Охота на Тесле

– Ты на эту шушеру внимания не обращай, они ещё минут несколько полежат здесь, отдохнут, а там, флаг им в руки. Пошли, мой школьный сотоварищ!

– Куда? – Игорёк глупо ухмыльнулся и тут же скривился от боли в разбитых губах. Я подхватил с земли свою сумку и потащил его к подъезду.

– Провожу тебя до дверей родного очага, сдам в руки родичей, а потом побегу домой, мама ещё спать не легла. Вон, видишь, на кухне свет горит.

Вайтенберг проследил за моим взглядом.

– Я видел твою маму совсем недавно. Она говорила, что идёт в ночь на дежурство. Теперь глупая улыбка застыла на моём лице.

Не понял. А кто же там без неё хозяйничает?.

Игорь простодушно пожал плечами.

– Я думал, что ты знаешь об этом. Она же полгода назад сошлась с одним вдовцом, так что хозяйничает там, очевидно, твой отчим.

Для меня его откровение было холоднее ледяного душа на разомлевшее тело. После смерти отца прошло семь лет, и я свыкся с мыслью, что на всём белом свете только мы с мамой были самыми родными и люби-мыми и третий в нашей компании был явно лишним. Выходит тот, сидящий сейчас на кухне на моём стуле, за моим столом, стал ей роднее и ближе… Обида оглушила меня и материализовалась колючим комом в горле. Глянув ещё раз на родное окно, я решительно потащил Вайтенберга в его подъезд, игнорируя шипение и угрозы уползающих в тень сопляков.

Открыв входную дверь, Игорь глухо обронил:

– Осторожнее. Тут где-то табуретка со спичками и свечкой. Сейчас зажгу. Понимаешь, – он смущённо откашлялся, – у меня за неуплату электропроводку обрезали. А те трое не зря меня поджидали в подво-ротне. Месяц назад у Толика, ну того, бритоголового, я занял сто рублей, а вовремя отдать не смог. Меня поставили на «счётчик», и теперь я ему должен уже три тысячи. Вот только нечем мне с ним расплачиваться. Сам видишь – живу при свечах, как средневековый алхимик. Так что, как говорили древние, festina lente – поспешай медленно, иначе споткнёшься о что-нибудь.

– Воду-то ещё не отключили? – пробурчал я, заглядывая в ванную и пропуская мимо ушей его невнятное бормотанье.

Теперь я точно вспомнил, что в ранние школьные годы мне пришлось пару раз к нему заходить. Помню, что в правой нише прихожей стояло красивое ста-ринное трюмо, а в левой блестел чёрным лаком гардеробный шкаф до самого потолка. Но в неверном свете свечи в руках Игорька я увидел там лишь голые стены. Хрустальной люстры с витиеватыми висюльками под потолком тоже не просматривалось. Вайтенберг хмуро проследил за моим красноречивым взглядом.

Вот здесь вбиты гвозди вместо вешалки. Снимай, что хочешь снять, но имей в виду, отопление ещё не дали, так что греюсь я от газовой горелки на кухне, благо, что газ ещё не отключили.

А что, и его собираются вырубить?

Если к концу этой недели не погашу долги, вырубят. Да сейчас такое у каждого второго, просто ты поотвык от нашей зачморенной гражданской жизни. Заводы-институты и прочие фабрики-гаврики накрылись медным тазом, работать негде. Вокруг сплошной купи-продай, а из меня торгаш так и не вышел, вот и…

Слушай, я никак не врублюсь, что тут у тебя про-исходит, неужели у твоих далеко не бедных предков денежки закончились, раз долги за свет-газ набежали? Или ты травушкой-муравушкой увлёкся, да всё вынес из дома на продажу?

Я чувствовал, что несу несусветную чушь. Что тут совсем не то. Но раз меня обидели, мог же и я позволить себе на ком-то отыграться?

– Проходи на кухню, – сухо и куда-то в сторону отве-тил Игорь. Он открыл и почти сразу же закрыл кухон-ный буфет, – извини, но у меня в запасе только пяток яиц для глазуньи. К сожалению, большего предло-жить не смогу.

– Оставь ты свои яйца в покое, – скаламбурил я и вернулся из прихожей с объёмистой дорожной сумкой. Вскоре на столе появилась целая гора продуктов. В довершение всего я крутанул в руках пузатую бутылку армянского коньяка, – поскольку дома меня не очень-то и ждут, давай дёрнем по-маленькой, за встречу!

Через час я уже знал, что два года назад родители Игорька улетели в гости к сестре его матери на ис-торическую родину, но во время одного из обстрелов со стороны Газы мать и отец погибли, а сестра матери отделалась лишь лёгким испугом. Узнал так же, что он с отличием закончил один из престижных университетов столицы. В свою очередь и я ему таким же заплетающимся языком поведал, что побывал на «курортах» чуть ли не в дюжине афроазиатских стран, в Сербии и, естественно на родном Кавказа.

Сытно икнув, Игорёк тяжело отвалился от стола, и осоловело, взглянул на шикарные объедки: не-доеденная красная икра во вскрытой банке, куски балыка осетра, россыпь кизила в сахарном кляре, грозди слегка помятого в дороге мурвета. Сфокуси-ровав взгляд на моём третьем глазе, он пролепетал:

– Вадим, Ты что новый русский или бандит?.

