Победный день

Его фраза Машу рассмешила. Она сначала захихикала, затем рассмеялась, а потом неожиданно для Гриши расплакалась. Переход был мгновенным, отчего мальчик кинулся к девочке, стараясь её успокоить. Заметив, что вокруг, похоже, день, Гриша пытался сообразить, что происходит.

– Как ты? Болит что? Поранилась? – начал расспрашивать Гриша, но Маша была уже просто в истерике. Тогда мальчик сделал то, что делали родители других детей в школе – неловко обнял девочку, от этого вроде бы начавшую успокаиваться.

– Мы чуть не сдохли… мама… никто не любит… как будто… – прорывающиеся сквозь рыдания слова Гриша не очень понимал, но продолжал обнимать Машу. Только сейчас Гриша почувствовал, что вокруг холодно, просто жуть как холодно. То есть совершенно не по-июльски – хотя в Питере погода была капризной, но не настолько же!

– Вставай, надо двигаться, чтобы не замёрзнуть! – прикрикнул он на девочку, от такого широко раскрывшую глаза. – Если замёрзнем, то заболеем!

– Да кому я нужна! – воскликнула Маша, уставшая от всего, что произошло, но мальчик просто тащил её за собой, заставляя вылезать из ямы, а потом куда-то идти.

Это Гриша знал очень хорошо – если заболеть, то сбежать не сумеешь. Попадаться им нельзя, Машка права – никого интересовать, что они не сбежали, не будет. Почему-то мальчик и не подумал об оставшихся в автобусе. Ему было просто всё равно.

Рассмотрев дым на горизонте, Гриша потащил девочку за собой почти волоком. Вскоре они прошли мимо разрушенных домов… дело действительно пахло войной, как в старых фильмах, которые показывали ещё когда Союз существовал. Мальчик сам не понимал, куда они идут, но не останавливался. Ему казалось, что если остановиться, то дальше идти будет невозможно. Город был Гриша незнаком и чем-то знаком одновременно. Редкие прохожие косились на них обоих, но не подходили. В своих детдомовских куртках грязно-серого цвета они почти ничем не отличались от окружающих.

Внезапно сверху и вокруг что-то завыло, люди куда-то побежали. Гриша решил бежать за ними: возможно, прохожие знают лучше? На улице всё выло, заунывно, страшно… Послышался громкий голос, спокойно проговаривавший какую-то фразу, но мальчик её сначала не понял, а вот потом внутри него всё похолодело.

– Граждане, воздушная тревога! – громкий голос пугал страшнее сирены.

Люди бежали, видимо, чтобы спрятаться, поэтому Гриша с Машей на прицепе побежал за ними что было мочи. Девочка на окружающую действительность не реагировала, так её шокировало увиденное. Сирены всё выли, люди бежали. Домчав до большой белой надписи «Бомбоубежище», мальчик понял – им туда. Нельзя сказать, что он что-то вынес из фильмов, виденных в детстве, ведь происходившее вокруг, с его точки зрения, представлялось совершенно невозможным.

За недлинной лестницей открылось просторное помещение, заполненное мужчинами и женщинами и больше всего напоминавшее подвал. По сравнению с улицей здесь было тепло, поэтому Гриша забрался с девочкой в самый тёмный уголок, помогая ей устроиться поудобнее. Совершенно шокированная Маша совсем не реагировала на внешние раздражители, а это было опасно. В голове мальчика смешались старые фильмы, рассказы о военном времени и о том, что тогда делали с людьми, «легенды» постсоветских лет, отчего ему стало просто страшно.

– Маша, – шёпотом на ухо девочке проговорил мальчик. – Нужно молчать, что бы ни случилось, потому что здесь могут плохо к нам отнестись, а перед взрослыми мы беззащитны. Очень похоже, что началась война, а менты в войну, кажется, и расстрелять могли.

– Наши-то точно, – вздохнула Маша, в добрых милиционеров не верившая. Раньше они были добрыми, а теперь все озверели, поэтому попадать к ним в лапы не хотелось. – Будем молчать, только надо или тихо говорить, или как-то показывать…

– Тогда давай договоримся о сигналах, – произнёс Гриша, предложив сразу же свои, подсмотренные в школе у других мальчишек, игравших в войну. С детдомовцами-то никто играть не хотел, их, скорее, опасались.

Наверху что-то громко бухало, с потолка сыпалась пыль, двое детей никому интересны не были. Одежда их уже стала пропыленной и грязной, потому что в процессе и Маша, и Гриша пару раз падали в грязь, на что школьная форма, в которую их обрядили для экскурсии, рассчитана не была. Да и не так сильно она изменилась, впрочем, этого молодые люди ещё не знали.

