Охота на министра

«Вот он, серый кардинал. Да что говорить, без его совета ни одно решение премьер не принимает, на все сто можно быть уверенным. Ну а Резвин – это скорее всего так, мальчик у него на побегушках».

До поры до времени Дубков не намерен был никого в это дело посвящать. Интуиция подсказывала, что он на верном пути, однако всё было пока вилами писано по воде, бездоказательно. Вот если бы удалось установить, что у Резвина с премьером имелись родственные связи, это был бы аргумент. Потому и хотел попросил Петрушина выяснить по своим каналам, что да как. Но в итоге Дубков пришёл к такому выводу: все эти мнимые связи в прошлом совершенно ни при чём, тут связь одна, но неоспоримая – оба прожжённые либералы, только они могли такую подлость для него устроить.

Эти мысли о пятой колонне, о предателях настолько увлекли Дубкова, что он был уже не в состоянии работать. Ведь так можно и дуба дать, поскольку совершенно немыслимо держать это в себе. Позвонил в сочинскую резиденцию и попросил о срочной встрече.

И вот снова сидят в кабинете, развалившись в креслах. Первый предложил было устроиться на веранде, на свежем воздухе, однако Дубков попросил, чтобы подальше от ненужных глаз.

Тут наконец решился:

– Ты как-то на днях говорил о поле битвы. Ну вроде бы, что своих мы с поля битвы на руках выносим.

– Про руки, это ты загнул, – усмехнулся Первый. – Я же вам не девчонка из батальонного санбата.

– Ну ладно, извини, не так выразился. Но речь тут о другом, – и посмотрев внимательно на Первого, спросил: – Ты хоть представляешь, с кем сражаешься?

«Вот уж удивил! Само собой, Дубков на нашей стороне, можно сказать, сидим в одном окопе. Только никогда прежде в тонкости закулисной борьбы он не вникал. Его дело – стрелять из берданки, в лучшем случае строчить из пулемёта. Ну а ходить в разведку и анализировать полученные сведения – для этого другие у меня найдутся. И всё же интересно, что он накопал?»

Следующие несколько минут только внимательно слушал. Дубков, в основном, говорил о тех выводах, к которым пришёл, анализируя причины этой передряги с зятем. Тут были упомянуты и премьер, и Василиса, и Резвин, и даже Аксельборг. В общем, все те персоны, о которых Первый знал довольно много, но вот оказалось, что не всё. Он молчал и, слушая Дубкова, всё пытался понять, насколько его собственные сведения стыкуются с тем, что говорит Дубков. И только когда тот закончил, так сказал:

– В общем-то, я в тебе никогда не сомневался. Ну а после того, что ты мне сообщил… – тут он развёл руками, улыбнулся. – Слушай, у тебя когда будет юбилей? То, что ты мне сообщил, тянет на Андрея Первозванного первой степени.

– Да ладно уж! Не за награды воюем. Была бы только Родина! – ответил Дубков, несколько перефразировав строки из любимых стихов.

После того, как Дубков отбыл восвояси, Первый ещё долго размышлял, сидя в кабинете. Конечно, из Дубкова аналитик ещё тот, однако и к его мнению следует прислушаться. В какой-то степени всё это напоминало гадание на кофейной гуще. Но даже если предположить, что Дубков перемудрил, рациональное зерно в его рассуждениях присутствовало.

«Что же мне делать с Аксельборгом? Можно при удобном случае лавочку эту в Востряково прикрыть, вот и Счётная палата много разных нарушений обнаружила. Но что это решает? Жаль, но Барчук тут не потянет – он против Аксельборга слабоват. Не совсем понятно и то, зачем они добивались смещения Федюкина, ведь всё равно теперь в военном ведомстве преданный мне человек. Нет, что-то у Дубкова там не сходится. Ну разве что нужен им скандал, чтобы опорочить меня, а заодно и Барчука, у которого были какие-то свои дела с Федюкиным. Это возможно, но уж слишком сложная комбинация, а толку чуть. Подумаешь – имидж! Это дело поправимое, когда в руках центральные телеканалы.

Кстати, об имидже. В последнее время мой рейтинг на Западе упал. Тут и высокие цены на газ, и давление на Украину, грозившее перечеркнуть все их надежды подмять её промышленность под себя. А тут ещё Кайманского простить никак не могут…

Да, да, Кайманский. Ему уже недолго осталось сачковать на нарах. Можно было бы начать новое дело на основе старых фактов, но тогда поднимут такой вой! И это в преддверии Олимпиады. Однако и выпускать нельзя: вор должен сидеть! Сидеть в тюрьме или… Вот-вот, пусть и сидит – но только не в тюрьме, а там где-нибудь, за границей. Пусть там и корчит из себя политика. Недавний олигарх и бывший зэк, он на свободе никому нужен. Ну разве что своей семье. Политикам требуется мученик, страдалец, униженный и оскорблённый. А этот, упитанный, холёный после десяти лет отсидки, получит из швейцарского банка припрятанные миллиарды, и что тогда? Нет, вы только посмотрите – мученик в шикарном лимузине. Смехота!

