Искатель утраченного тысячелетия

Я глядел на эту непременность работы воды. На душе стало светло. Я подумал: ведь и в человеке находится двигатель, который приводит в удивительное движение весь его многообразный организм, его ум, чувства.

Если этот двигатель остановится, жизнь угаснет. И моя цель – попытаться заставить неустанно работать этот неизвестный мне механизм.

Ни минуты простоя! Время не ждет. Работать… искать!

КОГДА НЕ ХВАТАЕТ ВОЗДУХА

Карлсбад. 10 сентября

Дневник Веригина

Сегодня де Давен вышел в столовую в дорожном платье. Обед прошел в молчании. Я уже собрался уходить, но легким движением руки де Давен остановил меня:

– Пройдемте в сад. Я обещал вам рассказ о лосе на Волге.

Рассказ де Давена

– Однажды в Париже, в доме великого Делакруа, я встретил русского художника, – так начал свой рассказ де Давен. – Он много поведал нам о России. Делакруа только что написал свою чудо – картину «Охота на львов» и расспрашивал русского художника о зимней охоте на волков в России.

Была уж поздняя ночь, когда русский художник и я простились с Делакруа и не спеша пошли по туманному осеннему Парижу. Шли молча. Каждый думал о своем.

У одинокого тусклого фонаря, прощаясь с русским художником, я сказал:

«Вы так увлекательно рассказывали об охоте в полях к лесах России! Видно, ружье и кисть крепко сжились в вашей натуре».

Но он ответил:

«Ненавижу! Ненавижу охоту. Я расстался навсегда с этой страстью в тот зимний час… Впрочем, если угодно, я расскажу вам, как все получилось».

И тут же, под фонарем, слегка качавшемся на ветру, он рассказал мне вот что.

«В России над рекой Волгой есть возвышенность. Русские называют ее – Жигулевские горы. Она покрыта густыми непроходимыми лесами. Все эти места принадлежат какому-то графу.

Я поехал к одному из лесников, который жил на Жигулях.

Стояла зима. Но снег был еще неглубоким. Проехав на санках верст сто, я заночевал у лесника. Ночью сквозь сон слышал вой волков. Радовался: не зря заехал в такую даль. Охота на волков обещала быть удачной.

Наступил рассвет. Мы шли вдоль берега Волги – через редкий зимний лес.

Неожиданно я увидел: вдали на льду что-то чернеет. Лед на Волге был надежный, крепкий. Легкий ветер нес по нему снежок. Спустились к реке. На сине-зеленом льду лежал огромный темно-бурый лось. Он вытянул по льду свои неожиданно длинные ноги с удивительно узкими копытами. Спокойно положил на отлогий берег свою массивную, длинную, горбатую голову. Большим открытым глазом смотрел он на очень синее зимнее небо. На круглое, золотистое, чуть-чуть мглистое утреннее зимнее солнце, которое стояло в небе.

Но глаз лося был неподвижен.

Был он мертв, этот огромный бурый лось. Его большое открытое ухо торчало настороженно. Будто лось к чему-то чутко прислушивался. Летел, крутился по синезеленому льду ярко-белый, сверкающий огоньками снежок. Легкий ветер, взлетая на лося, бросал на бурую шерсть россыпь снежинок и мчался дальше. Снежинки живо и весело поблескивали на темно-бурой шерсти неподвижного зверя.

Я опустился на лед. Стал всматриваться в лося. Ни одной ранки, ни одной царапинки не было на нем. Я ходил вокруг лося, но двигался осторожно, боязливо: казалось, миг один – и животное рванется, прыгнет, собьет меня, побежит.

С недоумением посмотрел я на лесника – что за загадка?

«Волки!» – тихо сказал лесник, словно боясь разбудить лося. «Но они его не тронули!» – «Не тронули. А мертв». – «Так почему же?» – «Воздуху не хватило». – «Как так?» – «Воздуху не хватило», – повторил угрюмо лесник, круто повернулся и пошел.

