Охота на министра

– Не совсем так. Правда, оно еле теплится. А тут шеф почему-то заинтересовался теми связями Федюкина, которые мы не успели отработать. И вот когда я упомянул премьера…

– Простите, а он-то здесь при чём? – дрожащий голос Докутовича выдавал его волнение.

– Так ведь премьер в бытность свою президентом санкционировал заказы на поставку импортных вооружений для нашей армии, – пояснил Егор.

– И в чём тут криминал? – снова упёрся Докутович.

– Так я же говорю, мы этим тогда не занимались. Просто руки не дошли.

– Ну а теперь?

– Теперь, стоило мне упомянуть премьера в связи с тем случаем, как получил приказ выкинуть это из головы.

– Так прямо и сказал?

– Нет, просто намекнул, что этим другие люди занимаются. Впрочем, дословно я не помню.

Как принято в таких случаях говорить, в кабинете повисла тишина. Только кто-то каблуком словно бы чечётку выбивал, да настенные часы глухо отсчитывали минуты и секунды…

Прощаясь с Викуловым, Аксельборг ничем не выдал озабоченности, даже постарался улыбнуться:

– Ладно, Егор Тимофеевич! Моё предложение остаётся в силе, но в наших общих интересах, чтобы вы пока оставались в своей нынешней позиции. Не так ли?

Так-то оно так, был бы толк от такой позиции.

Глава 28. Фима

Как известно, предпочтения у людей бывают разные. Один доволен уже тем, что отхватил место старшего приказчика в галантерейном магазине. Другому пост управляющего в солидном банке подавай. Третьего увлекает не слишком рискованная игра на бирже, само собой при наличии приватно сообщённой информации, приносящей миллионные доходы. Ну а четвёртый – тот готов даже лечь в постель с придурковатой дочкой своего хозяина, привлекательной не более, чем неструганная доска или заспиртованный африканский крокодил, лишь бы наварить себе толику начального капитала в виде приличного куска госсобственности. Да что тут говорить – если с дочкой не удастся, хоть с хозяйским псом! Любые неудобства оправдывает выгода.

Так вот, Фима не укладывался ни в одну из перечисленных категорий – ему всюду было тесно и мало. Видимо, поэтому его заветной мечтой стала возможность «кидать лохов» направо и налево, оставаясь всё время под защитой Первого лица. Попадались, конечно, и те, на ком зубы можно обломать или ссориться попросту не имело смысла, но, за редким исключением, всё шло своим налаженным путём. Ещё прадед по отцовской линии, Лейба Элевич Рабинович, служил в Гродненской губернии по этой части – был непременным членом уездного раскладочного присутствия… Ну в общем, что-то там такое по налогам и сборам. Вот Фима и унаследовал от него привычку – буквально всё прибирать к своим рукам!

Сейчас он лежал на верхней палубе яхты, подставляя усыпанные веснушками, слегка поросшие рыжеватой растительностью плечи тёплому ветру Атлантики – увы, загар его толком никогда не брал. Нельзя сказать, что при взгляде на Фиму впечатление складывалось приятное, однако и отвращения он на первый взгляд не вызывал. Чересчур покатые плечи, пожалуй, не шире талии, которая практически не прощупывалась, дряблые телесные покровы вместо мышц и вообще – довольно бесформенный, хотя и вполне приемлемый по габаритам силуэт. Вероятно, в закрытом купальном костюмчике эпохи пляжного целомудрия он выглядел бы куда как симпатичнее.

Итак, Фима лежал, и его одолевало нехорошее предчувствие, а одолев, заставило надолго призадуматься. Во всех своих жизненных коллизиях он следовал правилу: «Не жди, когда тебя ударят – избегай ситуаций, чреватых мордобитием». Ошибаются те, кто думают, что патологическая боязнь за собственную жизнь и состояние здоровья появилась у него только сейчас, то есть когда такое счастье привалило. Нет, всё случилось гораздо раньше, в незапамятные времена, когда, провернув дырочку в дощатой стенке, разделяющей женскую и мужскую половины туалета на окраине городского парка, он прильнул к отверстию и с замиранием сердца ждал, когда там, за стенкой кто-нибудь появится. Может быть, именно поэтому Фима так и не заметил, как вошли двое, закрыв за собой дверцу на щеколду, один зажал ему рот, а другой, одним движением сорвав с Фимы короткие штаны…

Теперь-то он даже не уверен, был ли тот кошмар на самом деле или достался в наказание за какие-то грехи, однако с недавних пор вся эта мерзость всё чаще возникала перед его глазами, причём в самый неподходящий для подобного зрелища момент. И тогда Фиме становилось худо, и оставалось лишь одно – замкнуться в себе и ничего не замечать. И даже столь желанные прежде обстоятельства, когда все козыри на руках и если бы ещё и прикуп сносить не надо было – даже это его уже не радовало.

Что бы ещё такое сделать, чтобы заглушить в себе боль, избавиться от раздирающего его хрупкую, весьма ранимую натуру воспоминания о пережитом унижении? Прежде успокаивало, если ему приносили ещё один сундук, набитый ассигнациями. Потом он нашёл удовлетворение в том, чтобы тратить припасённый капитал на зависть тем, другим, среди которых, возможно, числились и его тогдашние мучители. Теперь же и это не спасало – потому что хотелось забыть, а не забывалось ничего.

