Оценить:
 Рейтинг: 0

Она. Дневник восьмиклассника

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Короче говоря, шестилетний возраст был самым интересным в моей жизни. Мне как будто многое было известно наперед, вот только откуда?

Дед, мамин папа, очень спокойный, основательный и рассудительный человек, двадцать пять лет отработавший в кузбасской шахте, не раз хоронивший своих товарищей и чудом оставшийся в живых, как-то раз, не помню в связи с чем, сказал мне, своему любимому и единственному шестилетнему внуку: «Вот женишься, тогда поймешь!», а я ему ответил: «Я никогда не женюсь!»

– Женишься, куда денешься.

– Нет, деда, я не женюсь!

Почему, откуда была эта убежденность по поводу армии и женитьбы, осталось для меня загадкой. Одно объяснение, – удивительный все-таки он, шестилетний мальчишеский возраст!

Все у нас было, только не было девочек. Играть с ними считалось зазорным, а тот, кто, невзирая на негласный запрет, все-таки играл, например, прыгал вместе с ними со скакалкой, перекидывался большим цветным мячом (он считался девчачьим) или, о, ужас, скакал на одной ноге по квадратикам, начерченным цветными мелками на асфальте, автоматически зачислялся в разряд девчонок. С ними отныне никто не играл и не разговаривал.

Тем не менее, возраст в шесть лет был настолько насыщенным, что любовь к девочке ему также была подвластна. Я пошел в школу с шести лет, двух месяцев до семи не хватило, и, едва приступив к учебе, сразу же влюбился в Лену Котову. В связи с этим меня до сих пор терзает вопрос, – а учителя и родители вообще догадываются, что творится в душе детей-первоклашек?

С самого начала школа совершенно не прельщала меня. Мне почему-то казалось, что сидеть за партой целыми днями и слушать учительницу, а именно такую учебу показывали по телевизору и в кино, было невероятно скучным занятием. По большому счету, за редкими исключениями, и этих учителей я помню до сих пор, так оно и оказалось на самом деле.

Получать оценки было ужасно! Меня будут оценивать? Да как они смеют!

А я смогу оценивать учительницу?.. Как это нет? По нашим дворовым понятиям так было нечестно!

Я заявил маме, что в школу не пойду.

– Почему, Валерик?

– Я получу двойку, а ты будешь меня ругать.

Маме пришлось применить тактический ход и заверить, что ругать меня за двойку она не будет. Впоследствии, когда в начальных классах, в самом деле, как-то раз случилась двойка, я напомнил обещание, сделанное ею накануне моего первого учебного года. Брови моей дорогой мамы сразу разгладились, и она очаровательно засмеялась своей неповторимой белозубой улыбкой.

– Я думала, ты был маленький, а ты, оказывается, все помнишь. Поразительно!

Маленький!.. Ах, дорогие мои читатели, обращаюсь к тем, кто, позабыв свое детство, думает теперь, взрослый такой, что в шесть лет дети маленькие. Нет, в шесть лет дети – сформировавшиеся личности. Принципы, которые они впитали в себя в шесть лет, станут их идеалом на всю оставшуюся жизнь.

В школу со спортивным уклоном, что была в двух шагах от дома, меня не взяли.

– Приходите, когда ему будет полных семь лет, возьмем обязательно, – сказал огромный как морж директор, мне тогда показалось, что он доставал своей густой кудрявой шевелюрой до самого неба.

Маме, однако, было не с кем меня оставить, поскольку из детского сада меня выпустили еще в июле, а все наши дедушки и бабушки жили в других городах, поэтому она повела меня в другую школу, хотя она располагалась дальше от дома. Я стал свидетелем еще одного ее разговора с директором, тоже в фойе.

– Из детского сада выпустили, а в школу не берут. Год пропадает, а мы с мужем работаем с утра до позднего вечера. Скажите, что делать? Куда девать кроху?

Кроха, надувшись, стояла рядом и с опаской поглядывала на высоченного дядю-директора. Мне было совершенно непонятно, в чем проблема. Как может пропасть год, если есть двор? Там кипит жизнь! А школа – это что-то, конечно, очень важное и загадочное, однако слишком строгое, сухое и чопорное. В школе не будет игры, это совершенно точно!

Мама настроилась на долгий разговор, однако реакция директора была неожиданной.

– Вы говорите, что два месяца до семи лет не хватает? В этом проблема, я правильно понял? О, так это не страшно! Не понимаю, почему вам отказали в школе, которая находится возле вашего дома. Считайте, что ваш сын стал первоклассником. Поздравляю!

Тем не менее, мама очень переживала, что теперь каждый день мне следовало переходить два довольно оживленных перекрестка. Они словно кровожадные крокодилы разлеглись на моем пути, не имели светофоров, – тогда, в семьдесят первом году, светофоры вообще были редкостью, – а по одному из них, он располагался у городского рынка, о, боже, даже ходили трамваи! У нас в подъезде, кстати, на первом этаже жил пожилой безногий дядя Гриша, он передвигался на дощечке с колесиками, отталкиваясь от земли дощечками, а для передвижения по городу имел автомобиль Запорожец, органы управления которым были приспособлены для безногих людей. Соседи говорили, что дяде Грише в молодости ноги отрезал трамвай.

