Охота на министра

В юности Сашенька мечтала стать актрисой. Хотела бы порхать по сцене, как Нина Заречная из чеховской «Чайки», хотела быть любимой зрителями, хотела, чтобы дарили ей цветы… Увы, с самого начала что-то не заладилось. Она бы не решилась никогда признаться в отсутствии таланта, но даже в тех небольших ролях, которые ей поручали, не смогла показать всего, на что способна. Короче, зритель её не полюбил, а вслед за тем и главный режиссёр разочаровался. Поняв, что выдающейся актрисы из неё не выйдет, Сашенька стала пить, не миновав судьбы других своих коллег-артистов. Но если во многих случаях оправданием этому пагубному увлечению в какой-то степени может быть талант, то Сашеньку так и не простили. В итоге она оказалась обузой для театра, и пришлось искать новую профессию.

Если бы не Полифактов, пошла бы, наверное, пивом торговать – это только так говорят, что у нас нет безработицы для несостоявшихся актёров. Кое-как избавилась от депрессии, хотя бывало, что прошлое давало о себе знать самым жутким образом. Тогда хотелось выть, кричать, напиться вдрабадан… Наверное, многие знают, что такое женская истерика. Столь же хорошо известно, что единственный способ выйти из состояния полной безнадёги – это найти внешнего врага. То есть не копаться в самой себе и не искать там причины неудач, но вместо этого ясно осознать, что вот он, тот злодей, который виноват в том, что с ней случилось.

Впрочем, злодеев оказалось много – со временем составилась целая коллекция. Тут была и «циничная скотина без сердца и без совести», осмелившаяся посетить онкологическую клинику для безнадёжно больных детей как раз накануне президентских выборов, и «ошалевший от власти мелкий стукачок, раздающий налево и направо то свой гнев, то милость». Тут были и дремучие деятели искусства, не ведающие, что такое интеллект, и уродливая публика уровня третьего класса средней школы, наводнившая театры. Глядя на них, снова хотелось выть, биться в истерике, однако Сашенька сумела найти в себе силы и начала борьбу не за жизнь, а за выживание.

Первый, за кого она пыталась заступиться, был её собственный муж. Когда несколько лет назад его пригласили на работу в Прагу, где располагалась штаб-квартира «Свободного радио», Сашенька решила, что наконец-то повезло. Уехать из России, куда глаза глядят, она давно мечтала, а тут появилась перспектива перебраться в одну из красивейших столиц мира и в полной мере ощутить себя свободной и от мерзкого прошлого, и от пут ненавистного режима. К тому же доход главного редактора русской службы этому ощущению вполне бы поспособствовал.

Всё началось после того, как Олег решил привести в редакцию своих людей. Тогда ещё ни ему, ни Сашеньке было невдомёк, что свободное общество предоставляет каждому его члену все мыслимые права для борьбы за радость бытия, за кусок вкусного пирога, за приличную зарплату. Вот и посыпались доносы начальству в Праге и спонсорам за океан. Тому, что они устроили Олегу, трудно подобрать достойное название. Это была гражданскую казнь, это было ритуальное убийство! В итоге контракт расторгли, а Сашенька наконец-то поняла, что «Свободное радио» оказалось мифом. Единственная свобода, которую оно может дать – это свобода алчности и подлости.

К тому времени она вела на радио только передачи о театре. Отзывы были разные – приходилось слышать, что тексты у неё красивые, но почти бессмысленные. Полифактов как-то ей сказал, что такое можно сочинить только под хорошим кайфом, приняв сто пятьдесят граммов «вискаря». В какой-то степени он был недалёк от истины.

После событий в Праге Сашенька почувствовала, что не может ограничивать себя проблемами театра и кино. Ей захотелось вести серьёзную политическую передачу. Веня тогда оправдывался на летучке, ей об этом позже рассказали:

– Она заныла, заскулила, потом стала угрожать мне Страшным судом. В общем, я дрогнул…

Это был один из тех немногих случаев, когда Веню удалось переубедить. А в основном, он вёл эти утренние совещания как настоящий диктатор, которым и должен быть деловой человек, зарабатывающий себе на хлеб с зернистой икрой трудом многочисленного коллектива:

– Итак, с утра садимся на телефоны и согласовываем тексты передач. Чтобы буквально на каждое слово было разрешение от тех, кто нам платит за рекламу. При этом нельзя забывать и о балансе между главным акционером и рекламодателями. С одной стороны – они, то есть те, кто нам жизненно необходим. С другой – интересы акционера, который нам тоже крайне важен. И не надо никого из них дразнить! Дразнилки и прочие интеллектуальные выверты оставьте за порогом дома. Короче, не будет визы – не сносить вам головы!

Спорить с Полифактовым решался только первый зам, да и того потом уволили:

– Что-то ты сегодня слишком агрессивен, Веня.

– Я агрессивен? Да побойся Бога! Ты меня с кем-то перепутал. Я исключительно нежен и сегодня, и всегда.

– А вот не стоит ли…

Дальше следовало чьё-то предложение внести в сетку вещания радиостанции новую программу взамен прежней, изрядно устаревшей. На это всегда следовал один ответ:

– Ерунда всё это! Полный бред! Можешь говорить тут, что угодно, а я буду делать только то, что посчитаю нужным, – и упираясь взглядом в собеседника, кричал, забрызгивая всё вокруг слюной: – И не скули больше! И не ной!

– Веня, ты не прав! – пытался успокоить его первый зам.

– Считай, что я этого не слышал.

