Авва. Очерки о святых и подвижниках благочестия

«Письмо № 50

О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить некому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне даже водящихся отчасти писаниями отцов, при объяснении их душевным разумом, каков был отец Макарий Оптинский, нет. Правда, и ныне некоторые разгорячённые верхогляды, даже из светских, берутся за поддержание монашества, не понимая, что оно – великая Божия тайна. Попытки таких людей лишь смешны и жалки: они обличают их глубокое неведение и судеб Божиих и дела Божия. Такие умницы и ревнители что ни сделают, всё ко вреду. Заметно, что древний змий употребляет их в орудия умножения в монастырях житейской многопопечительности и подьяческого характера, чем решительно уничтожается дух монашества, исполненный святой простоты. Надо покоряться самым попущениям Божиим, как это прекрасно изложено в молитве святых трёх отроков, ввергнутых в пещь Вавилонскую. В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие об умном делании. Даже наружное благочинное поведение, какое введено было в Оптиной пустыни отцами Леонидом и Макарием, почти всюду оставлено. Вы правду говорите, что я в юности моей не нашёл старца, который бы удовлетворил меня, но это можно ещё приписать и тому, что я не искал, как должно, не умел искать, не имел достаточных средств на то. Удовлетворительнейшее лицо, с которым пришлось встретиться был монах Никандр, просфирник Бабаевского монастыря, муж благодатный. С ним беседовал я в 1847 году. Он достиг высшего преуспеяния в умной молитве, проходил этот подвиг очень просто, естественно, не был в славе у человеков. Прежде умное делание было очень распространено и между народом, ещё не подвергшимся влиянию Запада. Теперь всё искоренилось; осталась личина благочестия; сила иссякла. Может быть, кроется где-либо, как величайшая редкость какой-либо остаток прежнего. Без истинного умного делания монашество есть тело без души. Наступила весна: не замедлят наступить лето и жатва. О монашестве отец Никандр понимал также, как понимаю и я. Называл он монастыри пристанями, по назначению данному им от Бога; говорил, что эти пристани обратились в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хорошую жизнь. Некоторым, вопрошавшим его, советовал остеречься от вступления в монастырь. Надо знать существенно нынешнее положение монастырей, которые могут ещё показаться для верхоглядов местами спасения. По крайней мере, в избрании монастыря должно быть чрезвычайно осторожным и осмотрительным» (стр. 70–71).

«№ 158

Ныне – кто в рясе, тот – неоспоримо «духовный», кто ведёт себя воздержанно и благоговейно, тот «духовный» в высшей степени! Не так научает нас Священное Писание, не так научают нас святые отцы. Они говорят, что человек может быть в трёх состояниях: в естественном, нижеестественном и вышеестественном. Эти состояния иначе называются: душевное, плотское, духовное. Еще иначе: пристрастное, страстное, бесстрастное. Нижеестественный, плотский, страстный – есть служащий вполне временному миру, хотя бы он и не предавался грубым порокам. Естественный, душевный, пристрастный – есть живущий для вечности, упражняющийся в добродетелях, борющийся со страстями, но еще не получивший свободы, не видящий ясно ни себя, ни ближних, а только гадательствующий, как слепец, ощупью. Вышестоящий, духовный, бесстрастный – есть тот, кого осенил Дух Святой, кто, будучи исполнен Им, действует, говорит под влиянием Его, возносится превыше страстей, превыше естества своего. Такие – точно свет миру и соль земли: видят себя, видят и ближних, а их увидеть может только подобный им духовный. «Духовный же востязует убо вся, а сам ни от единого востязуется» (1 Кор. 2, 15), говорит Писание. Такие встречаются ныне крайне редко. В жизни моей я имел счастье встретить одного, и доныне странствующего на земли, старца, лет около семидесяти, из крестьян, малограмотного: он жил во многих местах России, в Афонской горе, – говорил мне, что и он встретил только одного. Держись, как в этом случае, так и в других, терминологии святых отцов, которая будет соответствовать твоей жизни практической, которая часто не согласна с терминологией новейших теоретиков.

