Вампирские истории

Из дому кто в эту ночь выходил,

Путь свой обратный уж не находил.

Сколько исчезло так сильных мужей,

Жён, стариков и крестьянских детей.

Нынче боятся в сей проклятый день,

Жители этих глухих деревень,

Выйти наружу, умыться пойти,

Скот покормить да воды принести.

Помнят они, что во мраке ночном,

Кроется то, что слыло колдуном.

Ветер зловеще свистит в тишине,

Зубы оскалив при полной Луне.

Склеп перекошен старинной семьи,

Пуст их погост – на охоту ушли.

Подарок

Конец Света наступил двадцать пятого июля двести лет тому назад. Яркие вспышки и сонм последующих катастроф стёрли человеческую цивилизацию с лица Земли, оставляя в память о них живописными надгробьями лишь руины некогда величественных построек, чудом хотя бы частично уцелевших после всех случившихся катаклизмов.

Однако же вампиров такое вымирание не коснулось. Те, кто долгое время скрывался в тени, казалось, не существовал вовсе, а был лишь вымыслом народного фольклора множества народов и мифическими существами среди изживших себя предрассудков, на деле пережили всех тех, кто в них не верил, на пару столетий. Однако колыбелью для эдакой вампирской цивилизации эти года не стали.

Нет людей – нет и источника нужной крови. Пить животных было заменой вынужденной и не слишком-то подходящей. Звериную кровь не переливали человеку даже при тяжёлых потерях ещё во времена расцвета науки, медицины и высоких технологий, павших ниц без должного внимания. А затем вурдалаки перестали даже охотиться на животных, словно свыклись с этим чувством неутолимого постоянного голода, ставшего какой-то обыденностью в серой массе однотипных безрадостных дней.

Ни радиовышек, ни сотовой связи, ни достаточного количества персонала где-либо. Рухнули все привычные сферы жизни, оставляя вампирский народ, составлявший и без того порядка всего двух процентов от населения планеты, без всех обыденных развлечений – более ни ночных клубов, ни казино, ни даже виноградников, с которых бы кто-то собирал урожай и изготавливал хорошие напитки.

Жизнь в руинах обратилась для многих в извечные скитания. Путешествовать по остову разрушенной цивилизации, чьи очаги на пике возможностей попросту истребили друг друга, вместо живописного знакомства с природой обращалась в унылое зрелище изувеченных и изуродованных архитектурных памятников.

Настала эпоха, когда пережившие катастрофу практически позавидовали мёртвым. Не оставалось ничего, и при этом мало кто желал что-то брать в свои руки и возрождать утерянную культуру. Обитавшие в далёких захолустьях, внутри склепов заброшенных кладбищ, и вовсе могли не заметить крах окружавшего их мира. Деревни вокруг давно вымерли сами по себе, а глухие леса скрывали живым щитом повышенный уровень радиации, совершенно безвредный для представителей вампирских родов.

Иные уходили под воду вместе с городами, приходя в себя внутри затопленных помещений, пробиваясь через окна и дверные проёмы, всплывая из-под непомерной толщи воды и глядящие на закат всего того, что когда-то было им домом и родиной. Возможно, даже не все смогли выбраться из-под руин и подобных ловушек. Коротать вечность, когда тебя завалило тоннами опалённого камня, разбитого стекла, оплавленного железа и растаявшего пластика – было просто немыслимо.

Когда кошмар последствий потихоньку начинал развеиваться, было уже поздно. За первое столетие ядерной зимы, когда солнце не пропускало свои лучи через клубы непроглядного пепла, в отсутствии донорской крови многие деградировали почти до звериного состояния.

Когда же погода начала налаживаться, яркие лучи выжгли ещё добрую половину всех тех, кто пережил катастрофу, но позабыл, почему вампиры выходили прежде из своих могил исключительно по ночам. Населения планеты стало ещё меньше, и вторую сотню бессмысленных лет они коротали, как могли.

