Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица

– Вам поручается важное дело! Важнейшее! Ибо повеление об этом следствии нисходит от самой императрицы Екатерины Алексеевны.

– Готов выполнить все повеления матушки государыни, – ответил Соколов.

– Дело сие касаемо помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой, особы известной и в Москве. Её связи при дворе и здесь в городе весьма и весьма обширны. Знаешь ли об этом?

– Как не знать. О Салтыковой наслышан. Помещица роду знатного, с царями в родстве состоящего.

– Все так. Дарья Николаевна и знатностью и богатством судьбою отмечена. А за дело взяться не побоишься ли?

– Коли долг требует, то дело нужно разбирать, невзирая на чины.

– Дело страшное, сударь. Вот бумаги, что тебе следует почитать. Все архивы будут в твоем полном распоряжении. И ты получишь право допросов дворни Салтыковой и всех кого нужно. На то имеется именное повеление матушки императрицы. Доложи, Федор Петрович, – начальник канцелярии кивнул надворному советнику.

– Помещица Салтыкова Дарья Николаевна в девичестве Иванова, вдова ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, умершего в 1756 году, обвиняется в том, что она собственноручно, или через своих ближайших слуг замучила до смерти больше сотни крестьянских душ. Дело дошло до государыни, и генерал-прокурор Глебов повелел назначить следствие по сему делу приставив к нему лучших чиновников юстиц-коллегии. И здешний прокурор Сыскного приказа Хвощинский передал дело нам. Ибо сие как раз по нашей части.

– Но, я слышал, что на Салтыкову поступали уже и ранее многочисленные жалобы, – проговорил Соколов. – И дел по этому поводу никто не заводил. Разве не так?

– В имении Салтыковой умирали её крепостные, и дело было сочтено личным делом помещицы, – ответил Дурново. – Эти крестьяне подлежат юрисдикции поместного суда и как крепостные надзираются помещицей. Ведаешь ли о том, Степан Елисеевич?

– Ведаю, господин надворный советник. Крепостной это принадлежащий помещику на основе права крепости, по которому помещик распоряжается личностью, трудом и имуществом принадлежащего ему крепостного. Но помещице не дано права жизни и смерти, – парировал Соколов.

– Эх, Степан Елисеевич, – прервал его Дурново. – О чем ты говоришь! На Москве ежедневно крепостные людишки помирают, и ежели каждое такое дело рассматривать, то у нас никаких людей не хватит. В городе свободных мещан и купцов грабят лихие люди. Разбойные ватаги по большим дорогам озоруют. А ежели каждого умершего крепостного разбирать, то мы и вовсе задохнемся. Но дело Салтыковой на виду у самой государыни. И расследовать его стоит со всем тщанием. Ты, Степан Елисеевич, поначалу здесь все проверь и дворню допроси, а затем отправляйся по деревенькам Салтыковой и там все доподлинно вызнай.

– Дело непростое, господин надворный советник. Не одному же мне им заниматься. Да и мешать поди станут?

– А то как же? – ухмыльнулся Федор Петрович Дурново. – Но это тебя не испугает, Степан Елисеевич. Ты прошлое дело противу генерала Лопухина без почитания чинов вел. И также жаловался, что мешают тебе.

– Я подберу тебе помощника, господин коллежский секретарь, – сказал Бергоф.

– Как прикажете, ваше высокоблагородие.

Соколов взял бумаги и собирался уже откланяться, но начальник канцелярии задержал его.

– Ты, Степан Елисеевич, только того…. Не слишком усердствуй по поводу старых жалоб на Салтыкову. Дабы кого не подставить из людей уважаемых и известных. Понимаешь о чем я?

– Но рассматривать я их все равно должен? – спросил Сколов.

– Должен, если к тому надобность будет. Но имена там известные замешаны и всплыть они не должны. То дело прошлое и ворошить его ни к чему. Тебе нет нужды доказывать все смерти крестьян Салтыковой. Возьми только последние. Там должно набраться достаточно. Понял ли меня?

– Так точно! – гаркнул Соколов в ответ. Ему был неприятен этот разговор. – Сие есть ваш приказ, господин статский советник, яко моего начальника?