Первые два месяца мама водила меня за руку, благо, что ее работа находилась буквально в двухстах шагах от школы. Вскоре, однако, я стал уговаривать мою дорогую мамочку вначале не доводить меня до школьных дверей, мне это было неприятно, поскольку в классе я очень скоро стал неформальным лидером, а затем и вовсе упросил позволить ходить в школу самостоятельно. В общем, не прошло и полугода, как я, закинув ранец за спину, стал ходить на уроки сам.

Когда мама, будучи обеспокоенной, все-таки я был самым младшим в классе, спросила мою первую учительницу, как я справляюсь, та с каким-то тяжелым вздохом ответила:

– Не знаю, как учить его. Он – взрослый, и все давно понимает!

Кое-что я, в самом деле, понимал. К примеру, в шесть лет я прекрасно знал, что иногда между родителями что-то происходит в постели. Оно, это что-то, почему-то казалось мне очень постыдным и строго запретным, но не для папы, а для мамы. Сам не знаю почему, однако я был убежден, что после каждого такого тревожного шороха под одеялом и следующего вслед за ним монотонного скрипа дивана она будет меньше меня любить. Вот почему я плакал, слыша эти звуки, и не мог заснуть.

Она поднималась и подходила ко мне.

– Что с тобой, Валерик? Почему ты плачешь? Тебе плохо?

Мне, в самом деле, было плохо, однако я не знал, как обозначить причину. Было одно слово, которое я подцепил во дворе, однако мне было хорошо известно, что мама, услышав его, точно не обрадуется, а других слов, которые смогли бы выразить происходящее, не расстроив ее, тогда я не знал.

– Вы с папой…

– Что мы с папой?

– Вы… вы…

В общем, так и не нашел нужных слов, однако был точно убежден в том, что мама отдает свою любовь совсем не туда. Более того, она мне изменяет!

Я сразу выделился в классе тем, что умел читать. Такими были только я и еще одна девочка, Лиля Бедренко, однако не ей было суждено стать моей.

Физически я был развитее и выше всех. Мальчики класса все были какие-то щуплые и короткие. Тогда я еще не знал, какая засада меня ожидает!

Моральное превосходство над одноклассниками стало приятным дополнением к превосходству физическому, когда на вопрос учительницы Алевтины Григорьевны «Кто умеет читать?» я спокойно поднял руку.

Она улыбнулась.

– Ага, Тобольцев! Очень хорошо, Валера. Сейчас проверим!

Алевтина Григорьевна дала мне адаптированный для школьников отрывок из сказки Мамина-Сибиряка «Серая шейка», и я без труда прочитал его, правда, дважды не там сделал ударение и, кажется, один раз пропустил букву Ы. Что там рассказ! Дома я давно читал детский раздел ежевечерней городской газеты, напечатанный мелкими буквами. До сих пор помню, как он назывался, – «Ручеек».

Затем Лиля, поразмыслив, преодолела стеснение и тоже решила признаться, что умеет читать. Кто бы мог подумать, что стеснительная Лиля в четырнадцать лет свяжется с женатым мужчиной и, с трудом окончив седьмой класс, бросит школу.

Ей был дан другой отрывок, и она его прочитала, хотя медленнее, чем я. Вердикт учительницы был краток, однако, кажется, справедлив.

– Валера читает бегло, зато Лиля практически не сделала ни одной ошибки.

После этого меня посадили за одну парту с ней. Лиля явно была ко мне неравнодушна, постоянно провоцировала внимание к себе, а если ничего не получалось, просто щипала за бока или лупила букварем по голове. Нам все равно пришлось учить азбуку вместе со всеми, чтобы закрепить свой навык чтения окончательно и без ошибок. Так решила Алевтина Григорьевна.

Вот мы и учили. Через месяц букварь Лили превратился в тряпку.

По сравнению с ушлыми дворовыми ребятами мальчики класса казались мне какими-то бледными, домашними, и я сразу завоевал авторитет, как самый большой, сильный и рассудительный. Во всех стычках побеждал я, игры придумывал я, ответы на все вопросы находил я, однако не в этом было дело.

После дворовой атмосферы, свободной от общения с девочками, в классе меня, прежде всего, поразило их количество и на первых порах крепко тяготило их присутствие. До этого они мне казались инопланетными существами, с которыми лучше не связываться, а теперь волей-неволей пришлось признать, что они тоже земные существа, надо иметь с ними дело и даже сидеть за одной партой.

Когда в класс впорхнула Она, припоздав на урок на полминуты (угораздило же ее!), мою голову вдруг озарила ранее неведомая вспышка. Классная комната стала такой светлой, словно в ней без преувеличения зажглось солнце или сверкнула молния.

Не скажу, что Она была красавица, – не очень высокая, однако изящная, не очень длинноногая, но с отменной фигурой, не с такими уж правильными чертами лица, зато с выразительными карими глазами, и темно-русые волосы не были пышными и впечатляющими, она просто стягивала их в аккуратный хвост на затылке. Как этот хвост сводил меня с ума!
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
2 из 6