Кто-то наполнял бензином ещё рабочие генераторы и запускал книгопечатный завод, невесть для кого публикуя собственную философию и размышления. Кто-то выращивал виноград в попытках сохранить культуру предков, вот только за столетия вкус притупился так, что сладость, горечь и всё прочее уже было практически невозможно воспринимать и отличать друг от друга.

Это раньше, когда вокруг всё цвело и развивалось, при жизни окружавших их людей, вампирская «раса» могла роскошно жить среди разных групп общества. Теперь же не получалось даже пировать на трупе мира. Катастрофа по сути не оставила им даже тел, которыми можно было бы полакомиться. Редкие скелеты, прах испепелённых и чёрные силуэты-контуры на стенах, оставленные от безумных последствий применённого оружия.

Запахи слились воедино, количество маленьких радостей вокруг весьма поубавилось. Атрофировались многие чувства, угасли эмоции. Многие начали не выдерживать такого состояния, уходя из вечности и распрощавшись окончательно с бренным существованием. Вампиров становилось всё меньше и меньше. Одни собирались в общины, чаще всего по роду истока своей крови, иные предпочитали одиночество, третьи держались по одному или крайне скромными группами друзей, но изредка наведывались в гости к своим разным приятелям, проводя время вместе и пытаясь придумать своему существованию хоть какой-либо смысл.

– Ты здесь? О, как рада тебя видеть, – в конце зала из дверного проёма в коридор возникла женская фигура в облегающем тёмном платье и широкой шляпке с чёрной вуалью.

– Клодет? – сидящий за массивным древним столом бледный вампир, облысевший и измождённый, перевёл взор пепельно-серых глаз от оконных щелей лондонского Тауэра вдаль зала, некогда предназначенного для трапезы бифитеров – местной охраны.

Его сиреневые губы уже с трудом могли соприкасаться. Резцы давно удлинились, сменили форму и не отличались от клыков. Уродливая пасть жаждала свою группу крови, но не могла её заполучить отныне и вовеки больше никак. А самым страшным было то, что за минувшие столетия даже этот голод почти притупился. Вампиры забыли, каков он, вкус крови, испитие самой жизни. Они не ощущали услады так долго, что будто бы даже потребность в ней куда-то пропала. Тотальная апатия пронизывала всё их естество день ото дня, практически не оставляя в подвижном теле каких-либо желаний, чувств и эмоций.

Это касалось и внезапной гостьи, чьё «рада видеть» не слишком отражало её истинное настроение, но, тем не менее, она действительно со всей искренностью желала увидеться с этим господином и испытала, как минимум, некое облегчение, что не придётся его искать в других уголках останков этой постройки, а то и вообще где-нибудь по всему Лондону. Впрочем, едва ли тому взбредёт в голову пойти прогуляться под солнцем, а сквозь щели здешних бойниц виднелся именно что рассвет.

Лучи тонкими полосками проходили по столу, но не могли коснуться до бледной фигуры. Он был в безопасности, из укромного уголка наблюдая за тем, как встаёт новый день. Разлетались голуби, виднелась полуразрушенная башня с часами. Старый Бен уже не звонил, колокол выпал оттуда вниз почти сразу же при катастрофе. Однако общие очертания именитой постройки сохранились даже два века спустя.

Мужчина был старомоден, ведь его обратили ещё в восемнадцатом веке. К тому же магазины «современной» на момент катастрофы одежды почти не уцелели. Магазины, ателье, дома моды – всё стёрто, уничтожено, прожжено. Это коснулось даже музеев, впрочем, в руинах некоторых всё-таки обрели себе новый дом некоторые индивиды. Этот же предпочёл поселиться в разрушенном Тауэре.

– Сегодня же двадцать пятое, верно? Вот и двести лет минуло с Судного Дня, – прошагала она вперёд, пока прислуживающие ей, деградировавшие почти до звериного уровня и размеров карликов, голые упыри тащили какой-то сундук, не то её багажа, не то принесённого с собой товара.

– И ты пришла его отметить со мной? – поинтересовался вурдалак, перебирая когтистыми пальцами по столу.