– Согласна, – кивнула девочка, повторив сигналы, дабы убедиться, что запомнила их. Сложного ничего здесь нет, а жить хотелось, потому что… Что с ней может сделать мужчина, девочке уже объяснили, и если на Гришку она была в целом согласна, раз выхода всё равно нет, то на кого-то другого – нет.

– С едой у нас грустно, – произнёс Гришка, доставая из кармана заначенный хлеб. – Хочешь конфету?

– Ты же для младших… – не поняла Машка.

– Если уже война, то до младших мы не доберёмся, – объяснил мальчик, протягивая конфету, принятую с благодарностью. Ломаться девочка не стала, а вот хлеб не взяла.

– Не сейчас, – произнесла Маша, понимая, что это их единственная еда. – Когда совсем невмоготу станет, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулся Гриша, осторожно погладив её, что было воспринято благосклонно. – Ты отдохни, я посторожу.

Насколько получилось, удобно расположив куртки, он уложил Машу, и через минуту утомлённая девочка уже сладко спала. Когда дали отбой, расходившиеся люди детей не заметили, потому никто Машку не побеспокоил. Её разбудил холод. Открыв глаза, девочка некоторое время с непониманием во взгляде смотрела на Гришу. Мальчик встряхнулся, помогая Маше встать и одеться. Холодно, конечно, жутко, по его ощущениям, но не так, как зимой.

– Надо найти место, где мы сможем заночевать, – объяснил Гриша, не давая девочке останавливаться. Он хорошо помнил, что движение согревает. – Где будет хоть немного теплее, чем на улице, понимаешь?

– Х-хорошо, – согласилась совершенно растерявшаяся Маша, следуя за лидером.

Там, где Гриша, казалось, не задумывался, девочка чувствовала подступающую истерику, потому что не представляла себе, что делать дальше, но, кажется, это понимал мальчик. Расставаться с ним Маша ни за что не хотела, даже если он и возьмёт свою плату, хотя ей почему-то не верилось. Девочке вдруг показалось, что Гриша – как рыцарь из сказок и не будет ничего с ней насильно делать.

Этот дом чем-то привлек внимание Гриши, уже очень уставшего, потому что шли они к тому времени больше часа. Почему-то прохожие не обращали внимания на детей, а мальчик, увидев приоткрытую дверь, юркнул туда, утаскивая с собой и Машу. Поднявшись на второй или третий даже этаж, он заметил приоткрытую дверь в одну из квартир. Молниеносно приняв решение, Гриша завёл Машу внутрь. Замок звонко щёлкнул за спиной, давая ощущение какой-то безопасности.

Квартира навскидку была двухкомнатной. Валявшиеся повсюду вещи демонстрировали следы поспешных сборов, и это, по мнению Гриши, означало, что гостей можно не ждать. Увидев вполне новый диван, мальчик усадил на него Машку, а сам прошёлся по комнатам. Его уловом стали одеяла, наваленные друг на друга. Споро перетаскав их все к дивану, Гриша устало присел.

– Хлеба немного, но мы хорошо пообедали, – сообщил он, доставая кусочек из кармана. – Так что поужинай и давай ложиться.

– Гриша… – Маша решила разделить хлеб пополам. – Почему ты такой?

– Потому что так правильно, – что на него нашло, мальчик и сам не мог объяснить, но для него действительно так было правильно; только в детдоме это представлялось невозможным, там заботу считали слабостью.

Сил уже не было никаких, а еда – только кусочек хлеба, быстро съеденный обоими. Совершенно не думая ни о чём, подростки залезли под кучу одеял, засыпая. Но через некоторое время опять стало холодно, и Маша, робея от собственной наглости, позвала.

– Гриша, иди ко мне, – девочка не думала, о том, что может случиться, она спасалась от холода. – Вдвоём теплее.

– Хорошо, Маша, – кивнул мальчик, залезая к ней.

О том, что положено смущаться соседству с девочкой, Гриша просто не знал, поэтому обнял Машу, пытаясь согреть её. Ему тоже было холодно, а о том, что вместе теплее, мальчик знал из фильмов. Они уснули, и за всю ночь их никто не побеспокоил, что позволило хотя бы отдохнуть. Почему-то хозяева в квартиру так и не вернулись, но об этом уставшие дети узнали только утром.

***

Студёное утро отбивало всякое желание вылезать из-под одеяла, но проснувшийся первым Гриша отлично понимал, что есть «надо». Поняв, что началась война, такая же, как и полвека назад, он осознавал – они с Машей никому не нужны. Почему война неядерная, мальчик даже не подумал, он просто принимал реальность такой, какой она была. Поэтому, проснувшись, Гриша занялся осмотров шкафов, тумбочек и кроватей. Удача улыбнулась ему, позволив обнаружить зимние детские вещи, видимо, второпях позабытые. «Надо же, – подумал мальчик. – Опять повезло». Этические вопросы Гришу не интересовали, как и судьба хозяев квартиры.

