искренне сожалея, что лишен возможности поочередно засадить стрелой в гузна данных лиходеев из-за необходимости сохранения в полном комплекте базовой улики. Ведь наконечник и надломиться мог при последующем извлечении из чуждой мякоти!

Посему вынужденно ограничился тем, что переложил в шуйцу стрелу, намереваясь при обострении ситуации поражать ей ворогов, аки сулицей в ближнем бою, одновременно заключив в десницу нож, выхваченный из ножен, прикрепленных к поясу. И предложил тому, кто выглядел закоперщиком:

– А не хошь нюхнуть потрошки свои из собственной утробы, сим ножом вспоротой? Мигом взрежу! Другана же твово проткну чрез печенку, и до небес взвоет! Вон отсюда рвань, допрежь не осерчал я!

И проводив взором дернувших прочь горе-налетчиков, продолжил он мысленное расследование, начав с прерванного:

«…Узнать о том он мог лишь от Базулы, понеже никто не мог подслушать нас – исключено! А уведомить ли Борзяту? Повременю! – взятый мной за шкирку Базула, а ждет его в случае разоблачения неминучий конец, в ноги падет мне и полезен будет. Аще ж Борзята сообразит сам, запрещу прикончить того, немедля… Либо все же вложить, подлеца, не откладывая? Решу, погодя!

И сколь основательно подготовились злодеи! Загодя выбирая место для засады, рассчитали, елико будет от него до вяза, и выбрали самую подходящую стрелу – с оперением ближе к торцу с ушком, ведь таковая надежнее иных для попадания с ближней и средней дистанции. Что до выявленного златника – редкостной монеты в наших краях, явно выпал тот из кошеля заказчика, предназначаясь для дальнейшего расчета с исполнителем. И ведь в немалую цену определили мя! – за златник любой наемный убивец с великой радостью упокоит аж троих… А слабоваты нервишки у того, кто заварил всю кашу! Узрев промах и осознав, что может столкнуться с двумя серьезными мужами, кои не пощадят, когда поймают, сразу и убег с сообщником. Будь же на его месте я, точно приказал пустить вторую стрелу, невзирая на риски…».

Молчан обдумал бы и боле, да уж, почитай, уткнулся в останки покойного частокола, за коими ответственный работник внутреннего сыска земли вятичей осматривал преступные следы в надежде на дополнительные улики.

Заслышав поступь сотоварища, Борзята выгреб навстречу, ступая на хрустевший хворост. Причем, с вельми довольной рожей!

– Ужель еще нарыл? – живо полюбопытствовал Молчан.

– Не ошибся ты! – с заметной гордостью подтвердил Борзята. И предъявил раскрытую длань десницы с новыми извлечениями из бурьяна. – Зри сам!

И Молчан узрел костяной гребень для вычесывания брады, а к нему и некую серебряную бляшку сердцевидной формы.

– Бляшка та сорвалась с наборного пояса при падении, гребень же явно выпал из разорванного кошеля, когда боком пал на корягу его владелец, – пояснил удачливый изыскатель. – Да ты на главное глянь!

И с теми словами бережливо снял он с гребня двумя перстами шуйцы и приблизил к зенкам Молчана безусловно рыжий волос, добавив:

– Вем я отныне, какового цвета была злодейская брада!

– Токмо бы не просек он до поры, чье оное, – мысленно понадеялся Молчан, разом вспомнив, что наборный пояс рыжебородого Будимира-Евпатия был украшен именно таковыми бляшками. И еже, по ходу застольной беседы – еще на стадии дружелюбия, он справился, елико их, хозяин, явно рисуясь дорогостоящим декором на пузе, поделился, что ровно тридесять шесть…

XI

«А и ловок Тимошка!» – вывел Радислав, покачиваясь в седле.

Поелику, вслед за словами Шадра, что пробудился сей, добычливый в охоте представитель торгового цеха, а по совместительству и нештатный скрытник при исполнении возложенного Центром задания, мигом глянув в ту сторону, сразу же и установил: подопечный отставного киевского ловчего вставал не с того места, где дрых, когда Радислав ходил за хворостом, а много ближе! Явно подслушивал!

Все ж, удостоверившись в хитрости прыткого юнца, Радислав и не подумал уведомить его наставника. «Не стану встревать! – рассудил он. – Повременю, продолжив наблюдение, однако не вникая всецело. Есть дела и особливой срочности!».

Главное из тех особливых дел заключалось в выполнении наказа Путяты: не считая главным своим заданием, а при случае – мало ли ?! – выведать наиважнейшие сведения об особенностях конструкции ромейского сифона-огнемета, представлявшего медную трубу с раструбом. Понеже зачем «греческий огонь», именуемым и «жидким пламенем», аще не из чего сжигать им?

Из достоверных сведений, с превеликими трудами добытых резидентурой в Царьграде, Центр был осведомлен, что пред боевым использованием того огня его подогревали, доводя до необходимой кондиции в наглухо закрытом котле, куда посредством насоса нагнетался воздух.