От грустных размышлений Фиму отвлёк секретарь, сообщивший, что вот уже полчаса, как разговора с ним добивается некто Веня Полифактов. Но поскольку было приказано ни с кем не соединять, секретарь не решился ослушаться до тех пор, пока тот не стал названивать каждые пять минут.

Когда-то Фима был знаком с этим Полифактовым. Ещё один столичный обормот с уникальной внешностью, напоминающей то ли степное перекати-поле, то ли припорошенное инеем ветвистое дерево с насквозь прогнившим, отвратительным нутром. К тому же претендует со своим вонючим радио на титул властителя дум свободолюбивой части публики. Особой надобности в нём не было, однако все московские слухи сыпались из Вениного рта, как из рога изобилия. Кое-какую пользу из этих слухов Фима всё же извлекал, если надо было, не привлекая к себе внимания, выяснить намерения конкурента или собрать компромат на крупного чиновника, который оказался недостаточно покладистым. В последнее же время Фима радио не слушал, а уж эрудированных раздолбаев всегда на дух не выносил. Но в этот раз ничего другого не оставалось, как именно прислушаться, поскольку чутьё подсказывало, что события назревают слишком важные, чтобы на всё это махнуть рукой.

Причина его настороженности была в том, что некоторое время назад Первый счёл возможным помиловать Кайманского. Как Фима ни доказывал, что этого делать ни в коем случае нельзя, так и не смог переубедить. Да, прежнего нетрудно было уломать, а этот упирается, как бык, и если не представишь железных аргументов, всё напрасно. А тут одно-единственное соображение – Кайманский будет мстить.

Надо сказать, что совесть при воспоминаниях о своих партнёрах Фиму никогда не мучила. Не то, чтобы не было её вовсе, как не быть, где-нибудь наверняка имеется, но явного её присутствия он никогда не ощущал. Ну вот, к примеру, один из них ввёл Фиму в ближний круг тогдашнего хозяина Кремля. Естественно, Фима не мог этим не воспользоваться. Так что, теперь до гробовой доски – чур меня, чур! – должен ему лапки целовать? А уж то, что в одной берлоге двум косолапым не бывать – это известный всем закон природы. К тому же своими политическими авантюрами Борис Абрамович всех уже достал, не хватало ещё, чтобы подставил Фиму. Тогда бы всё, о чём мечтал, все длительное время вынашиваемые планы в одночасье могли бы превратиться в пыль.

С Кайманским было не совсем так. Уж очень жадный, буквально всё грёб под себя, ничем не брезговал. Правда, на дело денег не жалел – спонсировал и правых, и левых депутатов. В итоге начал складываться параллельный центр власти. Фиме это было ни к чему – тогдашняя ситуация его вполне устраивала. Собственно говоря, поэтому и подсказал Первому некий вариант, а уж они потом сами всё устроили. В итоге не только не проиграл, но и получил бонус в размере трёх миллиардов баксов – это был аванс, предоплата по сделке, которая тогда не состоялась. Ну что поделаешь, если форс-мажорные обстоятельства оказались сильнее джентльменских обязательств!

Итак, придётся выслушать этого Полифактова:

– Здравствуйте, Ефим Петрович! Извините, что в неурочный час.

– Слушаю, Вениамин. Что там у вас случилось?

– Да у меня всё слава богу! А как у вас?

Фима насторожился:

– Вы на что же намекаете?

– Ой, нет, я ничего такого… С другой стороны, как знать…

– Да объясните же внятно, а то я вынужден буду прекратить этот разговор.

Вот не хватало ещё, чтобы какой-то замухрышка пугал миллиардера из первой десятки российского «списка Форбс»!

– Ой-ой, только не надо прерывать, Ефим Петрович! Тут, понимаете, такие события, что я был вынужден… Хотя в нынешних обстоятельствах двести граммов коньяка – это именно то, что нужно.

– Так вы пьяны?!

Фима сам почти не пил, да и другим это не советовал. А уж разговаривать с пьянчугой… Вот до чего довели реформаторы страну!

– Ефим Петрович! Были бы на моём месте, так тут и литра Чивас Ригал не хватило бы!

«А что если не врёт? А что если и впрямь что-то там случилось?»

– Веня! Ты не мог бы обойтись без этих алкогольных отступлений?

– Так я и говорю! Случилось невозможное, невероятное!

– Ну что такое? В Кремле пробурили нефтяную скважину, забил фонтан?

– Пока что нет. Но думаю, что-то в этом роде скоро будет…

– Ну что же?!

– В общем, Ефим Петрович, так. На меня вышел некий человек. Впрочем, говорит, что он не человек вовсе, но это и не важно. А важно то, что он всё мне объяснил – и то, что было, и то, что только предстоит. Что касается прошлого, тютелька в тютельку совпало, и про Дракона, и про Змею.

– Гадалка, что ли?

Фима был разочарован. Вместо того, чтобы беречь нервную систему, как предписали доктора, он вынужден выслушивать этого пьяного болвана.

– Нет, Ефим Петрович! Вы не подумайте, я совсем немного выпил, а он и вовсе ничего… Но дайте досказать! Так вот, он говорит, что в августе случится смена власти.

– Но почему в августе? Опять?

– Вот и я о том его спросил!