Что ж, этот вариант вполне приемлем. Но при одном условии – если назад дороги нет. Ну чтобы даже духу его не было в России, чтобы не путался под ногами здесь, в Москве! Однако такую проблему не решить запретом. Лишение гражданства – это всё когда-то проходили. Нужен другой способ… А сделаем-ка вид, что и впрямь собираемся новое дело возбудить. Тогда, если не совсем дурак, после освобождения в Москву уже не сунется. Да если не поймёт сразу, то подскажут. Тогда уж он вприпрыжку отсюда побежит! А мы поможем в оформлении визы и доставим прямо к трапу самолёта. И все дела!

Может, он и вправду туповат? Да нет, скорее, слишком жаден! Вот ведь вернул бы деньги в кассу, тогда, глядишь, обошлось бы без суда. Честно говоря, трудно себе представить человека, который бы согласился десяток лет провести в тюрьме с условием, что после освобождения ему выплатят целый миллиард в валюте. Ну до чего всё-таки людей доводит алчность! Как он тогда выразился? Мол, для меня бизнес – это всего лишь игра, жёсткая игра с государством, в которой надо выйти победителем. А на Россию, на то, как живут простые люди, ему с пятого этажа нассать! Ну вот и получил всё, что причитается. Да стоило бы и ещё добавить!»

Глава 17. Добрый государь

Первое прошение Кайманский написал втайне от своих адвокатов всего через пару месяцев после того, как переступил двери барака в колонии строгого режима. Никто не собирался его там «прессовать», но, видимо, отличие условий тамошнего содержания от уютной камеры в Лефортово было столь разительным, что вызвало панику в душе бывшего олигарха. Он даже попросил о личной встрече. Что ж, если именитому зэку есть что сказать, так почему бы не послушать.

Несколько часов перелёта, и вот проситель здесь, стоит в кабинете перед ним. С наголо стриженой головой и запавшими от постоянного недоедания щеками он ничем не отличался от своих лагерных собратьев, только на скуле и на подбородке виднелись ссадины, видимо, следы побоев, да в потухших глазах едва угадывались остатки романтических иллюзий относительно превосходства развитого интеллекта над толпой.

– Здравствуй, добрый государь! – вымолвил арестант чуть слышно и поклонился.

«Уж не сошёл ли с ума? – промелькнуло в голове. – А может, просто издевается?»

– С чего это ты меня государем называешь и отчего – добрым? Я же тебя в тюрьму засадил, а ты будто благодаришь меня за это.

– Оттого и благодарю, что ты действуешь исключительно во благо государства, добрый государь, – арестант снова поклонился.

– Ну, что ты заладил – добрый, добрый! У тебя все, что ли, добрые – и следователь, и судья, и тюремщики, даже зэки в камере? Может, и Фима добрый? Как бы не так! Это же он руку приложил к тому, чтобы твой бизнес разорить! А ты что говоришь? Добрый! Небось, надоело на нарах чалиться, вот тогда про доброту и вспомнил.

Про Фиму он намеренно сказал. Пускай винит во всём другого олигарха, а «государь» как бы ни при чём.

– Нет, государь, дело тут совсем в другом. И даже не в Фиме – дал бы ты мне с ним поговорить, может и не пришлось бы тебе о его доброте рассуждать так иронично.

«И впрямь, блаженный. Должно быть, свихнулся на этой доброте. Так, может, вызвать доктора?» Потянулся, было, к звонку, но передумал. «Да нет, дело тут в другом. Им с Фимой только этого и надо – сговориться за моей спиной да поделить то, что ещё осталось в государстве». И вот тогда, выставив вперёд руку с указательным пальцем, будто нацеленным в лоб арестанту, словно бы выплеснул всю накопившуюся злость и заорал:

– Ты, блин, украденное в кассу верни, тогда и рассчитывай на нашу доброту!

Несколько секунд прошло в молчании.

– У тебя, наверное, голова болит оттого, что ты не знаешь, где взять деньги для пополнения бюджета? – как бы смущаясь, выдавил из себя арестант.

