За зеркалом истин

Я потушила сигарету.

– А как ты думаешь, муха, справедливость существует на планете Земля?.. Молчишь. Вот и я не знаю. Никто не знает.

Ночная темнота неспешно отступала, на горизонте показалась седая прядь рассвета. К семи часам он подкрасится синевой, а к девяти засветит ярким солнышком и согреет остывшую за ночь землю. Только я, как отколовшийся и закатившийся под навес кусок льда, так и останусь в тени.

Запрокинув голову, я посмотрела в безграничную, все еще темную глубину неба.

– Эй, вы! Кто-нибудь мне ответит? Справедливость существует или нет? Поймите вы, мне действительно важно знать хоть что-то. Только хватит, пожалуйста, отвечать мне ночными страшилками! Качните, что ли, уже ветром балконную раму. И вам нетрудно, и мне понятно – да или нет? Всего один порыв… Ну пожалуйста!

Минуты две, я смотрела на раму, затем обреченно вздохнула и опустила голову.

– Понимаю, глупо. Еще бы. Вас не интересуют одинокие больные души, к тому же разговаривающие с мухами.

* * *

Я вернулась в комнату и залезла под уже остывшее одеяло. Уличный воздух окончательно прогнал из меня остатки сонливости. На часах начало шестого, до того, как все проснутся, остается два часа. Так чем же все-таки заняться? Ах да, вот же! Я поднялась и подошла к книжной полке. Поверх ряда книг лежал недавно выписанный мной том работ известного психиатра Карла Густава Юнга. Я взяла его и снова юркнула под одеяло.

Все мои попытки самостоятельно разобраться в хитросплетенной работе человеческого мозга стояли на месте. Противоречивая информация о психических расстройствах из интернета запутывала еще больше, и в конце концов я решила обратиться к основоположнику аналитической психологии. Несмотря на то, что Юнг являлся последователем Фрейда, которого называли сумасшедшим извращенцем, он все же шел своим путем. Да и мое отношение к Фрейду было не таким однозначным. Перечитывая знаменитые цитаты основателя психоанализа, я как никогда прежде ощутила неизмеримую глубину его разума. Что касается «сумасшедшего извращенца», он обозначил критикующей его публике понятный ответ: «Каждый нормальный человек на самом деле нормален лишь отчасти».

Не буду скрывать, эта цитата приобрела для меня совершенно другой, особенный, почти сакральный смысл. Когда сходятся время и обстоятельства, не упавшие до этого в душу фразы ложатся там плавно, глубоко и навсегда, открыв нам иную, разумную суть. По крайней мере, теперь я чувствовала себя не одиноким куском льда, а куском среди кусков.

Когда-то бабуля, желая в чем-либо поддержать меня, говорила: «Выхода нет только из могилы». Эта мудрость, включающая в себя личный опыт и опыт предыдущих поколений, по сути, мало чем отличалась от научного психоанализа. А в минуты отчаянья так и вообще помогала даже больше.

– Главное, не сдаваться, – повторяла я себе каждое утро, лишь только открывала глаза.

Главное, заполнить пустоту. Если уж не смыслом, то хотя бы задачами, пусть даже самыми обычными, пустяковыми. Иначе пустота заполнится мусором, а он вовсе не так безобиден, как мы привыкли считать, – теперь я точно знаю. Энергия ненужности враждебна, что вполне объяснимо. Как мы относимся к мусору, так и он к нам. Но и это еще не все. На полях, забитых мусором, отлично прорастают семена ненависти.

Последние дни, упрямо стиснув зубы, я начинала с зарядки. Затем протирала несуществующую пыль в и без того сверкающей квартире, садилась за компьютер или книгу и погружалась в чтение. И пусть эти поставленные на день задачи были ничтожно просты, они спасительной метлой избавляли меня от мусора, а вместе с ним и ненависти ко всему миру.

* * *

Когда постучали в дверь, я дочитывала главу романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». Первый раз я прочитала его в шестнадцать лет, затем в двадцать, и вот решила перечитать снова. Работы Юнга в рассветные часы оказались слишком сложны и утомительны. Уже на четвертой странице я поняла, что ничего не поняла. Мой бедный мозг, перегруженный психологией, начал протестовать.

В комнату вошел папа в длинном сером халате с белыми полосками. В вытянутой руке он торжественно держал большую кружку с надписью «Люблю своего котенка» – подарок Карины на его день рождения. Вот так, совсем неожиданно для меня, солидный и уверенный в себе мужчина превратился в маленького пушистенького котеночка.

Его черные, как воронье крыло, волосы заметно разбавила седина. Скулы и подбородок покрывала жесткая щетина. Неухоженный вид родителя вызвал во мне смешанные чувства жалости и протеста. Его открытая забота о душевнобольной дочери отталкивала меня от него все дальше и дальше.

– Когда проснулась? – как всегда деловито осведомился он.

– Только что, – солгала я, умолчав о бессонной ночи и уж тем более о надоедливых кошмарах.

Папа отдал мне заполненный до краев сосуд с мутным, зеленоватым варевом и прошел к окну. В нос ударил резкий запах прошлогоднего, перепревшего сена.

– Что это? – брезгливо сморщив нос, спросила я.

– Мед, мята, ромашка и что-то там еще. Пей и не вредничай, – бросил он через плечо, раздвигая плотные портьеры.