– Снова за старое! – статский советник нахмурился. – Смотри, Степан Елисеевич. Я же тебя прошу добром. Делай все как надобно и все добром пройдет. Чего тебе на неприятности нарываться. Их и так в сем деле будет предостаточно. Не против захудалого дворянчика дело поведешь, но против самой Салтыковой. Одна фамилия чего стоит.

– Но расследовать я сие дело должен?

– Раз имеется повеление государыни и Сената, то должен! А как иначе?

– Так чего же вы мне сразу крылья подрезаете, Иван Александрович? Как в прошлый раз получится. Я свидетелей нашел, а вы их за караул. И в подвалах допросных их так застращали, что они от всего отказались.

– А ты, голубчик, палку не перегибай, – вкрадчиво заметил Дурново. – Оно всегда вредно палку гнуть сверх меры. Зачем оно тебе?

– Дак я по правде дела веду, и вам сие ведомо.

– Снова ты норовишь меня куснуть, Степан Елисеевич, – произнес начальник канцелярии. – А я по-доброму к тебе. Ведь ты понял, про что я тебе толкую? Так чего тебе кочевряжиться?

– Степан Елисеевич, – вмешался Дурново. – Их высокоблагородие тебе об чем толкует. Тебе поручено расследовать дело о Салтыковой и смертях её крепостных людишек. Виновна ли Дарья Николаевна? По злому ли умыслу свершала злодейские убийства человеков? Докопаешь случаев с 20 и ладно. Салтыкову тогда может осудят, а может и нет. А зачем тебе больших людей трогать, что глаза на прошлые челобитные закрывали?

– Но если выясниться, что…

– А ты если что выясниться, те смерти спиши на естественные. Тебе не одна разница 120 или 20 убийств совершила Салтыкова. Приговор то один будет, ежели матушка-государыня того пожелает. А ежели родственники Салтыковой снова при дворе нужные дверки откроют? Тогда и дела-то не будет вовсе. Поняли ли? – спросил Дурново. – Как оно повернется трудно сказать. Захочет матушка царица наказать Салтыкову, так накажет. А может и позабудет о том деле. Дел то у неё много и всего не упомнишь. А тогда салтыковские связи в дело пойдут. А связи у Дарьи Николаевны большие. Так что думай!

– Если хочешь, Степан Елисеевич, чтобы я тебе помощь оказывал, то ты прислушайся к советам и мимо себя этого не кидай, – строго произнес начальник канцелярии, и в его голосе была угроза…

***

Соколов наскоро в своем кабинете познакомился с бумагами, что вручило ему начальство. Жалобы крепостных Салтыковой. Соколов выписал имя убиенного крестьянина Хрисанфа Андреева.

В двери постучали.

– Войдите! – приказал Соколов.

Вошел молодой чиновник, высокого роста в модном зеленом кафтане, из под которого виднелся синий камзол. Это говорило о том, что молодой человек имеет средства, хоть чин носит в юстиц-коллегии скромный.

Соколов уже видел его ранее. Но ни имени, ни фамилии не помнил.

Чиновник слегка склонил голову.

– Честь имею представиться, господин коллежский секретарь. Коллежский регистратор[7 - Коллежский регистратор по «Табели о рангах» это гражданский чин 14-го класса, соответствовал чину прапорщика в армии.] Иванцов. Должен по приказу начальства вручить вам бумаги по делу Салтычихи в купу с теми, что вам у господина Бергофа выдали!.

– А чего это вы, Иванцов, её Салтычихой прозвали?

– А это не я, господин коллежский секретарь. Так её на Москве величают среди слуг. Нехорошая слава ходит за этой женщиной.

– Вас приставили ко мне для помощи или токмо бумаги передать?

– Господин Дурново приказали мне состоять при вас, ваше благородие.

– Ваше имя Иванцов?

– Иван, ваше благородие. Иван Иванович.

– И что вам известно по делу Салтыковой, Иван Иванович? Ведь не просто так Дурново приставил вас ко мне.

– Я большое влечение к сыску имею, ваше благородие. Потому папашу уговорил пристроить меня к юстиц-коллегии. Я ведь из купеческих, ваше благородие. Папаша не одобряет сего, но мешать мне не стал. Говорит и сие в его торговых делах может пригодиться. Коли сын по сыскному ведомству служит.

– И что вы знаете по делу Салтыковой?

– Дак про её дела Москва давно гудит, ваше благородие. Я ведь еще жалобу капитана Тютчева на Салтыкову помню.