Избранное

Взглянул сначала на девчонку, потом на омоновца и сказал:

– Она со мной. – И обратился к девчонке: – Говорил, чтобы тут не торчала. Подождала бы где-нибудь там…

Он прошел вперед и через несколько шагов оглянулся. Девчонка успела отделаться от удивленного омоновца и выскочила из гостиницы.

Они спустились по ступенькам и свернули на «Охотный ряд». Был светлый и свежий летний вечер. После дождя легко дышалось.

– Вот пристали, паразиты, – сказала девчонка. – Ща бы они меня забрали.

Сергей взглянул в ее большущие, с поволокой, темные глаза и подумал: «В следующий раз заберут». Он ожидал, что девчонка сразу кинется вниз в метро, а она шла рядом, чуть подняв голову, будто считала про себя.

– Я, собственно, просто так… – сказал он. – Можешь улепетывать. Она продолжала идти рядом, смотрела перед собой и говорила:

– Денёк сегодня… Ну, ничего не ладилось! Как назло!.. А меня, между прочим, Гретой зовут.

– Это, наверное, творческий псевдоним, – сказал он.

– Как тебе сказать… Может быть. А ты, наверное, не просто так именно меня захотел выгородить? – спросила она.

– Даже не знаю, – ответил он, помолчав. И заметил, что это ее расстроило.

– Я у гостиницы подружку ждала, – сказала она.

Они проходили мимо уличного кафе. Играла музыка.

– Хочешь, посидим немного? – предложила она.

– Нет настроения, – ответил он.

– А я бы посидела, – сказала она. – Музыка хорошая. Меня раз под нее мать отлупила.

Всем своим видом она показывала, что не торопится. Шла рядом с ним, иногда чему-то улыбалась и легко касалась его локтем.

– Ты в гостинице работаешь? – спросила она.

– Нет, заходил, приятеля навещал, – ответил он.

– Подружка недавно с одним человеком познакомилась, – сказала она. – Совершенно случайно, на улице. И такой хороший человек оказался. Своя фирма. В Москве сейчас живет.

– Бывает, наверное, – сказал он.

– А ты когда-нибудь у гостиницы с девчонками знакомился? – спросила она.

– Это как? – не понял он.

– Ну, покупал себе кого-нибудь?

– Не покупал. Не люблю безразличия в женских глазах, – ответил он.

– Как это? – не поняла она.

– Так вот получается, – сказал он.

– Я тоже не люблю безразличия, – сказала она. – Не терплю просто. И вот ты! Не просто же так ты решил меня от мента оттащить?

– Не просто, не просто, – сказал он. – А здесь мне – на другую сторону. Так что – пока! Да?

От неожиданности она растерялась. Он невесело подморгнул ей на прощание и отвернулся.

В этой вспорхнувшей перед ним судьбе его не интересовало ничего.

После праздников

Когда самолет приземлился, в аэропорту шел дождь. Этот мерный и светлый, благородный дождь сопровождал их все время, пока дожидались автобуса, сидя на чемоданах под козырьком вокзала, пока ехали по пятнистым, желто-зеленым, выцветшим долинам. У самых предгорий небо вдруг расчистилось и за тонкими серенькими облаками замаячило бледно-белое солнце. Но в ущелье стало сумеречно. Дорогу впереди надолго затянуло тягучей матовой жижей тумана.

На третьем часу пути почти все пассажиры спали, откинувшись на спинки кресел, в расстегнутых пальто и отброшенных на плечи шарфах. Было жарко, пахло гарью и бензином.

Они с Лешкой долго читали. Иногда отрывали глаза от страниц, показывали друг другу за окном что-нибудь примечательное – свору громадных псов, мчащихся по улице; непривычного вида, бараком вытянутый, высокий дом; мальчишек верхом на осликах. Но потом Лешку тоже сморило – опустил голову ей на плечо и заснул.

Выше по ущелью туман пропал и вокруг плотно расстелилась режущая глаза снежная белизна. Дорога и лохматая речушка виляли, то и дело пересекались, заставляли автобус грохотать по очередному мосту, прижимаясь всей своей тушей почти к самому его краю. А с обеих сторон, пропадая в высоте, нависали белые, с темными родимыми пятнами отвесных скал, горы.

Горячевы выехали на день раньше. Обещали узнать, когда приходит автобус, и встретить у гостиницы. Но то ли забыли, то ли поленились. А когда после обеда возвратились с Лешкой к себе в номер – стук в дверь. Заявляются оба – и Ленка и Димка. Ахи, обнимания, целования, будто год не виделись. Оленька, извини ради бога – катались, только что вернулись. И сразу сто вопросов: как доехали? без приключений? в аэропорту не сидели? не мутило в самолете? Ну а здесь вам как?