Прости, что назову теоретиков – мёртвыми! Пусть эти мёртвые возятся со своими мертвецами, то есть с теми, которые хотят слышать Слово Божие с целью насладиться красноречием, кровяными порывами, игрою ума, но не с тем чтобы «творить слово»…

Только те книги в точном смысле могут быть названы «духовными», которые написаны под влиянием Святого Духа. Не увлекайся общим потоком, но следуй по узкой стезе вслед за святыми отцами» (стр. 222–224).

А вот по поводу старческого руководства:

«№ 159

Если руководитель начнёт искать послушание себе, а не Богу, недостоин он быть руководителем ближнего! Он не слуга Божий! Слуга дьявола, его орудие, сеть! Не будьте рабами человекам (1 Кор. 7, 23), – завещает апостол. Пребывание твоё с родителем твоим по плоти, служение ему, разумеется, должно остаться, как оно теперь есть. Заповедано инокам удаление от родителей, когда родители влекут в мир, отвлекают от Христа, но когда они содействуют нашим благим намерениям, когда они больны, беспомощны, – нуждаются в руке нашей, – тогда ли отнять эту руку? Тогда помощь и служение им причисляются к иноческим добродетелям, одобрены и похвалены святыми отцами (преподобный Кассиан Римлянин). Всё духовное преуспеяние заключается в том, чтоб сердце, отрекшись переменчивых, бестолковых законов (беззакония своей воли), приняло законы Евангелия, всюду подчинялось им. Истинное послушание – в уме и сердце. Там и самоотвержение! Там и нож, о котором повелело Евангелие ученику своему: да продаст ризу свою и купит нож (Лк. 22, 36). Риза – нежность, удовлетворение приятных чувств сердечных по плоти и крови.

Такое понятие о послушании, самоотвержении, духовном преуспеянии оставляет наружное поведение в полной свободе. Да благословит Бог пребывание твоё всюду, где бы ты ни был, когда сохранишь цель – богоугождение. Да благословит Бог все входы твои и исходы, если входить и исходить будешь с этою целью! Никакое место в глазах моих не имеет особенной важности, а жизнь ради Бога на всяком месте бесценна. Начну же говорить недосказанное в прежних письмах… Приехав к вам в обитель, увидев тебя, я тотчас ощутил, что не тут твоё место: сердце моё было недовольно, что ты тут. Но сказать тебе это я был не вправе до сей минуты, когда ты дал мне право на откровенность, завоевав её своим самоотвержением (странник (гость) обязан приносить мир всюду, куда бы ни входил, и оставлять после себя мир). Нужно же тебе место и настоятель, которые бы доставили… свободу уму твоему идти по пути, который Бог благоволит указать. Бог да благословит твоё намерение и да дарует привести его в исполнение к душевной твоей пользе и к успокоению страждущего родителя твоего. Только поступи основательно, спокойно, неторопливо, часто моли Бога привести тебя туда, куда Ему угодно. Уже ты испытал, каково кинуться в воду, не измерив наперёд броду. И не позволь себе при твоём изшествии никаких поступков и слов, которыми было бы оскорблено, нарушено святое смирение. Молчание лучше лучших слов. Выйди, как непотребный и грешный, от честных и святых. Тогда рука Божия будет с тобою, рука, которая ведёт и поддерживает смиренных – карает и сокрушает гордых. Желаю, чтобы всюду поведением твоим благовествовалось Евангелие! Этого желаю непременно! Здесь являю власть ради Бога: окажи послушание ради Бога.

