Если бы черёмуха умела петь, она бы пошла в караоке

Ветер заносит в салон самые разные запахи: пряностей, жареной курицы, хлорки, бензина. Вокруг шум и гам: все готовятся к большому празднику – Дню Бабочки. Бабочка – это воскресшая гусеница, идеальный пример круга жизни. И сегодня жители Южной страны чествуют смерть как начало нового, а не конец всего.

Я не до конца уверена, что мадам Рени нагадала мне именно эту страну: в конце концов, у меня была лишь одна буква. Но в день, когда я решила всё изменить и в буквальном смысле похоронить своё прошлое, пьяный матрос в кабаке рассказал мне о чудесной стране, где каждую осень отмечают праздник Бабочки, и я, не думая, купила билет.

Все улицы городка украшены разноцветными флажками и фонариками в виде бабочек. Бабушки семейства с самого утра пекут кукурузные лепёшки и сладкий хлеб, который младшие поколения понесут к главному алтарю на площади, куда дух великой голубой Марипосы спустится ровно в полночь.

Некоторые особенно нетерпеливые мужчины уже сидят на крышах домов и играют на ярко-желтых гитарах «Оды Марипосе». Сладкие мелодии плывут примерно на уровне пяти-десяти метров над городом, укрывая его теплым пледом.

Тук-тук резко поворачивает вправо и тормозит.

– Ваш отель, сеньорита, – звонко говорит водитель. Я кидаю в его ладонь несколько монет и вылезаю наружу.

Передо мной – красивое здание в колониальном стиле. Его стены выкрашены краской нежного оттенка охры. На маленьких балкончиках, примерно в пятнадцать сантиметров шириной, стоят крошечные цветочные горшки с пышно вьющимся плющом.

– Bienvenido[7 - – Добро пожаловать!]! – встречает меня администратор.

Он берёт мой рюкзак, что-то шутит на тему его веса, и мы заходим внутрь. Над лобби – витражный потолок, через который с какой-то трепетной осторожностью струится свет. Из мебели здесь только латунная скамейка с подушками, расшитыми южным орнаментом, и огромные кадки с пышными кипарисами.

Получив ключ, я сразу же отправляюсь в свой номер. У меня пока нет никакого конкретного плана. Я просто купила билет в Южную страну, чтобы отметить праздник Бабочки. А после – будь что будет. Думаю, номер с кроватью из чёрного дерева и латунной тумбочкой станет мне домом ненадолго – всего дня на три. А после можно будет отправиться дальше.

Перед тем, как идти в город на праздник, я решаю немного поваляться в кровати и отдохнуть после долгой дороги. Весь полёт я запрещала себе думать о тебе. Да и сейчас тоже, пожалуй, не стоит. Хотя вне зависимости от моих желаний мысли всё равно проскальзывают, залетают замёрзшими пчёлами через щели, чтобы погреться.

То зажжужит над ухом твой смех, то вспомнится, как ты говорил: «Ну, это само собой разумеется», а иной раз перед глазами просто возникнет отдельная часть тела, например, рука или глаз. И каждый раз, когда эти надоедливые вредители залетают меня позлить, я тут же хватаю мухобойку, распахиваю дверь и прогоняю их прочь.

Вам больше не место в моей голове! Каждый раз, когда вы прилетаете, всё заканчивается тем, что я оборачиваюсь против себя. Поэтому кыш! Брысь отсюда!

И вот теперь я лежу на кровати в Южной стране и совсем о тебе не думаю. У меня в голове – мысли о сладком хлебе, о горячем асфальте и даже о египетских виолончелистах, но только не о тебе.

Всё же лучше мне отправиться в город и отвлечься на реальных людей. А то египетские виолончелисты в бархатных тюрбанах со скарабеем меня немного смущают. Тюрбан то и дело расправляется, мешая им играть. А смычок как-то особенно интенсивно ездит по струнам, того и гляди порвёт их.

Город дышит, раскалёнными лёгкими выдыхая на меня горячий ветер. Я замираю у обувной лавки, где смуглый парень шьёт из листьев тапочки. Рядом с ним сидит ещё более смуглая, красивая, с иссиня-чёрными волосами девушка, и немного плачущим голосом поёт одну из «Од Марипосе».

И вознесутся души в небо

И Бог в ладонь их соберёт,

А после ночь утонет

В графинах мескаля.

Перевод очень вольный, потому что я знаю не все слова, но в том, что души соберёт именно Бог, сомнений нет.

Ближе к площади народу становится всё больше. Кто-то толпится у булочной, кто-то отплясывает танец бабочки, а кто-то потихоньку начинает пьянствовать. Оглядев небольшую площадь, я замечаю палатку, в которой всем желающим делают грим Марипосы: рисуют на лице бабочку и окружают её орнаментом. Что ж, мне определенно стоит такой сделать.

