Mein lieber friend

Но в последний момент дал слабину, перевернулся и вышел как все – головой вперед. Думаю, я поступил правильно – меня все равно бы вытащили, так зачем усложнять?

Как только я перестал сосать грудь и научился ходить, случился переезд. Само собой, никто не спросил, хочу я этого или нет.

На новом месте я заревел. Я смутно помню, что вокруг меня столпились какие-то люди. О чем-то шептались. Ругались. Кричали. А я все ревел и ревел. Я ревел, не переставая, и днем, и ночью. За окном шел дождь, светило солнце, падал снег. А я все ревел. Сколько прошло времени, не знаю. Мне сказали, что я проревел три месяца и четырнадцать дней. А потом вдруг прекратил. Раз и все!

И услышал голос:

– Чего замолчал, Ирод?

Первое впечатление от бабули, матери моей матери – строгая и ехидная.

Она сразу установила свои порядки – туда не ходи, сюда не лезь, то не трогай, это не бери. Я не мог понять, что ей от меня надо?

– Я все расскажу папе, и он меня заберет отсюда.

– Нужен ты им…– усмехалась она.

– Нужен! Нужен! Это ты не нужна своему дедушке!

– Моему дедушке? Ха-ха…

– Да. Не нужна! У меня же должен быть дедушка? А его нет. Ты все время одна! Значит, ты ему не нужна!

– Если хочешь кого-нибудь обидеть внучек – учись точнее выражать свои мысли.

Спустя какое-то время я обнаружил, что несмотря на все бабулины запреты, могу лазить где угодно и трогать все, что хочу. Это открытие окрылило меня.

Вот здорово! Оказывается можно запросто делать то, что взрослые не велят делать, и не делать того, что они заставляют. К чему тогда надрываться? Нужно только не преступать определенную черту. В худшем случае услышишь что-нибудь типа «Что опять натворил, Ирод?» или «Ууу… угловская порода…»

Внешне бабуля была копией моей матери. Вернее, моя мать была копией бабули. Как они говорили – одно лицо! И даже имена одинаковые – Тоня и Таня. Две одинаковые женщины в одной маленькой комнате. Мне это казалось чудом.

Я задирал голову, пытаясь получше рассмотреть их, но все время упирался в ноги, вернее в часть ног от ступней до коленок. Я никак не мог решить – чьи же ноги лучше. У бабули колени не такие острые как у мамы, зато у мамы меньше волос. У бабули пятки тверже, а у мамы красные пятна от туфель. Какие ноги у тетенек выше колен – представляло для меня загадку. Не знаю почему, но я стеснялся напрямую спросить про это. Приходилось пускаться на разные хитрости. Я залезал под стол, выжидал какое-то время и потихоньку тянул на себя платья. Левой рукой одно, а правой – другое. Меня одергивали. Я повторял свои маневры. Меня опять одергивали. Так продолжалось до тех пор, пока меня не выковыривали из под стола. Кое-что конечно удавалось разглядеть, но…

Мать была спокойной и рассудительной, а отец наоборот – вспыльчивый и непредсказуемый. Он мог завестись по любому поводу.

Помню как-то за обедом, бабуля разлила по тарелкам только что сваренные щи. Мы с братом стали изо всех сил дуть в свои тарелки. Отец, задумавшись о чем-то, сунул в рот полную ложку и чуть не спалил себе язык. Все притихли.

Он молча оглядел сидящих за столом. Мне показалось – сейчас он плеснет этот кипяток бабуле в лицо. Но он только вылил тарелку обратно в кастрюлю. Сплюнул. Вылез из-за стола и весь день ходил голодный, злой и ни с кем не разговаривал.

Если отец был не в настроении, он становился невероятно упрямым. Словно какое-то помутнение охватывало его. Кто бы что ни предложил, он все делал наоборот.

– Можно я пойду гулять? – спрашивал я.

– Нечего делать, – отвечал он хмуро.

Если мы с братом хотели поиграть дома, он мог строгим окриком, «Эээ… вы чего тут? А ну марш во двор», выпроводить нас из квартиры.

И никакие уговоры на него не действовали.

В воскресенье мы обычно ходили в кино.

– Давайте поторопимся, – уговаривала мать. – А то опять билетов не достанется.

– Успеем, – возражал ей отец.

– Почему бы нам не выйти пораньше?

– Нечего болтаться у входа. Чтобы на тебя пялилась всякая шпана?

Мы тянули до последнего и всегда опаздывали.

– Я же говорила, – вздыхала мать. – Опять билетов не достанется.

– Это все твои дурацкие каблуки, – злился отец.

Они начинали выяснять отношения и все заканчивалось ссорой. А я сделал второе важное открытие для себя – правым может быть и тот, кто виноват.

3.

До трех лет я справлял нужду на горшок. В коридоре имелась уборная. Но бабуля не спешила приучать меня к местам общего пользования. К двери уборной кто-то прибил металлическую табличку – две изогнутые красные молнии пронзают человека с перекошенным от ужаса лицом. Картинка пугала и завораживала. Всякий раз, проходя мимо двери уборной, я хотел заглянуть внутрь, но не решался.

– Знаешь, что там написано? – спрашивал шепотом брат.

– Знаю.

– Ну скажи?

– Сам скажи.

– Ааа… Ничего ты не знаешь. Там написано: не входи – убьет! Понял?

– Как это… Убьет?

– А так… Только зайдешь, и сразу убьет! Разорвет на части.

– Не ври!

– Хочешь попробовать?

– А почему тебя не убивает?

– Ха! Потому что я пароль знаю.

В одно воскресное утро, когда вся наша семья завтракала, я уселся на свой горшок. Отец, не обращавший раньше на горшок внимание, на этот раз вдруг удивился:

– Эээ… Чего это он тут? А ну марш в уборную.

Мне стало не по себе. Он наверное забыл про надпись на двери?