– Уже не болит. С тех самых пор, как твою компанию расчехвостили, да в доход государства обратили, – «государь» уже успокоился и, словно бы вправду страдая головной болью, прикрыл глаза. – Так зачем же ты просил о встрече?

Арестант явно собирался с мыслями, вероятно, не зная, с чего бы стоило начать. Однако торопить его нельзя, поскольку решение о возврате всех оставшихся капиталов, тех, что разбросаны по зарубежным, пока что никому неведомым счетам, он сам должен принять. Нужно было только аккуратно его подтолкнуть, обозначив иной вариант развития событий как крайне непривлекательный и бесперспективный. Ну так ведь сколько можно об одном и том же?!

«Интересно, каково это – миллиарды по собственной воле отдавать? Наверное, при этом испытываешь жуткие страдания. Иной даже с жизнью готов расстаться, лишь бы заветную кубышку не выпускать из рук. А этот… Только б не начинал среди ночи про либерально-демократическую дребедень, ведь и так все мозги уже проели придворные соратники. Им-то и впрямь свобода требуется – но только для себя. А о демократии мы, так уж повелось, если и вспоминаем, то лишь когда надо оправдать свои не слишком-то удачные действия ссылкой на волеизъявление народа».

«Государь» ещё раз исподлобья посмотрел на арестанта: «Итак, клиент, что называется, уже почти созрел, но что-то ещё мешает ему принять окончательное решение. Возможно, признав фактический свой проигрыш, он просто не решается сказать об этом вслух. Только бы в обморок не упал, а то и ещё чего похуже…»

А в это время в сознании арестанта происходила страшная борьба. Он уже готов был произнести те самые слова, которые от него ждут. Но словно бы что-то постороннее возникло вдруг в его мозгу, и кто-то гнусавым и монотонным голосом принялся твердить, не замолкая ни на минуту, что ни в коем случае нельзя сдаваться. Что нужно драться до конца, пока не исчерпаны все возможности и остаются силы. Что мыслимо ли так вот, неважно, добровольно или по принуждению, отказываться от своих идей. Что всё случившееся с ним и все ещё предстоящие лишения оправданы великой целью. Затем к этому голосу присоединилось ещё несколько голосов и послышались упрёки в предательстве демократических основ, в отказе от либеральных ценностей. А вслед за тем случилось нечто и вовсе непереносимое – перед глазами возникли лица его детей, все в слезах, и, всхлипывая, срывающимися от волнения голосами, они кричали: «Папочка, не отдавай! Не оставляй нас нищими!»

Лицо арестанта исказилось, словно бы что-то разрывало его изнутри, рот изобразил подобие улыбки, обнажив крепкие белые зубы, а зрачки вдруг подпрыгнули и пропали куда-то, будто бы их и не было вовсе никогда. Вслед за этим тело рухнуло как от пистолетного выстрела в затылок, и если бы не расторопная охрана, арестант мог бы вконец попортить себе лицо, а там разбирайся – били или не били, и если били, то зачем?

Ясно было, однако, что так просто, то есть само собой, всё это не могло произойти. «В конце концов, он же сам напросился, значит, всё-таки принял окончательное решение, и не таков этот человек, чтобы переменить всё в самый последний момент под влиянием неизвестно откуда нахлынувших эмоций. Да и нищим-то его никто оставлять не собирался. Ну, скажем, миллион евро – этого вполне достаточно, чтобы прикупить сыродельню или какой иной заводик где-нибудь в Швейцарии, дать достойное образование детям и тихо-мирно доживать свои дни, более не будоража политический бомонд и не вызывая зависти у своих сограждан».

Такие мысли пронеслись в голове хозяина кабинета, пока охрана выносила арестанта в приёмную, а прибежавшие врачи приводили его в чувство.

«Ну что ж, выходит, не судьба выгрести из этого жирного кота валюту. Непонятно только, кого же следует примерно наказать. То ли лагерная администрация чего не доглядела, то ли по дороге что произошло? Ну что ж, в тот раз не повезло, а позже стало и совсем не до него. Если же сейчас с Кайманским всё получится как надо, тогда и Аксельборгу, и другим не сдобровать. Вот если бы возник у них альянс, с таким тандемом справиться было бы тяжеловато. И всё же, сколько ни ломаю голову, никак не пойму – ворочают миллиардами, так чего же им неймётся? Неужели мало того, что уже награбили?! Слава богу, хоть Проша не разочаровал. Подёргался, подёргался, пару раз вляпался по самое оно и в итоге всё-таки решил не лезть в политику. Вот так и надо. Каждому своё! Кстати, его «закадычный дружок» Потутаев один раз тоже сунулся во власть, распихал госсобственность по частным лавочкам, не забыв, понятное дело, про себя, и был таков! Да кто после этого ему поверит? Нет больше дураков! Недавно заявил, будто бы жертвует своё состояние на благотворительность, в какой-то фонд. Понятно, что совесть тут совершенно ни при чём. Цель только в том, чтобы после развода бывшей жене ни копейки не досталось. Да, жадность куда только ни приведёт».