Теперь надо было озаботиться едой. Тщательно обыскав квартиру, мальчик нашел две картофелины и немного муки и решил сварить суп. Благодаря детдому он умел многое, а тот факт, что в холод надо есть тёплое, мальчик запомнил ещё из школы, мысленно поблагодарив учительницу, рассказавшую об этом.

Плита была странной, больше напоминавшей какой-то очень старый агрегат, но разжечь её удалось. Очень пригодились рассказы ветеранов, приходивших в их детский дом, когда ещё существовал Союз. Вода из крана текла плохо, но текла, что позволило приступить к супу, чем Гриша и занялся. Он готовил немудрёную пищу, думая о Маше. Понимая, что теперь у него есть повод и смысл жить, мальчик улыбнулся. Именно забота о девочке давала ему смысл жизни сейчас, как ни дико это было осознавать. Одним своим существованием Машка дала Грише смысл и цель в жизни, что казалось ему очень важным. Особенно в их нынешней ситуации.

Процесс готовки думать не мешал, и мальчик анализировал. Они ехали в автобусе, потом что-то случилось, всё, видимо, начало взрываться. Могло ли это быть в результате войны? Подумав, Гриша понял – вполне. Но если так, то в автобусе больше никого не осталось, и их двоих не ищут, что было, по его мнению, хорошей новостью. Дальше… Они в городе, чем-то знакомом, кстати. Люди вокруг говорят по-русски, значит… Вот что это значит, мальчик не особо понимал. Впрочем, навык воровства у него есть, а он точно знал – если не наглеть, то внимание «смотрящих» на себя не обратишь. Значит, жить было, по идее, можно.

Тёплой воды ожидаемо не оказалось, а как зажигать висевшее над кранами устройство, Гришка не знал, и согрел воды для Машки в кастрюле, что было, по его мнению, вполне логично – девочка же. Убедившись в том, что всё готово, мальчик двинулся к вороху одеял.

Глава третья

Проснулась Маша оттого, что её как-то очень ласково гладили по лицу. Ощущение было непривычным, давно не испытанным, потому глаза девочки сразу же раскрылись. Увидев Гришу в каком-то тёплом толстом свитере, Маша удивилась. Ещё больше девочка удивилась, услышав то, что ей говорил этот точно необыкновенный мальчик, заботившейся о ней, как никто и никогда. Наверное, прошлое девочки стёрлось, но теперь… Ничем ей не обязанный Гриша беспокоился о ней, как будто она была ему кем-то близким. Впрочем, положа руку на сердце, Маша думала, что уже согласна, пожалуй, на всё. Очень уж всё страшно.

– Я согрел воды, чтобы ты могла умыться, – сообщил Гриша, осторожно разбудив Машу. – И ещё у нас есть завтрак, правда, только на один раз… Но он есть!

– Чудо просто, – улыбнулась девочка, вылезая из-под одеял и разглядывая то, что ей протянул мальчик. – Спасибо… – смутилась она.

Такая забота казалась непривычной, даже очень. Маша, немного подумав, убежала в сторону удобств, каким-то шестым чувством их найдя. Впрочем, вариантов в квартире немного, вот девочка и не растерялась. Всё вокруг было каким-то несовременным, впрочем, сантехника от приютской отличалась мало. Еще её удивлял тот факт, что Гриша не пошёл за ней подглядывать, хотя, насколько она знала, это было бы нормальным.

Пока Маша умывалась, Гриша рассматривал найденную в почтовом ящике газету. Обычная, с привычной советской символикой, за последние годы слегка подзабывшейся, она привлекала взгляд не статьёй о Ленинграде, а датой. Даже если газета пролежала в почтовом ящике несколько недель, дела это не меняло. За окном действительно шла война, только совсем не та, о которой изначально думал Гришка. Он смотрел в газету, а перед глазами вставало Пискарёвское кладбище. Теперь он понимал и где они оказались, и когда, и что их обоих ждёт. Осознавать реальность было сложно, но Гриша уяснил для себя: детство кончилось, начинается жизнь, в которой он просто обязан сохранить Машку живой.

– Кушай, – налив в тарелку уже тепло одетой девочки получившуюся похлёбку, предложил Гриша. – Я ещё лепёшку сделал, её можно будет растянуть на подольше.

– Интересно, что происходит… – задумчиво протянула Маша, заметив какой-то очень тоскливый взгляд мальчика. – На ядерную войну не очень похоже.

– Да… – Гриша помолчал, не зная, как сказать о том, что он обнаружил.

– Рассказывай, – попросила девочка, понимая, что новости ей совсем не понравятся.