Стихотворения 1838–1850 гг.

Стихотворения 1838–1850 гг.
Владимир Григорьевич Бенедиктов

«Темна и громадна, грозна и могуча

Пол небу несется тяжелая туча.

Порывистый ветер ей кудри клубит,

Врывается в грудь ей и, полный усилья,

Приняв ее тяжесть на смелые крылья,

Ее по пространству воздушному мчит…»

Владимир Григорьевич Бенедиктов

Стихотворения 1838-1850 гг.

Туча

Темна и громадна, грозна и могуча
Пол небу несется тяжелая туча.
Порывистый ветер ей кудри клубит,
Врывается в грудь ей и, полный усилья,
Приняв ее тяжесть на смелые крылья,
Ее по пространству воздушному мчит.

Ничто не смущает разгульного хода;
Кругом беспредельный простор и свобода;
Вселенная вся с высоты ей видна;
Пред нею открыты лазурные бездны,
Сады херувимов и таинства звездны —
И что же? – Взгляните на тучу: черна,

Сурова, угрюма, – с нахмуренным ликом,
На мир она смотрит в молчании диком,
И грустно, и душно ей в небе родном,
И вид ее гневный исполнен угрозы;
В свинцовых глазах ее сомкнуты слезы;
Меж ребрами пламя, под мышцами гром.

Скитальца – поэта удел ей назначен:
Высок ее путь, и свободен, и мрачен;
До срочной минуты все стихло кругом,
Но вдруг – встрепенулись дозревшие силы:
Браздами просекли огнистые жилы,
И в крупных аккордах рассыпался гром.

И после уснувшей, утихнувшей бури
Живее сияние бездонной лазури,
Свежее дубравы зеленая сень,
Душистей дыханье и роз и ясминов; —
И радугу пышно с плеча перекинув,
Нагнулся на запад ликующий день.
А туча, изринув и громы и пламя,
Уходит в лоскутьях, как ветхое знамя,
Как эти святые хоругви войны,
Измятые в схватке последнего боя,
Как честное рубище мужа – героя —
Изгнанника светлой родной стороны.

И вот, остальные разрешаясь ударом,
Подъемлется туча редеющим паром,
Прозрачна, чуть зрима для слабых очей,
И к небу прильнув золотистым туманом,
Она исчезает в отливе багряном
При матовом свете закатных лучей.

Пир

Крыт лазурным пышным сводом,
Вековой чертог стоит,
И пирующим народом
Он семь тысяч лет кипит.
В шесть великих дней построен
Он так прочно, а в седьмой
Мощный зодчий успокоен
В лоне вечности самой.
Чудно яркое убранство,
И негаснущим огнем
Необъятное пространство
Озаряется кругом.
То, взносясь на свод хрустальный,
Блещет светоч колоссальный;
То сверкает вышина
Миллионом люстр алмазных,
Морем брызг огнеобразных,
И средь бездны их одна,
Будто пастырь в группе стада,
Величавая лампада
И елейна, и ясна,
Светом матовым полна.
В блеске праздничной одежды
Здесь ликует сибарит;
Тут и бедный чуть прикрыт
Ветхим лоскутом надежды,
Мудрецы, глупцы, невежды, —
Всем гостям места даны;
Все равно приглашены.