Я рассмеялся и небрежно отмахнулся.

– Нет, дорогой мой товарищ еврей, я просто русский. Могу же я пошиковать на своё кровно заработанное выходное пособие?

Уловив недоверчивое выражение на лице Вайтенберга, я усмехнулся.

– Считай, что я в каком-то смысле везунчик. Мне, как раненому в боестолкновении, после увольнения со службы всё оплатили по полной схеме. А вот те ребята, что парились там же, где и я, но, к их «несчастью», остались живыми и здоровыми, до сих пор своё получить не могут. Да ещё разная штабная сволочь с их кровных свой процент требуют.

Веки помимо воли закрывались сами собой. Нестерпимо хотелось спать.

– Ладно, давай-ка баиньки, а завтра утрясём твои жековские проблемы, но… – я картинно прижал ладони к груди, – не выгоняй сирого и убогого в ночь, не откажи ближнему своему в крове над головой.

Игорёк пьяненько захихикал.

– Да с радостью и хоть навсегда!

Мой разомлевший от непривычной сытости друг-товарищ тоже с трудом разлеплял закрывающиеся глаза и всё норовил использовать моё широкое плечо вместо подушки…

Утром я всё-таки забежал к себе домой. Мама уже пришла с ночного дежурства, а отчим ушёл на работу. Мама виновато прятала глаза, не зная с чего начать.

– Да ладно, мамуль. Я всё и так знаю. Женилась, то есть вышла замуж, ну и ладно, живите, я мешать вам не буду.

За ночь я, конечно, перегорел, прежняя злость улетучилась. В конце-концов должна же быть у неё своя личная жизнь? И будь я хоть трижды сыном, не мне её учить, как жить.

– Мам, я у Игоря Вайтенберга остановился. Потом ещё поговорим, а сейчас мне нужно в город, по делам.

Свет электрики подключили после обеда следую-щего дня. Газ, вода, отопление… Господи, никогда не думал, что квартира может обходиться так дорого. Игорёк, как собачка на верёвочке, таскался за мной по всем магазинам-бутикам. Из мебели у него был только продавленный и уже не раскладывающийся диван эпохи «нэпа» и одно облезшее кресло в ближней от кухни комнате. Другая комната была постоянно закрыта и что там было, я не знал, полагая, что хозяин, если захочет, сам объяснит что там и как.

Выкинули на помойку старый хлам. Завезли новую кровать с шикарным пружинящим матрасом, диван с расцветкой, отливающей сталью, а к нему два кресла в тон, да ещё высокий торшер с мягким зелёным светом. По ходу Игорь рассказал, что всю родительскую антикварную мебель и обнаруженные в квартире драгоценности пришлось no-дешёвке продать, чтобы достойно захоронить прах родителей здесь, на родине, так как тётя, на той, исторической родине, почему-то враз прикинулась бедной овечкой и ничем ему не помогла.

Ты б женился, Игорёк, а то как-то невесело живёшь.

Советчик нашёлся. Ты ведь сам холостяк. А что до меня… Понимаешь, Вадик, есть такое дело, которое, можно сказать, стало делом всей моей жизни.

Так уж и всей, – с иронией заметил я.

Именно так. Вот ответь мне, Таран, ты алчный человек?

Нет, я помнил, что Игорь школу закончил с золотой медалью, что его после блестящей учёбы в университете с руками и ногами хотел забрать Бостонский институт каких-то там наук, но чтобы вот так без всякого перехода, на философскую тему переключиться?! Впрочем, у вундеркиндов, видимо, мысли всегда в разные стороны скачут.

В смысле, жадный?

Ну, можно и так сказать. Так вот, я сам за тебя отвечу – ты не алчный человек. Вот там, как ты говоришь, на моей исторической родине гость никогда не придёт со своей выпивкой и закуской. Понимаешь, ни-ког-да! И хозяйка, разве что в большой семейный или религиозный праздник накроет более менее приличный стол, за которым тебе в лучшем случае не дадут умереть с голода. Но не в этом, конечно, признак алчности. Это, скорее всего бережливость, ну может, немного и жадность. Только у нас в России, даже в наши непростые времена, можно с одинаковым успехом умереть от холода-голода под забором или от перепити-переедания за столом, причём хоть дома, хоть в гостях. У нас здесь, друг мой, резьба по жизни другая. Если у них там, – он ткнул пальцем в окно, – правая, то у нас обязательно левая.

Ты к чему клонишь, философ? – я закрутил послед-ний шуруп крепления новой вешалки в коридорной нише.

Я не философ, а учёный-генетик и, между прочим, уже известный учёный. Но кому сейчас нужны мои знания и умения? Ещё, будучи в аспирантуре я рабо-тал над одной темой…

Он нервно передёрнул плечами и перешёл на шёпот.

Мне удалось… – Вайтенберг, словно испугавшись своих слов, немигающее посмотрел мне в глаза, – мне удалось определить и разложить по полочкам ген алчности, понимаешь?

Это мне, господин учёный, мало о чём говорит. Нет, не подумай, что я такой уж тёмный и забитый. Слышал я, конечно, и про опыты с клонированием, и про стволовые клетки, но если честно, для меня это такая лабуда…