Искатель утраченного тысячелетия

Я загляделся на гобелен и даже не сразу услышал, как в комнату вошла старушка Рамо.

– Мосье смотрит на гобелен… Его сорок лет назад привез из Парижа Огюстен, мой муж, – сказала она, положив салфетку на пеструю бархатную скатерть.

Затем она принесла блестящий медный кофейник и две узкие маленькие чашки.

– Мой Огюстен был художником, – продолжала мадам Рамо. – Но его обидели в Париже. Посмеялись над его картинами. И тогда он стал моряком… Прошу вас, чашечку настоящего турецкого кофе… – И мадам Рамо подвинула мне чашку кофе и корзиночку с домашним печеньем. Она смотрела на меня добрыми глазами, слегка склонив голову набок. – Мосье, видно, очень устал.

– Да. Устал.

– О, моим сыновьям тоже досталась нелегкая жизнь! Но они у меня честные мальчики.

Она на мгновение задумалась, потом вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась со свертком в руках.

– Вот хина, – тихо, как бы про себя, сказала она. – Вот шерстяные чулки. Для сына. Эти чулки – чистая овечья шерсть. Я связала их своими руками. Сколько моих слез упало на эту работу!

– А как передать?

– О мосье! – вырвалось у нее. – Если б вы знали, как я жду этого моряка, что принес письмо от какого-то Вотрена! Этого человека или кого-либо другого. Как я жду! Но господи, господи, сколько же ждать! Может быть, день, может быть, год! А сын мой умрет, не дождется лекарства.

Мадам Рамо перевела на меня вопрошающий, скорбный взгляд своих черных глаз.

– Начинается ночь, – прошептала она. – Я не сплю и говорю себе: вот хина для Феликса, а сам Феликс без хины, может быть, сегодня ночью умрет. Если б я была в силах сама отвезти ему хину! Но ревматизм часто укладывает меня в постель. Добрая соседка тетушка Фланш неделями ухаживает за мной. Кто же, кто переплывет океан ради моего сына? Никто. – И она низко опустила голову. Губы ее чуть дрогнули.

– Я! Я отвезу! – вырвалось у меня.

И разве мог я сказать иначе?

МУЗЫКАЛЬНЫЙ АЛЬБОМ

Атлантический океан

Шхуна «Лютеция»

13 октября 1863 года

Дневник Веригина

Ветер надувает паруса. Шхуна «Лютеция» держит курс на Гвиану. Как найду я там этого сказочного Вотрена? Волны с грохотом бьют о борт шхуны, гонят шхуну все дальше и дальше от Франции и все ближе и ближе к Французской Гвиане.

Я сижу в своей каюте. Я – корабельный врач на этой шхуне. Уже произвел осмотр всей команды.

За дощатой перегородкой каюты чуть слышны голоса матросов, волны лижут, трогают борт шхуны, а она, чуть поскрипывая, все плывет и плывет со своим торговым грузом к берегам Гвианы.

Как я очутился здесь, на борту шхуны «Лютеция»?

О том, что торговая шхуна «Лютеция» отплывает во Французскую Гвиану, я узнал, скитаясь по Гаврскому порту.

– Какое мне дело, есть ли у вас диплом врача или нет! – сказал мне капитан «Лютеции». – Отвечайте, сколько вам платить?

– Нисколько!

– Что-то подозрительно! Но я ничего не боюсь. Плывите. Беру вас. Кормить буду.

– Но я обязан предупредить: моя врачебная практика…

– Опять о том же! Надоело. Я моряк! А восемь лет назад воевал под Севастополем. Видел, знаю работу русских медиков. У меня глаз морской. Наметанный.

– А помещение, господин капитан?

– Отдельная каюта. Будут больные – прикажу притащить к вам на койку. Все! Сказал – завтра отплываем!

Шхуна «Лютеция», 15 октября

Дневник Веригина

«Марсельеза»! Ее бодрый напев – в моей каюте. И льется он из старинного альбома с украшениями из бронзы.

Здесь, в маленькой каюте, я раскрываю этот музыкальный альбом с удивительными рисунками. Его передала мне мадам Рамо для своего сына в Гвиане. (Можно подумать, что чуть я сойду на берег, так сразу же попаду в объятия Феликса!)

Три дня назад мы простились с мадам Рамо.

Я сделал десяток-другой шагов по тихому переулку, как вдруг услышал чей-то возглас. Оглянулся. Мадам Рамо спешила мне вслед.

– Остановитесь, мосье!

Я пошел ей навстречу.

Старушка держала в руках какой-то предмет:

– О, мосье! Ваше великодушие… Вы увидите моего мальчика… Так возьмите…

– Что это, мадам Рамо?

– Альбом, мосье. О, это почти талисман. Все свое детство маленький Феликс больше всего любил разглядывать эти рисунки. Чуть заболеет – я ему в кроватку сразу даю этот альбом. И он засыпал и просыпался с этим альбомом. И быстро поправлялся. Отец Феликса, мой муж, в юности пробовал свои силы в живописи. Я уже рассказывала вам об этом. Но картины его были отвергнуты на выставке в Салоне. Он стал матросом, а потом капитаном на кораблях, уплывающих в далекие страны, и там он делал зарисовки. Он возил с собой какие-то увеличительные стекла… И все рисовал морских зверей – таких, которых никто не видит. Этот альбом переплетен в пергамент. Он не боится воды.

– Хорошо, мадам!

– А! Вот еще… Слушайте… Затейник был мой дорогой Огюстен. Откройте альбом. Вот ключик. Видите! Вставьте его вот сюда. Осторожно, поверните вот так.

Я повернул ключик. Крошечный механизм, спрятанный в альбоме, пришел в движение: закрутился валик с шипами, зубчики гребня стали цепляться за шипы. И в тихом полусумраке одинокого переулка мелодично и нежно зазвучала мелодия «Марсельезы».

Я не мог удержаться от улыбки. Глаза мадам Рамо сияли.

– А рисунки вы посмотрите в море. Или вместе с сыном… И, как в детстве, чем больше он на них будет смотреть, тем скорей поправится… Прощайте, мосье. Пусть вместе с этим альбомом придет к вам счастье и радость.

– Вы очень добры ко мне, мадам Рамо! Не знаю, я еще ничем не заслужил…

– Полноте! Мой Огюстен говорил: настанет время, и все люди станут так добры, что у кого не хватит доброго дела, которое он сможет сделать, то он постучит в чужое окошко и попросит: дай мне одно из твоих желаний сделать доброе дело… Да, да, мосье, – добро рождает добро. – И большие глаза мадам Рамо чуть увлажнились. – Благословение матери пусть сопутствует вам всюду и везде, – тихо сказала она.