И вот теперь, после встречи с Дубковым, можно уже ставить точку в этом деле, поскольку он нашёл подходящее решение. Явившийся по вызову секретарь записал несколько поручений, которые следовало незамедлительно исполнить. Во-первых, сообщить адвокатам Кайманского, что тот может подавать прошение о помиловании, причём без каких-либо условий. Во-вторых, дать утечку в прессу, будто есть перспектива возбуждения нового дела против него и его партнёров. А самое главное поручение Первый дал исполнителям сам: собрать всю информацию о связях Аксельборга с премьером, а премьера с Резвиным, и копать, копать… Пока не накопают что-нибудь.

Эта проблема – кто есть кто? – возникла перед ним ещё шесть лет назад, когда подбирал себе преемника. Кому можно в полной мере доверять? Кто не изменит выбранный им курс? Кто не предаст, не станет перетягивать одеяло на себя? Ну и наконец, кто через отведённые ему четыре года откажется от борьбы за переизбрание?

Увы, выбор был не велик, всего-то на всего пять-шесть человек. Да и то, не каждый из них подготовлен к этой должности. Ну, скажем, в преданности Дубкова он не сомневался, как-никак вместе уже много лет. Но вот беда, дальше своего носа Василий Степанович ничего не видит. К тому же бывший партийный функционер вряд ли мог вызвать симпатию у большинства электората. А если посмотреть на то, как он настырно проталкивает наверх своего зятя… Конечно, забота о своей семье – дело важное, но всё же иной раз это застит глаза, мешает верно оценить сложившуюся ситуацию.

Но вот другой – тот, что нынче его «правая рука». Ему всецело доверял ещё со времени работы «в органах». Однако было опасение, что не потянет, поскольку привык всегда быть на вторых ролях. С одной стороны, это и хорошо, но что же это за президент, если по каждому пустяку будет бегать за консультацией к премьеру? Вот и в экономике ничего не смыслит, и самое главное – на нём та самая печать гэбиста, то самое «проклятие», которое может вызвать отторжение его кандидатуры у немалой части избирателей, пострадавших от прежнего режима.

Так он их и перебирал: тот слишком мягок, не удержит власть, этот может перебежать на сторону всё тех же либералов. Но главное опасение в другом. Ну вот найдётся подходящий «кадр» – по всем параметрам подходит, спокойный, рассудительный, имеет деловую хватку и вообще – ничего, кроме положительных эмоций общение с ним не вызывает. Но если так во всём хорош, если народ его полюбит, не возникнет ли у него желание сохранить за собой высокий пост и на последующие четыре года? И кто знает, не захочет ли тогда всё поменять, в корне изменить отлаженный механизм управления державой?

В итоге выбор стал неожиданным для всех. Не генерал и не гэбист, хотя и с юридическим образованием, однако в экономике до назначения на пост премьера ни шиша не смыслил. Да никому и в голову не могло прийти, что у него есть какие-то амбиции в борьбе за власть. В общем, поверил, что уж на этого можно всецело положиться.

И как же он потом ругал себя! Как матерился сквозь зубы, когда докладывали о новых причудах нерадивого соратника. Ну кто же мог предположить, что это вечное «второе я» вдруг возомнит себя спасителем державы, зачинателем подлинных реформ, символом грядущего процветания под знаменем либерализма? Да, прав Дубков – без постороннего влияния тут не обошлось. Уж слишком рано успокоился, решил, что с этим-то не будет никаких проблем. А тут на тебе – кто-то взял и перехватил инициативу. Это могла быть и слишком энергичная супруга, и её окружение либерального пошиба. В своё время он запретил в этом направлении «копать», сказал, чтобы семью и друзей оставили в покое. У них ведь был в какой-то мере общий круг общения. Но выясняется, что проглядел. И вот теперь придётся начинать всё как бы заново.

Теперь ещё один вопрос: почему вновь назначил его на пост председателя правительства? Да просто вариантов почти не было. Либо в стране начнётся политический раздрай с непредсказуемыми результатами, либо придётся потерпеть, пока не представится удобный случай убрать с политической сцены этого ренегата. Тогда не получилось. Может быть, сейчас?

Глава 18. Шантаж