Покончив с гримом, я для полноты образа покупаю себе венок, сплетённый из живых пионов, лилий и незабудок, и отправляюсь ужинать. Приходится обойти несколько заведений, прежде чем меня усаживают за столик. Оказалось, что не везде в этом мире рады одиночкам. После третьего отказа очередная мысль-пчела начинает противно жужжать. «Как бы было хорошо, если бы мы сейчас были здесь вдвоём. И за стол бы сразу усадили, и по бокалам бы уже разлили вино».

От этой одинокой особи мне удаётся отбиться, но после, когда я всё же сажусь за столик на летней террасе ресторанчика, меня настигает целый рой. Я сдаюсь и думаю о том, как бы хотела просто с тобой поговорить. Рассказать о своих последних приключениях в Старом Мадлеане. О Южной стране и огненной воде – местном напитке, который я попробовала в первый раз, вот только что.

Тьфу, кстати. Ужасно крепко! Настолько, что после одной рюмки декорации вокруг начинают немного приплясывать. А ещё ко мне только что подошёл певец с гитарой и за парочку монет исполнил блистательную «Оду Марипосе».

Усталых, сбившихся с пути

Крыло бабочки смахнёт

С земли, чтобы вернуть на небо

Покой вручив.

Интересно, понравились бы тебе эти песни?

Ну нет! Ударив кулаком по столу, я ругаю себя за сантименты. Затем выпиваю ещё пару рюмок и отправляюсь к алтарю Марипосы. Перед ним жители уже разложили свои подношения. Лепёшки, сладкий хлеб, курагу, бутылки с огненной водой и даже засохшие дольки апельсина. С наступлением темноты вокруг алтаря начинаются празднования. Люди танцуют и поют, свистят и кричат, обнимаются и целуются.

Небо то и дело разрывают вспышки фейерверков самых разных форм и цветов, музыка становится всё громче, а обьятия – крепче. В полночь же, как по сигналу, все замирают. Музыканты перестают играть, певцы петь, а влюблённые – целоваться. Сотни голов и ещё больше глаз обращаются к небу. Там, на звёздном полотне, появляется голубая полупрозрачная бабочка. Вокруг её крыльев – ореол, переливающийся всеми цветами радуги.

Божественная Марипоса спускается к алтарю и протягивает хоботок в один из графинов с огненной водой. В этот момент я слышу, как собравшиеся на площади люди начинают петь, приветствуя Марипосу и выражая ей своё глубокое уважение. Слух цепляется за эту песню и вырывает душу из тела, поднимая её выше, чуть ближе к духу божественной бабочки. Внезапно меня окутывает голубая дымка. Я оказываюсь в месте вне привычного времени и пространства. Это – своеобразное лимбо, в котором живёт душа умершей любви. Мне об этом никто не говорит, я просто знаю.

В лимбо очень тихо, голубой дым застыл вокруг меня. И вдруг на нём, как на огромном проекторе музея Орсе, начинают крутить кино.

На экране – наш первый день. Точка отсчёта. Я стою в розовой шубке, в волосах у меня маленькая тиара. Кожа загорелая, похожа на абрикосовую косточку. А глаза! Как же я тогда сияла!

Кино крутится без звука, наши губы открываются и закрываются, но голосов я не слышу. Но я и без этого помню, что ты мне тогда сказал. Что я – «волшебная женщина». И это была чистая правда. Именно такой я тогда была. Что же со мной стало? Неужели я так сильно изменилась?

Видение исчезает. Марипоса доедает лепёшку и возвращается на небеса. Толпа ликует. Я бреду обратно в отель, закутавшись в собственные воспоминания и мысли.

Чтобы всё закончилось, мне нужно вернуться к началу.

Делая этот вывод, я уже стою в лобби и смотрю на объявление, распечатанное на голубом листе А4.

«Ищу попутчицу в автопутешествие. Комната номер 8.

Даяна».

Глава 9

Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук.

Ровно восемь раз. После открывается дверь и я вижу…

Ũ.

Длинные серебристые волосы и сверкающие в бледном свете лампы голубые глаза. Губы пухлые и красные, как клубника. На худощавом теле – фисташковое платье из льна, а на ногах – сплетённые из верёвок сандалии.

– Восторг! Почти стопроцентное попадание, – оглядев меня с ног до головы и остановившись на глазах, говорит она.

– Что, прости?

– Я тебя загадала. Чтобы была у меня рыженькая попутчица с глазами с восточным разрезом, и можно, чтобы с разбитым сердцем. И вот ты стоишь! Сердце разбито, кстати?

– Немного, – растерянно протягиваю я, – а что не сошлось?