Думаю: при избрании нового места надо иметь тебе в виду, чтоб однажды в год или по крайней мере в два года можно было тебе иметь личное со мною свидание и беседу. Так делают некоторые иноки, по обстоятельствам живущие в других обителях, а по извещению сердечному руководствующиеся моими советами. Скудость в духовных сведениях, которую я увидел в обители вашей, поразила меня! Но где, в каком монастыре и не поражала она? Светские люди, окормляющиеся в Сергиевой Пустыни, имеют несравненно большие и определительные понятия, нежели эти жители монастырей. Это увидишь собственными очами. Живём в трудное время! Оскуде преподобный от земли, умалишася правды от сынов человеческих. Настал глад Слова Божия! Ключи разумения у книжников и фарисеев! Сами не входят и возбраняют вход другим! Христианство и монашество при последнем их издыхании!» (стр. 236–238)

«№ 229

Напрасно Ваше желание – находиться в полном послушании у опытного наставника. Этот подвиг не дан нашему времени. Его нет не только посреди мира христианского, нет даже в монастырях. Умерщвление разума и воли не может быть совершаемо человеком душевным, хотя бы и добрым и благочестивым. Для этого необходим духоносный отец: только пред духоносцем может быть явна душа ученика; только он может усмотреть, откуда и куда направляются душевные движения наставляемого им. Ученик для чистоты своей совести должен с точностью и подробностью исповедовать свои помышления, но наставник не должен руководствоваться этою исповедью в суждении о душевном состоянии ученика; он должен духовным ощущением проникать, измерять его и поведать ему незримое им состояние души его. Так действовали Пахомий Великий, Феодор Освященный и прочие святые наставники иноков. Феодору Освященному говорили ученики: «Отец! Обличи меня». И он, движимый Святым Духом, являл каждому сокровенные в нём душевные недуги. Эти великие отцы признавали «послушание иноческое» особенным даром Святого Духа: так повествует писатель, современный им, преподобный Кассиан. Послушание – «чудо веры!» Совершить его может один Бог. И совершили его те человеки, которым дан был Богом этот дар свыше. Но когда люди захотят собственными усилиями достичь того, что даётся единственно Богом, тогда труды их суетны и тщетны; тогда они подобны упоминаемым в Евангелии создателям столпа, начинающим здание без средств к совершению его. Все мимоходящие, то есть бесы и страсти, посмеиваются им, потому что по наружности они будто совершают добродетель, а в сущности находятся в горьком обмане, слепоте и самообольщении, подчинены страстям своим, исполняют волю бесов. И многие думали проходить послушание, а на самом деле оказалось, что они исполняли свои прихоти, были увлечены разгорячением. Счастлив тот, кто в старости своей успеет уронить слезу покаяния на увлечения юности своей. О слепых вождях и водимых ими сказал Господь: «Слепец же слепца аще водит, оба в яму падут» (Мф. 15, 14).

«Счастлив тот, кто в старости своей успеет уронить слезу покаяния на увлечения юности своей» – это и есть объяснение поступку святителя Игнатия в юности. Что же делать, когда сердце взыскует горнего? Что наиболее применимо к нашему времени?

«Нашему времени, – отвечает святитель, – дан другой подвиг, сопряжённый с многими трудностями и преткновениями. Нам пришлось совершать путешествие – ни днём, ни при солнечном ясном свете, а ночью, при бледном свете луны и звёзд. Нам даны в руководство Священное Писание: это прямо говорят святые отцы позднейших времён. При руководстве Писанием полезен и совет ближних, именно тех, которые сами руководствуются Писаниями отцов.

Не думайте, чтобы подвиг наш лишён был скорбей и венцов: нет! Он сопряжён с мученичеством. Это мученичество подобно томлению Лота в Содоме: душа праведника томилась при виде непрестанного и необузданного любодеяния. И мы томимся, отовсюду окружённые умами, нарушившими верность истине, вступившими в блудную связь с ложью, заразившимися ненавистью против писаний, вдохновенных Богом, вооружившихся на них хулою, клеветою и насмешкою адскою. Наш подвиг имеет цену пред Богом: на весах Его взвешены и немощь наша, и средства наши, и обстоятельства, и самое время.

