Память

Память
Владарг Дельсат

Добро пожаловать в один из древнейших миров Таурис. Долгое время люди, лишенные дара колдовать, жили тут в согласии и дружбе с колдунами. Но равновесие было нарушено. Колдуны решили, что они лучше остальных. Под видом "школы колдовства" на одном из островов организована исследовательская база, где начали ставить эксперименты над людьми и "недомагами". Именно туда угодила девочка Виолетта. К ней применили артефакт, переместивший ее на несколько десятилетий назад – в концлагерь времен Второй мировой войны. Забыв себя и свое прошлое, она пытается адаптироваться к новой жизни, помогает другим детям и ждет, когда придут "наши". Случайная встреча с мальчиком Гришей, который тоже является гостем из будущего и здесь успел навидаться бесчеловечных ужасов, дает Виолетте силы для борьбы, шанс вернуться домой, обрести себя и бросить вызов злодеям. Но шанс этот призрачный. Память не торопится возвращаться, а правда – открываться. Враги повсюду. Настоящее пугает, будущее непредсказуемо.

Владарг Дельсат

Память

Пролог

История этого мира вела своё начало из древнейших времён. Тогда люди жили в согласии с ведьмами и колдунами, умевшими лечить болезни, заклинать погоду и насылать мор. Именно осознание того, что неугодный колдунишка может и отомстить, останавливало горячие головы. Но прошли века, в Таурис – так назывался этот мир – пришёл новый культ. И все всё вроде бы говорили правильно, и этот самый культ казался добрым, но…

Однажды кто-то решил, что колдуны противны новому богу, за что их надо уничтожить. По всей западной части мира запылали костры, сжигая тех, кто не успел спрятаться, – стариков, женщин, детей. Проклятия неслись к небу, соединяясь с таинственными чарами, пока колдуны, наконец, не собрались вместе, желая мести. Объединённый ритуал принёс в Европу чуму. Страшная болезнь пронеслась по землям, устрашив подлых людишек, поднявших руку на колдунов…

Долго длилось противостояние, пока, наконец, люди и колдуны не были вынуждены сесть за стол переговоров, ибо погибли уже миллионы. Казалось бы, вот и конец противостоянию, но колдуны, не доверяя договорённостям, решили отгородиться от людей нерушимой стеной. Не все колдуны, стоит заметить, но, тем не менее. Шло время, люди почти забыли о колдунах, рассказы о них ушли в область сказок и легенд, пока, наконец, не наступил век двадцатый.

***

Генрих фон Шварцкопф был немецким дворянином и колдуном в двадцать девятом поколении. Будучи твёрдо убеждён, что не имеющие дара по сравнению с колдунами суть животные, он с группой единомышленников взял под контроль военачальников и правителей родной страны. Странно, но никто не обратил внимания на постепенно изменившуюся риторику вождя немецкого народа. Если раньше тот говорил о необходимости сделать хорошо немцам в Германии, то затем речь пошла об уничтожении «неполноценных» народов, мешающих «истинным арийцам» устроить «правильный» мировой порядок.

Европейские страны, отметив, что «неполноценными» считают не их, радостно поддержали эти начинания финансово – и вскоре разразилась страшная война. Против колдунов, предпочитавших называть себя «магами», вставали волхвы и одарённые других стран, поэтому и в колдовском мире гремели не менее страшные битвы. Решившие действовать кровавым колдовством немецкие колдуны пали, но посеянная ими скверна дала всходы.

Колдунам в некоторых других странах понравилась идея быть выше не обладающих даром, кроме того, контролируя правительства тем или иным способом, они не были сдерживаемы никакими правилами и законами, имея возможность экспериментировать в своё удовольствие. Кроме того, колдуны с удовольствием исполняли заказы на уничтожение тех или иных людей, получая мзду за эту чёрную работу и обогащаясь.

Далеко не все колдуны разделяли убеждения, которые чуть не привели мир к краху в прошлый раз, но в Великобритании их идеи были сильны, поэтому один из островов был превращён ими в место для экспериментов, прикрытых вывеской «колдовской школы» для одних, просто «школы» для других, и полигона для третьих. Здесь разбирались артефакты Аненербе, производились жестокие опыты, в том числе и над детьми, которых было не жалко, над теми, кого колдуны считали низшими созданиями или вообще животными.

Казалось, никто не знает и никогда не узнает о новом концлагере, сотворённом колдунами, ничему не желающими учиться и забывшими прошлое. Предпочитавшая не вспоминать о том, как на беззащитный город падали бомбы и громко кричали раненые люди, новая волна нацистов готовилась совершить свою самую страшную ошибку.

