СХОДНИК-II

– Ношу! И содержу для сохранности в леднике своей памяти, в самой его глуби, – эмоционально возразил Молчан, мигом и процитировав:

«Будь на виду, однако не высовывайся. Бди сам, и скрытно оглядывай бдящих за тобой! Всегда бери верный след, а прочих – облазните…».

– Не переврал! – изобразил похвалу Путята. – Пришло время открыть тебе и новую скрытную мудрость – превыше и тех трех! Зрю: ты уже дозрел для ее восприятия. Вот, что еще наказали мне мои бывалые наставники:

«По прибытии на место, затаившись, а все же освоившись, изымай все, что плохо лежит у чуждых, однако послужит пользе Земли вятичей! Не страшись перебрать, напрягаясь! Тащи, елико осилишь! И привечен будешь!».

– Нес и несу службу свою, добычливую на секреты ворогов, по сему завету, достойнейшему! И всегда был в чести даже у Совета старейшин, отмечаясь не токмо наградами! – завершил старший родич на пафосной ноте.

– И ко всему, изловчился ты не заполучить грызь, волоча те секреты, не устрашившись перебрать в числе их, равно и тяжести, при том, что изнемогал! – подхватил младшой, словно одобряя. А вслед услышал слова сугубо бранного свойства…

XII

Вовсе не секрет, что хребет верблюда способна переломить сущая соломинка перевеса. И она же может стать базовой уликой, аще следствие ведет знаток…

Изготовляя мнимого Радислава в дальний путь, уполномоченные на то ответственные сотрудники внешнего сыска ясно осознавали: не мог обойтись сей без сопровождающих его самого и товара на продажу, понеже линейку оного составляли ювелирные изделия.

Ибо на перспективное добро запросто могли недостойно позариться в пути следования, не исключая и подлого смертоубийства хозяина под видом несчастного случая! – к примеру, будто бы вышедшего на палубу оправиться по малой нужде и ненароком выпавшего за борт по личной неосторожности.

А не перевелись еще в ту пору злыдни кровавых криминальных наклонностей в славной Земле вятичей!

Вследствие чего, скрытному сыску, являвшемуся второй по важности составной частью Секретной службы, было доверено подыскать самых достойных кандидатов в сопровождающие, без пятен в биографии – то бишь, родичей в иноземье, презренного пребывания во вражьем плену, вызывающего глубокие подозрения, и криминального прошлого с пребыванием в местах заключения; необходимой являлась и безупречность по «пятому пункту».

А социальное происхождение и не рассматривалось! Ведь не существовало тогда интеллигенции, вечно рефлексирующей и заведомо склонной к преступному инакомыслию, равно и состраданию к «униженным», по ее предположениям, и «оскорбленным», в качестве гигиенической прокладки меж аналогично отсутствовавшим пролетариатом и селянством. Тем паче, что последнее еще не приступило расслаиваться на три базовых категории: зажравшихся кулаков-мироедов; инфицированных собственническими инстинктами середняков; потенциально революционную голытьбу, коей нечего было терять, опричь прохудившихся лаптей.

Так подыскали троих из отдаленных округ, где никто не мог бы опознать в Радиславе натурального Молчана. Дале уже самому надлежало побывать там, якобы по торговым надобностям, и пригласить приглянувшихся присоединиться к нему в крутой маршрут до неведомой, а заманчивой Тмутаракани.

И согласились все кандидаты, подсказанных скрытным сыском! Двое из них предназначались в секьюрити Радислава в пути и на месте, равно и подсобниками на тмутарканском торге, приглядывающими там за товаром. Третий же, высмотренный на торжище в граде Муроме, именем Борщ, означающим ботву, избран был по коммерческой части, предполагаясь полномочным помощником Радислава по непосредственной торговле в пункте прибытия; века спустя его обозначили бы старшим приказчиком.

С ним-то и лопухнулись скрытные сыскари из Мурома, нерадивые и небрежные! Ибо не взяли в соображение, что любой овощ характерен не токмо легко обозримой ботвой, а и корешками, затаившимися в глуби, вне надзора. А Борщ, относившийся к изрядному племени тайно прощупывающих, вынюхивающих, подглядывающих, подслушивающих и опробующих, уже осьмой год нелегально состоял на прямой связи с муромским отделением внутреннего сыска под секретным наречением: Шиш.