Некоторый великий отец имел следующее видение: пред ним земная жизнь изобразилась морем. Он видел, что подвижникам первых времён монашества даны были крылья огненные, и они как молния перенеслись чрез море страстей. Подвижникам последних времён не дано было крыльев: они начали плакать на берегу моря. Тогда дарованы им были крылья, но не огненные, а какие-то слабые: они понеслись через море. На пути своём, по причине слабости крыл, они часто погружались в море; с трудом подымаясь из него, они снова начинали путь, и, наконец, после многих усилий и бедствий, перелетели через море.

Не будем унывать! Не будем безрассудно стремиться к блестящим подвигам, превышающим наши силы, примем с благоговением смиренный подвиг, очень соответствующий немощи нашей, подавемый как бы видимо рукою Божией. Совершим этот подвиг с верностью святой Истине – и среди мира, шумною, бесчисленною толпою, стремящегося по широкому пространному пути вслед своевольного рационализма, пройдём к Богу по стезе узкой послушания Церкви и святым отцам. Не многие идут по этой стезе? Что до того! Сказал Спаситель: не бойся, малое стадо: яко благоволил Отец ваш дать вам царство. Входите узкими вратами: ибо пространные врата и широкий путь ведут к погибели, и многие идут этим путём. Узкие же врата и тесный путь, ведёт в жизнь вечную, и мало тех, кто обретает её» (Лк. 12, 32; Мф. 7, 13–14) (стр. 356–358).

Так что значит послушание Церкви и святым отцам? Послушание Церкви – исполнение заповедей Божиих, участие в таинствах: исповеди, причастия, соборования и так далее. Послушание святым отцам – это чтение тех из них, которые наиболее близки нам по духу и советы их можно применить к нынешней жизни. То, что невозможно применить, отложим. Величайшее заблуждение, что свет миру – иноки. Свет миру – Евангелие и писания святых отцов. Благословение – не смирительная дубина. Тот, кто требует к себе послушания, находится в тягчайшей прелести. Если тебя не хотят слушаться – загляни в свою душу.

«№ 231

Всякий духовный наставник должен быть только слугою Жениха небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе, должен возвещать им о бесконечной, неизреченной красоте Христа, о безмерной благости Его и силе: пусть они полюбят Христа, точно достойного любви. А наставник пусть, подобно великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признаёт себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, умалению, которое служит признаком их духовного преуспеяния. Доколе плотское чувство преобладает в учениках – велик пред ними наставник их, но когда явится в них духовное ощущение и возвеличится в них Христос, они видят в наставнике своём только благодетельное оружие Божие.

Остерегитесь от пристрастия к наставнику. Многие не остерегались и впали вместе с наставниками своими в сеть дьяволу. Совет и послушание чисты и угодны Богу только до тех пор, пока они не осквернены пристрастием. Пристрастие делает любимого человека кумиром: от приносимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог. И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела, как благовонное курение, разносимое сильным вихрем или заглушаемое вонею смрадною. Не давайте в сердце Вашем места никакому кумиру.

И ты, наставник, остерегись от начинания греховного. Не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Последуй примеру святого Предтечи: единственно ищи того, чтоб возвеличился Христос в учениках твоих. Когда Он возвеличится – ты умалишься: увидев себя умалившимся по причине возраставшего Христа, исполнись радости. От такого поведения чудный мир будет навеваться на сердце твоё: в себе увидишь исполнение слов Христовых: «смиряяй себе, вознесется».

Блаженны те, которые с самоотвержением следуют истинному Евангельскому учению, которые отреклись от удовлетворения нехотениям тела и похотениям души! Похотения падшего тела – греховны: греховны и похотения падшей души. Она всюду ищет осуществить своё я, соделаться каким-то отдельным, самостоятельным, первенствующим существом, для которого должно существовать всё прочее. Евангелие требует, чтоб такая жизнь была умерщвлена, чтоб человек признал Бога Богом, а сам встал на своё место: в разряд созданий. По умерщвлении безумной, мечтательной, на самом деле не существующей жизни, может явиться истинная жизнь с преизобильным ощущением существования – жизнь о Боге» (стр. 362–363).