– Но всё-таки…

– Сколько раз надо повторять?! Наехал на меня – или извинись, или ищи себе работу! Есть ещё пятьдесят четыре радиостанции. Свет клином на «Слухах» не сошёлся. Вот иди туда и там сколько угодно будешь меня грязью поливать. Надеюсь, я понятно выражаюсь?

– Не совсем…

– Вот странные вы люди! – после этих слов Веня театрально всплёскивал руками. – Сто раз я уже это говорил! Ну как так можно? Надо же беречь время своего руководителя. Неужели я буду умолять, упрашивать, валяться у вас в ногах ради того только, чтобы меня здесь поняли?

– Веня, а почему бы нет?

– Так. Все, кто задал невнятные вопросы, будут наказаны и оштрафованы.

– Но за что?

– Теперь что касается этой твоей новой программы. Вот когда я почувствую, что старая исчерпана, тогда на этом месте появится другая. Ю андестэнд?

– Однако, на мой взгляд…

– Ну хоть кол на голове теши! Запомните, у сотрудников «Слухов» не может быть своих взглядов. Взгляд есть только один-единственный, и это мой личный взгляд. Зарубите себе это на носу!

Несмотря на столь оригинальный стиль Вениного руководства, Сашенька получила возможность заявить о своих взглядах на политику, на то, что происходит в стране и в мире. Её гостями были близкие по менталитету люди – неважно, из искусства или же из бизнеса. Особое предпочтение она отдавала тем, кто не стеснялся в выражениях, ругая власть – в её понимании, именно они обладали особым обаянием ума. Увы, так продолжалось недолго. Получив от Вени очередную нахлобучку, Сашенька поняла, что не стоит впредь подставлять своего благодетеля – радиоэфир оказался не самым подходящим местом для подобных откровений, и пришлось снова вернуться к теме искусства и кино.

С тех пор Сашенька позволяла себе изливать душу только в Интернете, в собственном блоге – там каждый сам себе хозяин, а поскольку за всем, что там пишут, невозможно уследить, то появляется возможность «отрываться» по полной программе, и излагать то, что не всегда скажешь даже в компании друзей. Да, в радиоэфире она была паинькой, вот только сегодня сорвалась, так ведь Соломон сам был виноват, теперь будет знать, как спорить с Сашенькой! Впрочем, Соломон тут по большому счёту ни при чём – он только крохотная пешка в большой игре.

Глава 32. Одержимость

С недавних пор Стрекалов, прежде чем докладывать наверх, самостоятельно, не прибегая к помощи своих подчинённых, копался в родственных связях возможных фигурантов, и если обнаруживалась близость к некоему важному лицу, срочно вызывал Викулова. Вот и теперь передал папку с документами и спрашивает:

– Егор! Ну вот скажи, зачем это мне подсунули?

– Аристарх Игнатьевич! Я тут ни при чём, этот материал проходит не по нашему отделу.

– А ты всё равно скажи: зачем? – настаивал Стрекалов.

– Ну как зачем? Чтобы жулика вывести на чистую воду. Чтобы возбудить дело, выдвинуть обвинение…

– И чтобы общественность узнала, как власть борется с коррупцией.

– Ну и это тоже, – согласился Викулов, так и не поняв, куда клонит генерал.

– А через два года напряжённого труда нашего героического коллектива мне вдруг сообщат, что этот жулик на самом деле ни в чём не виноват, и что таких, как он, ни в коем случае не надо обижать, – генерал встал из-за стола, сжал кулаки и стал ходить по комнате. – Вот ты скажи, на кой хрен мы пишем все эти протоколы, устраиваем очные ставки, делаем запросы, если всё можно выяснить заранее? Почему бы сразу не сказать, что есть некий круг лиц, которых ни при каких условиях не трогать! Ну разве что немного припугнуть, чтобы не очень зарывались. Это как в детской комнате при отделении милиции, куда приводят шаловливого подростка, чтобы только пожурить. Контора «Напрасный труд» – вот кто мы такие!

– Зря вы, Аристарх Игнатьевич! Везде есть издержки производства…

– Нет! Это не издержки! В стране совершается масса преступлений, и мы могли бы их раскрыть. Смогли бы, если бы не увлекались совершенно безнадёжными делами.

– И что вы предлагаете?

– Да очень просто, – генерал остановился перед Викуловым и стал увлечённо излагать свои соображения: – Сейчас идёт смена поколений, контингент омолодился, а ведь у каждого из них есть папа, или тесть, или хотя бы свёкор. Так вот, надо бы принять закон, чтобы каждый госчиновник завёл себе ученический дневник. Не знаю, как сейчас, но раньше в школе там не только ставили отметки, но и писали замечания специально для родителей. Ну вот и мы будем время от времени делать записи в этом дневнике. К примеру, сегодня ваш милый Вася получил откат в размере трёх миллионов долларов. А через месяц запишем, что на эти деньги он купил себе виллу на Лазурном берегу. Потом напишем, что добивается гражданства Израиля – так, на всякий случай. Ну а вышестоящая родня пусть принимает меры – пусть лупят, как нашкодившего школяра. Впрочем, порка, говорят, теперь не в моде. Ты-то своих лупишь?

– Да не завёл ещё.

– Что так?

– Всё некогда.

– Напрасно! Семья – это залог успеха. И в личной жизни, и в карьере. Семья – это, Егор, семья! – Стрекалов поднял палец, то ли пытаясь придать значительность произнесённой фразе, то ли указывая куда-то вверх, выше потолка, и вдруг неожиданно спросил: – Выпить хочешь?

Викулов посмотрел на генерала, как тот же ученик смотрит на учителя, предложившего опохмелиться.

– Ты что же, бросил или брезгуешь с начальством? – усмехнулся генерал.

– Да что вы! Просто никак не ожидал…