Ибо смешливый куратор Борща подразумевал двойное обозначение сей клички. А именно: не токмо нечистую силу, а и кукиш в качестве двусоставного невербального намека, образно обещавшего некое силовое проникновение в того, кому адресуется, не в пример примитивности демонстративно выставляемого одиночного перста, наволящего на подозрения о массовом латентном эксгибиционизме у заведомо недостойных западников мужского пола и тотальной приверженности оных патологии публичного самоудовлетворения. И оба обозначения от того куратора равно сулили недоброе всем муромцам, выявляемым для выполнения плановых показателей по изобличению и задержанию, предписанных вышестоящими!

И еже агент Борщ уведомил своего куратора, поднявшегося за время их интенсивного взаимодействия до второго по значимости чина в муромском отделении, о заманчивом предложении некоего заезжего купца, удачливо распродавшего привезенные по бросовым ценам изделия ювелирного промысла, тот не сразу же определился с решением, отпускать своего самого ценного агента на долгий срок, або воздержаться. Ведь мог оголиться важный участок оперативной работы! И пришлось назначить иную встречу, взяв время на размышления. Назавтра – понятно, затемно, ибо конспирация! – молвил куратор уже в самом начале, не талдыча вокруг да около:

– Душевно жаль, что придется отпустить тя, ведь лучший ты в моем подчинении, скрытном. Отходя вчера ко сну, посчитал, и сам пришел в изумление! Шестьдесять ворогов изобличил я по твоим наводкам, а еще седмьнадесять отошли, не успев признаться по полной форме, ибо не выдержали первых же допросов с пристрастием.

Чахлый народец, и не жаль таковых! – ведь вместо укрепления здоровья и отказа от вредных привычек, а дожили бы тогда и до отправки в узилища, занимались на торжище подрывной деятельностью, отказываясь делиться с органами их безопасности от возможных татей. Все ж, убрав сих, общим числом седмьдесять седмь, зачистил я торжище от нежелательных элементов, в чем и твоя заслуга! И будет не хватать тебя в моих оперативных разработках! А не счел я правильным пресечь твой временный отъезд. Разрешаю его! Кати, не опрокидываясь! Плыви, не утонув! И обогащайся, елико сможешь, за счет нанимателей! Не тя учить торговому шельмовству!

Однако присоветую, ради твоей же выгоды! От купцов, бывавших в Тмутаракани, ведаю: вельми хороши там вина, кои соглашусь отведать я, в удобных при перевозке больших глиняных сосудах. Дивны паволоки, привозимые из Царьграда, особливо шелковые аксамиты с золоченой нитью. А любимые мной златые поделки дешевше там, неже у нас, где почти одно серебро, поднадоевшее столь, что и глядеть на него ленюсь!

«Да уж, серебра у тя, лихоимца, вдосталь! Бесчестно и скрытно сбирая со всего торжища, вопреки прежним обычаям и предписаниям от вышестоящих, кои взимают в свои кошели строго по соответствию своему месту, нахапал выше всяких пределов, будто глава всей округи! Не по чину сие!» – нелицеприятно подумал тайный осведомитель. А воздержался огласить.

– Запоминай, и делай верные выводы! – присовокупил куратор. – Не огорчи мя по возвращению! Ведь и тебя порадую. Ибо намереваюсь возложить сбор с торжища на тебя, а двадесятая доля твоей будет! В силу войдешь, и возрадуется жена твоя, осиянная добродетелью!

«Она и ноне возрадуется! – живо отреагировал в мыслях Борщ, он же Шиш, для коего не были секретом шашни его жены с куратором. – И согласился ты на мое убытие, вопреки своему служебному долгу, не токмо

из-за будущей мзды, а и ради утоления презренной похоти! Шалава же, и есть шалава! Отъеду, и по руце пойдет…».