«№ 543

Монах Авель, предсказавший взятие Москвы французами, говорил, что наступит время, когда монахов сгонят в несколько монастырей, а прочие монастыри уничтожат. Надо понимать дух времени и не увлекаться прежними понятиями и впечатлениями, которых в настоящее время осуществить невозможно. Важность – в христианстве, а не в монашестве; монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству. И самые церковные бедствия без попущения Божия совершаться не могут. «Аскетические опыты» и «Аскетическая проповедь» должны составить чтение крайне полезное для современных истинных христиан, крайне нужное для них по духу и настроению современным. Надо каяться, молиться и охраняться от прелести, потому что в настоящее время большая часть желающих благочестиво жить и мнящих о себе, что они живут благочестиво, разгорячены вещественным разгорячением и находятся в большем или меньшем самообольщении». (655)

А теперь вернёмся в Площанскую пустынь.

3

Выходы молодых подвижников были только в церковь и на трапезу; в субботы исповедовались они и приобщались Святых Христовых Тайн. Редко кто из братии нарушал их уединение. И они уже думали, что так будет всегда. Но прожили они в уединении только зиму. Между строителем Площанской пустыни и старцем Леонидом возникли неудовольствия, вынудившие последнего со своими учениками в апреле 1829 года переселиться в скит Оптиной пустыни Калужской губернии. Брянчанинов с Чихачёвым, жившие отдельно от старца Леонида, думали, что их не тронут, но строитель предписал объявить им, чтобы они немедленно выбыли из обители и «отправлялись куда угодно».

И тогда молодые люди направили свои стопы в Белобережскую пустынь, где встретили настоящего делателя умной молитвы, иеросхимонаха Афанасия, ученика преподобного Паисия Величковского. И хотели бы там остаться, но их выдворили из монастыря.

И в мае 1829 года они поселились в Оптиной пустыни так же уединённо вдвоём в отдельной келье. Настоятель и братия смотрели на это с подозрительностью и неудовольствием. К тому же пища, приправленная некачественным постным маслом, стала расшатывать здоровье Брянчанинова. И тогда они с Чихачёвым решили готовить пищу в келье. Насилу выпросили в трапезной кастрюлю, крупы, картофеля. Ножом служил топор. Но от такой скудной пищи вскоре оба так ослабели, что только вмешательство отца Брянчанинова спасло их от неминуемой смерти. Отец прислал за ними крытую бричку. Горе-подвижники были доставлены в родовое имение Покровское, где в результате заботливого домашнего ухода вскоре поднялись на ноги. Но и в родном имении друзья всё время пытались устроить что-то вроде монастыря во флигеле дома, а в конце 1830 года оказались в Семигородней Успенской пустыне. Там будущий святитель написал «Плач инока».

28 июня 1831 года епископом Вологодским Стефаном Брянчанинов был пострижен в монашество с именем Игнатий в честь священномученика Игнатия Богоносца.

5 июля был рукоположён в иеродиаконы, а 20 июля – в иеромонахи.

В конце 1831 года определён настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря.

28 мая 1833 года возведён в сан игумена.

В ноябре 1833 года митрополит Филарет предложил игумену Игнатию настоятельство в Николо-Угрешском монастыре, но император Николай I поручил своему любимцу управление пришедшей в запустение Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом.

1 января 1834 года в Казанском соборе игумен Игнатий был возведён в сан архимандрита. В должности настоятеля пустыни он оставался до 1857 года и за это время ему удалось привести её в порядок как в духовном, так и в хозяйственном отношении.

Ну, а теперь о гонителях… В вышеупомянутом «полном житии» святителя по этому поводу говорится буквально следующее.