При достижении требуемого подогрева открывался кран и чрез сопло сифона выбрасывалась в чуждый корабль горячая струя! Причем, в любом направлении – с носа, бортов и кормы ромейского дромона…

И едва запаливали ее, оная с ревом вспыхивала, сжигая все на своем пути, сопровождаясь грохотом и дымом и оставляя за собой огненные хвосты! Возгоралась даже вода на поверхности, а в сухопутных сражениях начинали пылать и камни!

Боле всего занимала Центр конструкция упомянутого крана-вентиля. Увы! – к лету 1009-го еще никому из сходников-вятичей не удалось добыть ее, ввиду режима строжайшей секретности, равно и эффективности ромейских спецслужб. А те навсегда пресекали скрытных героев из многих иноземных разведок, кои себе на погибель изловчались приблизиться к тайнам технологии «греческого огня» и механизма выбрасывания его из котла с нефтяной смесью с загадочными добавками к ней. И доселе не раскрыты они, елико веков ни пытались, на полторы тыщи лет предвосхитив напалм во Вьетнаме от заведомо подлых и агрессивных янки, разжиревших на бесконтрольном печатании баксов и тщащихся гегемонить, а есть у нас оружие гиперзвукового возмездия!

Правду бая, что не вполне применительно к Радиславу, бывшему правдивым отнюдь не всегда, а чаще всего – вельми редко, ибо лжа для разведчика функционально необходима, аки жабры и плавательный пузырь для рыбы, прибыв в Тмутаракань, вовсе не напрягался он с реализацией наказа старшего родича. Хватало и собственных забот!

Армейскими же и флотскими делами занимался в тмутараканской резидентуре иной – ему и флаг в руце!

«Поди, не станет он помогать мне, аще придет срок кражи амфор. А мне-то с чего выручать его с огнеметом?» – резонно рассудил Радислав, не стремившийся порадеть общему делу в ущерб своекорыстным интересам и пренебрегая коллективными началами в пользу сугубо эгоистичных. Не больно рискнешь с таковым индивидуалистом на танки с шашками и нагайками! – может и послать батяню-командира, куда подальше…

Тем паче, уверенно полагал он натуральным бредом всю затею Центра с «греческим огнем»! – от начала и до конца.

А намедни окончательно уверился в том, еже, следуя в кильватерной струе за плывущим впереди, в Тмутаракань прибыл с визитом вежливости военно-морской ромейский отряд в главе с патрикием – носителем одного из высших титулов в Ромейской державе.

Одинаково со знаменитым стихотворением Александра Александровича Блока, сочиненном 1005 лет спустя, число военных судов в кильватерной колонне, зашедших в допрежь сонную гавань, составило четыре.

Во главе – дромон линейного класса из полутора сотен гребцов – полста на нижнем ярусе с одним веслом каждый и сотни на верхнем с двумя гребцами на каждом весле, усиленных полусотней морских пехотинцев; при необходимости, совокупная численность экипажа и морпехов доходила до трехсот. За ним следовали три памфила, представлявшие дромоны срединного класса с меньшим экипажем и вооружением.

Все корабли были оснащены не токмо установками «греческого огня» и катапультами для метания дротиков и кувшинов с зажигательной смесью, равно и баллистами, метавшими на дальнее расстояние каменные ядра, а и башнями на корме и носу для стрельбы из луков. При абордаже подключались и гребцы верхних банок, прекращавшие греблю при столкновении с вражеским флотом, вооружившись и облачившись в доспехи.

И не отверзая уста свои, гневно отчитал Радислав вышестоящих в Центре кипевшим разумом своим, возмущенным, однако не рвавшимся в смертный бой, предлагавшийся в небезызвестном гимне виртуально заклейменным голодным и рабам. Торговец же из вольной Земли вятичей плотно насытился пред тем в заведении с достойными блюдами – особливо, мясными и сырными.

«Установи мы на каждой из своих ладей хоть по десятку огнеметов, не добраться ни одной из них даже до дромона срединного типа! – будут уничтожены еще на дальнем подходе. Аще ж, неким волшебством, дойдет-таки до абордажа, погибель вятичам на воде! Не устоять им супротив морской пехоты, укрепленной гребцами верхнего яруса! И к чему же сия канитель с изысканием огнеметных секретов?!».

По ассоциации вспомнил он и о споре с Путятой насчет украденных тем в Киеве чертежей новейшей ромейской катапульты. Ведь решительно незачем были они стратегам Земли вятичей! Ибо, ежели изготовить их, что представлялось абсолютно невозможным из-за отсутствия технологий, потребных материалов, производственных мощностей и умелых мастеров такового профиля, не имелось даже внятной цели использования! Понеже ни в руководстве Секретной службы, ни даже и в Совете старейшин, понятия не имели, на кого обращать сии метательные орудия особливой мощности…

Сколь взвился тогда Путята, ложно заподозрив, что Молчан умаляет его разведывательный подвиг! Однако не смог, даже вспотев, доказать целесообразность хищения тех чертежей. И исчерпав все прежние аргументы, кои скептический Молчан-рационалист легко разбивал контрдоводами, выпалил старший родич:

– Да носишь ли ты в себе наставления, кои дали мне в Секретной службе, егда впервые отправлялся я сходником? Уже и забыл, поди? А ведь вразумлял тя, в самый канун добычи тура! – подразумеваю Булгака…