***

Новый вождь местных колдунов задумчиво смотрел на серые морские волны, набегавшие на камни, вид на которые открывался из окна его кабинета, где планировались действия. Он слушал доклад об успехе проведённой операции, и выражение лица немца, чудом избежавшего суда и считающегося сейчас англичанином, прорезала жёсткая усмешка: «Уже скоро».

– Отродье действительно обладает необходимым пространственным даром, – сообщил вождю его ближайший помощник. – Извлекли чисто, родителей депортировали, но они не долетят.

– Очень хорошо, – кивнул тот, кого здесь называли вождём. – Что у нас по деньгам?

– Хорошо известные люди внесли первые платежи, – ответил помощник. – Но у них есть пожелание… Странное, на мой взгляд.

– Для нас проблемное? – поинтересовался главный колдун Британии.

– Вовсе нет, даже удобное, – хмыкнул его собеседник. – Так что мы согласились.

В просторном кабинете, находившемся в большом, но неприметном здании, хорошо спрятанном на местности, колдуны планировали не самую простую жизнь для двоих ещё ничего не подозревающих детей. Если бы у них получилось осуществить задуманное, то ритуал, обнаруженный в старых записях, поставил бы привычный мир на грань уничтожения. Вот только этим они нарушали равновесие, установившееся в мире.

Однако британские колдуны не верили ни в равновесие, ни в могущественные силы, стоящие на его страже. Они желали власти над всем миром и шли к своей цели, абсолютно не задумываясь над тем, какой будет цена. Но Равновесие в одном из миров Таурис было само по себе основной силой, обеспечивающей само существование этого мира, поэтому история пошла совсем не по запланированному сценарию.

Глава первая

Герби Дэвис был сиротой и знал это. От него отказались родители ещё в роддоме, обосновав это тем, что новорождённый – бесовское отродье. Но, когда ему исполнился год, Герби взяли в семью Вонсоны – хорошие, на взгляд мальчика, люди, не пожелавшие однако его усыновлять. Тем не менее мальчик называл опекунов мамой и папой, против чего они совсем не возражали.

Названный Гербертом мальчик считал себя вполне счастливым, пока ему не исполнилось десять лет. Неожиданно для него опекуны построжели, как будто он сделал что-то нехорошее. Герби пытался понять, что не так, но во взгляде «папы» появилась брезгливость, а «мама» всё чаще награждала мальчика подзатыльниками. Однажды вечером Герберт услышал разговор опекунов, чуть не сломавший его.

– Зачем нам это отродье, Франц? – с отвращением в голосе поинтересовалась женщина. – Колдовское семя, подумать только! Надо от него избавиться!

– Завтра отвезём его в приют, – согласился с ней тот, кого Герби называл «папой».

– Только пусть это будет для него сюрпризом, – хихиканье женщины, доселе называемой «мамой», больно ударило мальчика в самое сердце.

– Скажем ему, что едем на собеседование в школу для одарённых, – рассмеялся мужчина.

Чувствуя, что его жизнь кончена, Герби пытался собрать свой рассыпавшийся на осколки мир. Его предали самые близкие люди. Мальчику было всего десять, потому утром он попытался сопротивляться, цепляясь за косяки и двери, не желая покидать ставший родным дом. И тогда озверевший опекун выдернул из розетки утюг и избил Герби шнуром. Мальчика доселе не били, поэтому поначалу он даже не понял, что происходит, а потом уже не помнил ничего, кроме ужасной, разрывающей боли. Так, в полубессознательном состоянии, его и закинули в машину. За что с ним так поступили, избитый мальчик так и не понял.

Автомобиль ехал, а Герби не мог и пошевелиться – так было больно. Его впервые так жестоко и сильно избили – до крови, и мальчик просто застыл в своем непонимании – за что? Он всего только хотел остаться в доме, за что его так? Почему опекуны стали такими злыми? Этого он не понимал.

На дворе была зима, шёл снег, расчищать который снегоуборочная техника не успевала. Поэтому опекун юного Герберта Дэвиса на повороте едва ли успел даже испугаться, когда на него налетел не справившийся с управлением грузовик. Последовал сильный удар, а затем взрыв – грузовик оказался полупустым бензовозом. Герби только и успел почувствовать сильный жар, лизнувший его избитое тело, а затем желание оказаться где-нибудь подальше, когда ещё один взрыв лишил его сознания.

***

Переправа была сложной, гитлеровцы обстреливали отступающие войска, стараясь утопить побольше красноармейцев. Лейтенант Зарубин стоял на плоту, чувствуя, что враг уже пристрелялся и может накрыть переправляемое орудие в любую минуту. В этот момент новый взрыв чуть не сбросил лейтенанта в воду, и вот именно после него он увидел пацана, одетого в какие-то лохмотья, качающегося на воде. Не раздумывая, лейтенант прыгнул в воду, чтобы вытащить на плот едва дышавшего мальчонку лет десяти-одиннадцати. Быстро осмотрев спасённого уже на берегу, лейтенант заметил, что тот сильно избит, весь в крови и обгоревшей одежде. По всему выходило, что пацан убежал от этих гадов, не жалеющих даже детей. Доложив командиру батареи, Зарубин дождался вздоха и лаконичного решения.