«Высшее духовенство, за весьма немногими исключениями, неприязненно относилось к архимандриту Игнатию. Эта неприязнь стала выражаться в различных требованиях, которыми стеснялась его настоятельская деятельность, начавшая привлекать в монастырь множество богомольцев и обращать на себя благосклонное внимание многих влиятельных особ из петербургского общества. Вскоре от Консистории последовали один за другим три указа в вышеупомянутом характере. Они поставили настоятеля в весьма затруднительное положение. Первым указом требовалось послать из монастыря трёх иеромонахов на флот, тогда как всех их было только шесть, несмотря на то, указ был исполнен, посланы были люди благонадёжные, но в числе их был один престарелый, так как третьего молодого из недолжностных иеромонахов не было. Второй указ объявлял настоятелю выговор за посылку на флот престарелого иеромонаха. Третьим указом предписывалось архимандриту и братии пустыни не иначе ездить в город, как только испросив предварительно отпускной билет из Консистории. (стр. 119).

Почему это происходило? Сам святитель по этому поводу опять же в одном из частных писем пишет следующее:

«Ныне во многом люди дерзнули в установления Святого Духа ввести свои установления. По этой причине сделались установления небесные земными, духовные плотскими, святые греховными, мудрые нелепыми. Видят несообразность, видят текущее из нее разрушение, но не видят начала, из которого текут бедствия, потому что смотрят при свете собственного падшего разума, а не при свете Божием. Начало бедствий заключается в непозволительном и гордом презрении велений Святого Духа, в заменении их своими уставами. Вот где причина всеобщего расстройства, причина падения христианства, падения нравственного, всегда предшествующего расстройству гражданскому, предвещающего это расстройство. Есть в частности христиане, но утрачено общее одинаковое знание Истины, которым бы всё соединялось в одно духовное тело, с одним образом мыслей, в одном духе, под одною общею главою – Христом. Ныне всякий имеет более или менее свой образ мыслей, свою религию, свой путь, принятые произвольно или случайно, признаваемые правильными или только оправдываемые. Это бесчисленное стадо, потерявшее связь и единство в истине и духе, представляет духовному наблюдателю вид величайшего беспорядка: каждая овца бредёт в свою сторону, никто о ней не заботится; люди уже более не слышат – так отяжелел слух их – спасительного гласа истинного пастыря, раздающегося из Его святой Церкви, Который ещё громко обличает их неправду, возвещает им о пути правом, указывает его. Оглушил их шум земных, лютых попечений, шум увеселений чувственных, шум земного преуспеяния. Прильпе земли душа их, неспособна к восприятию впечатлений духовных» (стр. 367–368, С.С., т. 7).

«В высших пастырях её (Церкви) осталось слабое, тёмное, сбивчивое, неправильное понимание по букве, убивающей духовную жизнь в христианстве, уничтожающей христианство, которое есть дело, а не буква…» (№ 549, стр. 649–650).

Биографы святителя объясняют нападки таким образом:

«По причине сословного несходства большая часть высшего духовенства, за немногими исключениями, чуждались архимандрита Игнатия. Они объясняли его поведение гадательно, с самой неблаговидной стороны: духовные совершенства человека объясняли страстными движениями падшего естества, его духовную свободу, его прямоту считали гордостью, более, оскорбительной дерзостью, его внешнюю обстановку, его сдержанное обхождение и изящный во всём вкус, эти видимые выражения сословного навыка, называли тщеславием и роскошью, строгую дисциплинарность порядков, это наследие военной школы, странным нововведением» (стр. 180).