Впрочем, и сам мысленный обличитель не был праведником. Ведь многократно ловчил мимо супруги, растрачиваясь на стороне! А сестра ея даже родила от него, приписав зачатие своему мужу. Хотя и тот был вовсе не промах по линии высоких чувств к иному полу, наделенному непохожими на мужские, телесными достоинствами, активно промышляя на стороне…

По прибытии на место, Борщ шустро освоился. И начал мало-помалу злоупотреблять доверием беспечного хозяина, боле занятого, на его взгляд, охотой и блудежом – в прямой убыток коммерции. И удивлялся недавний Шиш таковой нерадивости.

«Держи сей торговое место в Муроме, убыл бы вспять в рубище!» – определил он, пребывая в полном неведении, что истинные задачи Радислава в Тмутаракани не определяются извлечением торгового барыша, а направлены на подрыв обороноспособности Ромейской державы – стратегического союзника чуждого Киевского княжества!

Ясное дело, промышлять сбытом ювелирных изделий – иное, чем мясопродуктами на развес, шельмуя с пересортицей, да и покупатели тут – не всегда обделены хотя бы житейским разумом. А все ж, аще напрячь извилины, можно преуспеть и в боле изобретательном обмане.

Во избежание нареканий от Роспотребнадзора, чреватых и денежными исками за разглашение конфиденциальной информации, вынужденно воздержимся от скрупулезного изложения торговых шалостей тайного агента с муромской пропиской. И упомянем лишь об одной – самой примитивной, ибо о ней ведают даже многие из не вполне еще законченных лохов. В отсутствие Радислава, отпускал он товар по завышенным от определенного тем предела, а разницу непристойно зажуливал в собственный кошель, за что позор ему, общественное порицание и гневная укоризна в книге жалоб и предложений!

И ладились дела его! Уже и развернул, втайне от доверчивого Радислава, манкирующего добыванием прибыли, ведь то и дело убывал из стольного града по сугубо праздным надобностям, собственную торговлю иного, чем ювелирсбыт, профиля.

А именно: скрытно закупая мясомолочную продукцию на торгах в отдаленных тмутараканских поселениях, с выгодой перепродавал на главном рынке регионального центра, конспиративно арендовав место и наняв продавца из местных.

Однако столкнулся он и с очевидной помехой в реализации своих коммерческих планов, именуемой Леонтием.

Оный был рекомендован Радиславу в помощь Борщу его конспиративным контактом в Тмутаракани Евпатием, в детстве, отрочестве, юности и ранней зрелости – безусловным Будимиром. А характеристика прозвучала так: «Смышлен, прилежен, расторопен и в меру честен».

Последняя из перечисленных добродетелей особливо впечатлила Радислава, ибо, применительно к рядовым профессионалам торговли и их коммерческой нравственности, оценка «в меру честен» означает, в переводе на школьные отметки, пять с тремя жирными плюсами!

Отчасти смущало его, что Леонтий – неопределенного возраста и без особых примет, имел не вполне ясную родословную, попеременно представляясь то сыном ромея от армянки, то сыном армянина от ромейки. А при высказываемых недоумениях по сему поводу неизменно ссылался на провалы в памяти по причине контузии еще в малом возрасте от бодливого козла, коего опрометчиво рискнул оседлать.

Меж тем, Борщ, основательно приученный своим муромским куратором к непрерывной бдительности, давно уж вывел: «Сомнителен сей армяно-ромеец, а допускаю у него и иные примеси!». Впрочем, Евпатий, отвечая на недоумения Радислава по поводу противоречивого происхождения обретенного им помощника, успокоил, что Леонтий надежен даже в глазах местного сыска. Понеже не доверили бы аборигену с подозрительным прошлым присматривать за торговым гостем из Земли вятичей и регулярно докладывать о нем!

Крайне задевало Борща, что Радислав уподоблялся многим жуирующим бездельникам, щедрым на одобрения тем, кто за них пашет. И не раз отличал вслух полу-ромейца, неполноценного пред муромцем в третьем поколении!