– В санбат, – коротко распорядился капитан Егоров, покачав головой. Сколько таких детей он уже видел за два месяца войны…

Герби очнулся внезапно. Он даже поначалу не осознал, что произошло, потом услышал речь, которую почему-то отлично понимал, хотя говорили не по-английски. Потом на него навалились воспоминания, заставив тихо заплакать, но рядом появилась какая-то женщина, сразу же погладившая его по голове. И было это так необыкновенно, что слёзы тут же пропали.

– Как зовут тебя, малец? – поинтересовался какой-то усатый дядька, одетый в пижаму.

– Ге… ги… – попытался ответить Герби, но не смог и сразу же запаниковал.

– Будешь Гришей, Григорием, значит, – заключил незнакомый дядька. – А то, что говорить пока не можешь, то не страшно, контузило тебя, парень. Так бывает.

– Интересно, он сам поесть-то сможет? – задумчиво спросила медсестра.

– Совсем замучили пацанчика подлые вражины, – вздохнул солдат. – Дай-кось я его покормлю.

Чуть позже Герби узнал, что оказался в прошлом, почти за сорок лет до своего рождения, в другой стране, в которой шла война. Его приняли за местного, убежавшего от кого-то чёрного, по рассказам, похожего на демона из сказки. Переубеждать таких добрых и хороших людей он не стал. Поняв, что опекунов больше не увидит, дважды преданный самыми близкими людьми мальчик принял и новое имя, и новую для себя реальность.

Он быстро шёл на поправку, и вскоре уже помогал и персоналу, и больным, бегая по поручениям, подавая тем, кто не мог встать, придерживая того, кто с трудом ходил, кормя с ложечки того, кто не мог есть сам. Старательный мальчонка понравился медсёстрам, попросившим за него начальника санбата, поэтому очень скоро у Гриши появилась красивая, по его мнению, одежда. Она была военной, как у многих вокруг, но удобной. Его начали учить, а учить пришлось всему – и как наматывать портянки, и как приветствовать, и перевязкам, и… много чему. Маленький санинструктор вскоре встал в один строй с девушками, которых мальчик очень уважал – ведь они ничего не боялись. Наверное, и опекуна бы не испугались. Мальчик теперь назывался «воспитанником», но многие в санбате – и врачи, и раненые – обращались к нему «сынок». И ради такого обращения Гриша был готов на многое.

С любознательным мальчишкой любили откровенничать раненые, рассказывая всякие фронтовые придумки. Григорий Лисицын, как теперь называли Герберта, прижился в санбате, научившись многому. Постепенно он привыкал к жизни в прифронтовом санбате, иногда сбегая на передний край, чтобы «помочь девочкам». Он не боялся перевязывать раненых под огнём, хотя его за это потом ругали. Воспитанника медсанбата берегли, но и учили честно – и врачи, и медсестры, и солдаты, которым просто лежать было скучно. И Гриша, понимавший, зачем это нужно, учился изо всех сил, потому что здесь он познал то, чего, как оказалось, не знал всю свою жизнь – человеческое тепло. Настоящее тепло Григорий познавал под бомбёжками, между артналётами, в бесконечных отступлениях, даже выходя из окружения. Он узнавал, что это такое – «свои», понимая, что в Англии у него «своих» не было.

Почему-то его записали одиннадцатилетним, он, впрочем, не возражал. И его обнимали, показывая, что он, Герби, точнее, уже Гриша, нужен, действительно нужен. За это мальчик был согласен и на непростую науку, и на взрывы. Да что там… Он за это даже умереть был согласен. Потому что, несмотря на войну, здесь он был среди своих.

– Такое чувство, что у него убили всех, причём на его же глазах, – поделилась как-то медсестра с врачом.

– Да, похоже, – согласился тот, смоля папироску между операциями. – Тогда понятна амнезия, детская психика не справилась. А учитывая то, как его избили, как только выжил…

– Мы его согреем, – пообещала женщина в годах.

Именно она обнимала Гришу-Герби, утешала, когда что-то не получалось, хвалила и показывала мальчонке его нужность. Вскоре Гриша уже и не вспоминал о Великобритании, только иногда в снах приходил страшный опекун и брезгливо кривившая губы опекунша. Теперь мальчик твёрдо знал – они были фашистами, потому что так поступить с ним могли только фашисты.