«Вследствие такого несходства в научном образовании вообще и в богословском в частности, было недоверие в значительной массе учёного духовенства к сочинениям архимандрита Игнатия как не сходящимся с духом академической образованности, несмотря на их чисто православный характер. По распоряжению высших лиц духовенства было приказано цензорам духовным так исправлять сочинения, которые будет представлять архимандрит Игнатий, чтобы отбить у него охоту отдавать в печать свои духовные творения. Это распоряжение было сделано по поводу вышедшей из печати брошюры «Чаша Христова». Она разошлась моментально – платили под конец по десяти рублей за экземпляр, но второго издания уже не было возможности сделать по причине цензурных исправлений, исказивших статью неузнаваемо. Об этом распоряжении духовного начальства цензор архимандрит Аввакум сказывал в интимном кругу, оправдываясь в ответ на вызванные по этому поводу укоризны. С трудом, при личном старании Сенковского, прошли тогда две статьи, напечатанные в его журнале «Библиотека для чтения»: «Иосиф Прекрасный» и «Валаамский монастырь». Затем долгое время все труды архимандрита Игнатия ходили в рукописях между лицами, пользовавшимися его духовными советами» (183–184).

«Нерасположение митрополита Антония к архимандриту Игнатию не было тайной для окружающих. Зависть работала, чтобы разжечь это настроение петербургского владыки. Отовсюду строились ковы, везде искали потемнить, очернить доброе имя архимандрита, чему немало благоприятствовало то, что в пустыни в это время были, кроме настоятеля, ещё два Игнатия, из них тогда особенно заметен был Игнатий, прозванный в обители «большим», наместник пустыни, впоследствии архимандрит и настоятель Никандровой пустыни Псковской губернии» (стр. 181).

«По инициативе митрополита Антония в Синоде был составлен протокол о переводе настоятеля Сергиевой пустыни архимандрита Игнатия настоятелем в Соловецкий первоклассный ставропигиальный монастырь, чтобы под видом возвышения выслать его из Петербурга как лицо, подающее повод к соблазну. Но архиепископ Псковский Гедеон (Вишневский), бывший тогда на чреде в Синоде, остановил это предприятие, сказав: «Мы хотим похвалу и украшение нашего монашества сослать по каким-то земным изветам и, подобно Синедриону, приговорить праведного к казни за то, что он по отношению к нам действует несогласно с нашими понятиями, не ждёт нас по несколько часов в прихожей, когда не застанет дома, и делает тому подобные оскорбления нашему понятию о нашем достоинстве, понятию, которое не сходится с его понятиями о его обязанностях относительно нас». Этот протест преосвященного Гедеона повлиял, и постановления не состоялось.

Когда предложение митрополита Антония перевести или, вернее, сослать архимандрита Игнатия в Соловецкий монастырь не состоялось, тогда желание выжить его из епархии повело епархиальное начальство: в беспрерывной привязчивости, в обвинениях по слухам лживым и в сущности мелочным, но болезненно отзывавшимся в душе мученика-настоятеля, потому что общее направление этого образа действий клонилось к расстройству самой обители, к воспрепятствованию развития её духовно-нравственного строя. Митрополит Антоний заболел и передал управление епархией своему викарному епископу Нафанаилу, лично ненавидевшему архимандрита, который, принимая чашу страданий, как чашу Христову, в терпении и молчании, не вынес телом тех мучительных скорбей, перед которыми дух его не только не падал, но и не преклонялся.

С ноября 1846 года болезнь приковала архимандрита к одру, к келье, в которой он провёл безвыходно всю зиму. В конце зимы 1847 года он подал прошение об увольнении по болезни на покой в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии. Это было то, чего желали и митрополит и его викарный. Неблагорасположение епархиального начальства к настоятелю Сергиевой пустыни не могло быть тайной по настойчивости самого преследования» (стр. 187).

«Вместо увольнения на покой архимандриту Игнатию разрешён был только 11-ти месячный отпуск для поправления здоровья в указанном им монастыре… По отъезде архимандрита в отпуск государь император, встретив однажды Чихачёва, спросил о здоровье его товарища и приказал написать ему, что он нетерпеливо ожидает его возвращения. Такое милостивое внимание государя имело благодетельное влияние на общество иноков Сергиевой пустыни, волновавшихся недоумением, какой будет исход отъезда архимандрита Игнатия в отпуск.