Утро брызнуло ярким залпом света и ослепило меня.

– Ну вот, так-то лучше! Сидишь в своей норе как крот. Подойди ко мне, посмотри, какая погода!

Я отставила кружку в сторону, неохотно поднялась, подошла к окну и встала рядом с отцом. Весеннее утро и правда светилось яркими цветами. Чистая голубизна неба, свежая зелень травы с желтыми шапочками махровых одуванчиков, распустившаяся листва на деревьях. Даже через оконное стекло чувствовался аромат весны.

Мое внимание привлекла длинноногая девочка-подросток. Она с ранцем за плечами медленно брела по тропинке и плавно выводила рукой в воздухе что-то похожее на ноты. Я невольно улыбнулась и посмотрела на отца:

– Кажется, она пишет воздушную музыку, – сказала я.

Настороженный взгляд папы скользнул острой бритвой по моей щеке. Я тут же прикусила нижнюю губу. «Дура! Каждый раз одно и то же. Сперва думай, потом говори. Вначале стоило обратить его внимание на девочку, а уже потом размышлять вслух».

Это началось после того, как я заболела. Его бурная реакция была понятна, но постоянный контроль над каждым произнесенным мной словом все равно вызывал раздражение. «К своей супруге он более снисходителен, – думала я, в порыве эмоционального негодования переключившись на неприятный для себя объект. – Его совсем не беспокоит бред, выскакивающий тоннами из ее головы. Он либо его не замечает, либо просто отмахивается».

Я и часа не могла спокойно находиться рядом с Кариной. Именно по этой причине каждый вечер я уклонялась от предложения папы посмотреть с ними фильм, вместо того чтобы сидеть одной в комнате. Карина или комментировала вслух и так понятное для всех действие, или задавала глупые вопросы вроде «А зачем он туда пошел?», «А почему она решила, что он убийца?». Папа без всякой толики раздражения мелко все разжевывал и перекладывал ей в рот. Иногда мне казалось, что сознание его подверглось необъяснимому, гипнотическому воздействию этой женщины. Яркие впечатления от солнечного утра по понятным причинам быстро испарились. Девочка скрылась за углом дома, и чтобы не пускаться в надоевшие объяснения, я решила сменить тему.

– Ты купил билеты в театр?

– Нет еще. Хотел прояснить количество. Ты уверена насчет Вадима? Почему не позвонишь ему и не скажешь, что все позади? Он же твой муж, Даша, он переживает!

«Как же я устала! Папа решил заново прокрутить старую пластинку. Можно ли объяснить то, чего объяснить нельзя? Он все равно не поверит. Да и расстраивать его лишний раз совсем не хочется. Правда бывает разная, иная может и убить, так что подавать ее лучше дозированно, как яд, постепенно приучая организм к действию, это я хорошо усвоила».

– Просто я не уверена, что все позади, так зачем давать пустую надежду? – сказала я вслух. – А по поводу переживает – большой вопрос.

– Мне кажется или ты правда перегибаешь палку?

– Все наблюдатели чужих отношений именно так и говорят, а вот непосредственные их участники считают свои действия невероятно мягкими, – ответила я и отвернулась от окна в комнату.

– Даш, а может, уже хватит лечить меня своими психологическими штучками? – дернул он плечом. – Как отец я не могу понять ваших отношений. Сейчас как никогда вы должны быть вместе!

– Согласна, папуль, но есть некоторые обстоятельства. Давай просто закроем тему.

Обычно после наших перепалок по поводу Вадима он сразу уходил, но сегодня изменил своей традиции. Мне показалось, папа хочет о чем-то поговорить. Но почему он медлит?

– Дашка, а как ты смотришь на утреннюю прогулку? – нерешительно предложил мне родитель.

– Нет, па, извини, – виновато покачала я головой.

Стоило мне показаться за пределами квартиры, как в мою сторону тут же направлялись любопытные взгляды соседей. В такие моменты я чувствовала себя диковиной зверушкой на арене цирка. Возможно, заблеяв овечкой или захрюкав свинкой, я смогла бы удовлетворить их ожидания, но, увы, после непродолжительного осмотра они, разочарованно опустив головы, проходили дальше, а я оставалась переживать и грустить из-за того, что сорвала представление. Это, конечно же, шутка. На самом деле мне хотелось убежать как можно быстрее и больше никогда не появляться на глазах у этих людей.

Отец разочарованно махнул рукой и, шаркая тапками по полу, подошел к моей кровати. Присел на самый краешек, положил на колени подушку и начал тщательно утюжить ее ладонью.

«Неужели решился?» – нервно переминаясь с ноги на ногу, думала я, пытаясь поймать взгляд, изредка поднимающийся от подушки и смотрящий мимо меня.

Когда наши глаза наконец встретились, отец заговорил. Говорил он быстро, словно боялся, что я не дослушаю.

– Доченька, думаю, ты поймешь меня правильно. Самостоятельно мы не справимся, ты и сама знаешь. Если хочешь, поедем в Москву. Или в Германию… Не знаю… Мы все продадим, у нас будут деньги, не переживай.

В безнадежном тумане его зрачков читалось сомнение и даже стыдливость. Но не было и маленькой искорки надежды.

– Почему ты тогда отказался от моей госпитализации? – спросила я тотчас окаменевшим голосом.