Ведь ревновал Борщ, никогда не жаловавший конкурентов ни в открытой своей деятельности, ни в конспиративной! Невзирая, что Радислав не обделял и его устными благодарностями, в чем, сам того не ведая, повторял практику муромского куратора, предпочитавшего, взамен наградных, одаривать тайных своих агентов моральными поощрениями, исходя, что и они дорогого стоят, укрепляя сыскной дух, сыскной нюх, сыскной слух и сыскную зоркость!

Огорчительнее же всего оказался выявленный факт скрытного надзора Леонтия за уроженцем славного Мурома, стоящего на аналогично достойной Оке. Подозрения зародились вскоре от прибытия, дале они лишь прибывали и укреплялись. Ведь отнюдь не прост был секретный осведомитель с образцовым опытом выявления всех подозрительных и неугодных его куратору на обираемом тем торжище – для последующей зачистки оных по месту заключения; те же, кто в присутствии агента Шиша непочтительно осуждали поборы и прочие отступления от нравственности сыскного правопорядка, обычно не доживали и до препровождения их в узилища, испуская дух еще на допросах.

А не предполагал сей Леонтий, хотя, не исключено, что вовсе не Леонтий он, а к примеру, Евдоким, Макарий, Онисим, або Прокл, что замахнулся на матерого ловкача, представлявшего с виду немногословного пригожего молодца с ясным взором, любезностью в общении и учтивыми торговыми манерами, вызывавшими приязнь даже у покупателей, загодя недоверчивых к труженикам розничных продаж. Оттого и допускал оплошки в тайном догляде. Одна из них и оказалась провальной…

В очередное отсутствие Радислава, Борщ наметил заполучить решающее подтверждение злокозненности жертвы бодливого козла, ежели существовал тот наяву. И обратился к Леонтию, заметно смущаясь, а отчасти и заискивая:

– Мне бы отлучиться до закрытия по личной срочности. Не вправе докучать тебе, а все же рискну отважиться – в надежде на добросердечность твою и душевность, всегдашнюю! Подмени мя, а уж я отработаю вслед! И еще бью челом: не уведомляй о том хозяина! – страшусь, что осерчает он…

– А срочность-то в чем? – не преминул справиться Леонтий, являя своей любознательностью отсутствие деликатности. Ведь не был наделен, в отличие от тайного агента Шиша, верным сыскным воспитанием и лживым тактом!

– Да приглядел я третьего дня девицу-красу – белявую и с очами синими. И приступило мне прямо во внутренности! А вечор, когда наново пришла на торг с матушкой своей, явно строгой, выведал я невзначай у некоего торговца из местных, продавшего им говядинки, что проживают они на дальнем краю посада. И за малую мзду поведал оный приметы жилья их… Вот и рвусь походить взад-вперед у избы той. Вдруг, мечтается мне, выйдет синеокая красавица али в окошко выглянет! А там и внимание обратит, ведь не уродлив я…

– Не могу отказать, аще твоя любовь таковой прыти! Знать, истомился – с женой в разлуке! Что ж, дело младое, и не противное мужской природе! Так и быть, управлюсь за двоих. От хозяина же – утаю. Ступай! Однако запомни: сурово обходятся в Тмутаракани с уличенными охальниками супротив девства, – напутствовал Леонтий и остерег, изображая попечение, а лживо!

Вслед расстались они, питая надежды противоположного свойства…

Место, арендованное Радиславом на главном торге, представляло строение ширью и вглубь в пять шагов, оснащенное двускатной крышей. Допрежь тут закупали муку и зерно, и прозывалось оно лабазом.

Еже за прилавком, отнесенным на шаг от прохода меж рядами, дабы затруднить потенциальным татям возможность хапнуть ювелирное изделие и дать деру, стоял Борщ, то Леонтий пребывал дале – у короба с товаром. И наоборот. Ведь попеременно менялись они, не бая уже о кратких отлучках по неотложным надобностям.

У задней стены стояли их сундучки, окованные железом и с замками, где хранили они мелкую всячину, что может пригодиться в любой миг, включая и сменную обувку, запасные онучи, да и съестные припасы, прихваченные поутру для дальнейшего перекуса в течение трудового дня.