Я последовал за ним.

И вот что я узнал в тот вечер.

Зимой голодные волки делают облавы на лосей. Об этом они «сговариваются». Волки знают, что снег еще не прикрыл замерзшую Волгу. Лед на ней обнаженный, скользкий. У волков на лапах упругие подушечки, они по льду бегают легко. А лоси на своих копытах скользят и падают.

И в полночь, чуть луна поднимается над лесом, где-то тоскливо и одиноко начинает завывать волк. Откуда-то издалека ему отвечает другой. За ним откликается третий… четвертый… Ночной лес тонет в волчьем вое. Лоси слышат волчий вой и прижимаются к деревьям: в лесу лось станет спиной к дереву и будет бить волков рогами и передними ногами. Но волки воют уж в разных концах леса. Вой сближается… Волки сходятся. Кольцо вокруг лосей сужается. Одну лишь дорогу волки оставляют открытой – к берегу, к Волге, на лед. И тут страх, смертельный страх гонит лосей к реке. А на реке лосей подстерегают другие волки. Податься лосям некуда. И начинается… Раз – как по каманде, волки кидаются на лесных великанов, по два на одного: этот хватает лося за горло, а тот прыгает ему на спину.

Случается, какой-то лось чудом вырывается из этого волчьего ада. Бежит во весь дух, скользит, падает, подымается. Пытается прорваться к берегу, к лесу. Прорвался! Но несколько волков мчатся наперерез, теснят лося, гонят его к реке. И лось – что делать? – мчится по льду. И слышит: догоняют. Он уже чует, как жарко дышат волки. И страх подстегивает его: беги что есть сил! Волки давно отстали, вернулись к своей стае, а лось не смеет оглянуться на волков и бежит, бежит по льду. Упал. И не поднялся больше: сердце разорвалось.

«Воздуху не хватило», – припомнил я слова лесника.

…Я подарил свое ружье леснику и попросил заложить санки. Уехал. И с тех пор ни разу в жизни не взял в руки ружья…

Наступило небольшое молчание. Де Давен задумался, словно забыл о моем присутствии.

– Так вот, – неожиданно начал он, – знаете ли вы, мосье Веригин, кто я? Я лось. Тот одинокий лось, которого затравили волки. Отсюда – мое молчание.

– Не понимаю.

– Угрызения совести – вот мои волки. Я всегда их слышу. Угрызения совести! Никто не сказал лучше, чем ваш Пушкин в «Борисе Годунове» об этих муках. Но я еще прибавлю. Угрызения совести – это как будто не хватает воздуха. Совесть спустила на меня с цепей своих волков. Я чувствую: моему нравственному преследованию нет конца. Жизнь превратилась в смертельный полусон. Воздуху мне уже не хватает. И быть мне темно-бурым лосем на сине-зеленом льду…

И де Давен повернулся, намереваясь встать со скамьи, на которой мы сидели.

Я схватил его за руки:

– Что случилось с вами, Анри де Давен?

– Что случилось? – Де Давен пристально посмотрел мне в глаза.

В этот миг к нам подбежала старушка Мари:

– О, мосье де Давен, я везде ищу вас. Дилижанс на Прагу уходит через десять минут. Пассажиры уже занимают места. Вас ждут.

Поодаль из пансиона степенно прошел пожилой слуга. Он нес большой саквояж де Давена и его клетчатый дорожный плед. Издали донесся призывный голос почтового рожка.

Де Давен встал.

– Благодарю вас, мосье Веригин, – твердо и четко сказал де Давен.

– За что?

– За то участие, которое вызвало у вас мое молчание.

Де Давен вытянулся передо мной по-военному. Слегка склонил голову. Он был строг и подтянут, этот полковник колониальных войск Франции.

Я крепко пожал его узкую сухощавую руку.