Ногтями то, что орлиными крючьями произрастало из его пальцев, назвать уже никак не получалось. Дама была более ухоженной, на полдюйма выступавшие аккуратные ногти были покрыты блестящим сиреневым лаком, а ведь найти косметику спустя столько времени тоже было задачей непростой.

Но у дам-носферату обычно были немалые запасы всего ещё в былые времена, когда прогресс созидал, а не призывал к истреблению. Просто, им предстояло рано или поздно закончиться. Бывали вампиры-торговцы, роющиеся в любых руинах и продающие потом разные безделушки, путешествуя из города в город. Однако системы ценностей в новом обществе так и не утвердилось. Деньги давно потеряли смысл, натуральный обмен вещь на вещь не приносил торговцам должного удовлетворения, а потому такие личности представляли собой либо коллекционеров, которым просто для себя важно собрать какие-нибудь монеты или драгоценные камни, статуэтки в виде чего-то излюбленного, например дельфинов или русалок, кошек или обнажённых дам. А потому встретить таких торговцев можно было крайне редко, зато у них можно было найти разные диковинки былого мира – косметику, какие-нибудь приборчики, работающие на батарейках, древние игрушки.

Всё вокруг было старым. И даже не потому, что находились они в здании, давным-давно ещё при людской власти ставшим музеем, а потому что даже с момента последней изготовленной человеком мебели минуло уже два столетия. Ровно два, с учётом восходящего солнца в день двадцать пятого июля.

– Сколько мы не виделись, Валор, лет тридцать? – подходила она ближе к столику, – У тебя тут уютно, словно свидание в кафе, – алые губы женщины произвели подобие улыбки.

Она была не такая, как он. Не деградировала до облысения, когтей и торчащих зубов. От привычного человеческого облика её отличала разве что красная радужка глаз. А так, она была даже не настолько бледной, как её собеседник. Вьющиеся чёрные локоны, аккуратные брови, несколько украшении из числа браслетов, колец и аметистового кулона на шее.

А позади всё тащили громоздкий чёрный сундук упыри, коих было три штуки – все с заострившимися ушами, как у этого типа по имени Валор, лишённые носа и почти растерявшие черты человеческого лица, бледно-зелёные, сгорбленные, похожие скорее на голых уродливых крыс или мифических гоблинов… Впрочем, если вампиры существовали бок о бок с людьми все тысячелетия, почему бы где-то в горах и пещерах не жить вполне настоящим оркам, троллям и гоблинам…

– Двадцать семь и три месяца, – произнёс тот, не вдаваясь в дотошные подробности по дням и часам, хотя мог бы, притом, что отнюдь не считал каждое мгновение со времён их последней встречи.

– Поменялся внешне, а внутри всё такой же, – опять улыбнулась она уголками губ и села напротив, – Свободны! – жестом руки отпустила она свою звероподобную прислугу, и те, чавкающие и визжащие, на четвереньках разбежались по катакомбам Тауэра, подальше от дневного восходящего солнца, чьи, проходящие сквозь щели бойниц, лучи они аккуратно обходили, дабы не ошпариться и не опалить свою кожу.

– Где поселилась? – поинтересовался тот, взглянув серым выцветшим взором на свою знакомую.

– Так, путешествовала, – закатила она взор ввысь к шляпке, уходя от ответа, – Ты тут чем занят?

– Писал новую книгу, – скромно ответил вампир, – Уже от руки, эти чёртовы когти не дают мне печатать на машинке. Я б, может, состриг, подточил, но чего ради? Это всё равно занятие скорей для себя, не стану же я развозить свои работы всем, кого знаю.

– Это ты зря, мне понравилась последняя. Теория циклов, повторяющейся истории, – произнесла собеседница.

– Она тоже была от руки, я переписал для тебя копию, – напоминал Валор.

– Зачем вообще творить, если это никто не прочтёт? Что за рудимент у тебя от былой жизни? Ты итак не был востребованным писателем, не снискал славы… – интересовалась она.

– Клодет, если я не буду писать, я свихнусь! – воскликнул тот, прервав даму и проскрежетав по столу когтями.