За окном крутая, снизу поросшая щетиной леса, а выше яркая, в бликах снегов и тенях скал Донгуз-Орун с маленькой папахой салатово-зеленого ледника набекрень. И рядом вершины, еще и еще. А между ними рекой спускается вниз далеко видимая с их восьмого этажа широкая полоса сплошного соснового леса – Баксанское ущелье.

– Это еще что! Вот мы вас завтра на канатке поднимем. На Эльбрус посмотрите, если облачности не будет. Из «Ая», – кафе такое на самом верху, – виден, как на ладони. Позагораете на склонах. Сегодня погода была – прелесть. Мы вон с Димкой какие красные. Вы после этого места ни на какое море больше не захотите. Кстати, здесь столько знакомых собралось! Вчера ребят встретили, с которыми в прошлом году вместе катались. А Сквозняков, оказывается, только три дня еще пробудет, какие-то у него срочные дела в Москве. Сегодня вечером все соберемся в ресторане. Так что подтягивайтесь.

– Не знаем. С дороги все-таки.

– Да хватит жмотничать. Можно раз в год и в ресторане посидеть.

– Не в деньгах дело. Посмотрим, может быть, придем.

Но как только они ушли, достала из чемодана вещи, собралась гладить. Лешка посмотрел выразительно: ну, бабы… А только что говорила…

Сквозняков узнал, что она вышла замуж, и позвонил. Но не с поздравлениями, просто поболтать. Говорил: «Н-да, расстроила ты меня. Ну, да ладно. Давай, как говорится, дружить семьями, когда я женюсь… В гости друг к другу будем ходить. И на крестины пригласить не забудь».

Потом еще какое-то время давал о себе знать перед Новым годом и в день ее рождения: «…так что желаю вам, чтобы обожаемый муженек вас холил и лелеял, доверял, не проверял и бил только за дело. Алло, Оль, ты слушаешь? – И уже другим тоном, на лирический лад. – Не знаю, уместен ли мой звонок, но все-таки, наверное, приятно знать, что тебя помнят и любят…». Ее тянуло отвечать сухо и колко.

В тот раз она поругалась с Лешкой и он пропал на две недели – жил у своей матери. А в день ее рождения пришел мириться, даже цветы принес. Она так все это время злилась, что не устроила ему амнистии. Наорала, даже замахнулась его же букетом и выгнала; вернее, после ее слов: «Можешь катиться и вообще сюда не приходить», – он повернулся и хлопнул дверью. Гостей не приглашала. Родителям сказала, что пойдут отмечать в ресторан, подружкам – что уезжают. Сидела одна, как сова. К телефону не подходила. Ждала, что Лешка все же вернется. А когда уже часов в девять позвонили, взяла трубку. Как чувствовала – звонил Сквозняков. Выслушивала его громоздкие тирады, благодарила, говорила что-то сама и все собиралась с духом сказать, что сидит одна. И знала, как Венька отреагирует: велит выходить из дома и ждать, примчится, потащит куда-нибудь в кафе и будет без умолку болтать.

Разговор пора было заканчивать и Венька сказал: «Слушай, я тут треплюсь, а ведь тебя гости ждут. Ну, пока. Созвонимся еще». Она попрощалась, положила трубку и начала представлять, что могло бы произойти потом, когда Венька пошел бы ее провожать. Скорее всего, она сказала бы: «Не надо». Или спросила: «Ты за этим, что ли, так шустро примчался?». Хотела бы она в этот момент на него посмотреть.

Когда только познакомились и Венька ехал ее провожать, он ей не особенно нравился – просто симпатичный парень. Но телефон дала – пусть звонит. Дня через три позвонил. Куда-то ходили, кажется, в кино. С ним было интересно – без конца что-нибудь рассказывал. Но заметила – сам слушать не любит. Только начинала что-нибудь говорить, делался скучным, мог задуматься и рассеянно смотреть по сторонам. Она злилась и зареклась никогда ему ничего не рассказывать.

Звонить он стал чуть ли не каждый вечер. Разговоры получались дружелюбными, но натянутыми и чопорными. Он старался развлечь, болтал, не переставая, и быстро надоедал. Но слушала, что-то удерживало бросить трубку. Как-то столкнулась с ним около своего дома. Объяснил: не мог дозвониться, но очень хотел увидеть и приехал, больше часа дожидался. И вдруг растрогалась, даже, кажется, вскрикнула: «Правда?». Заскочила к себе, чтобы бросить портфель, схватила на кухне яблоко, что-то наврала на ходу удивленной матери и побежала к нему. А вернулась домой около двух ночи. Прошли по всему городу и еще сколько времени простояли в подъезде. Вот уж есть что вспомнить. Такой идиотский восторг не забывается.

А через две недели под вечер, в будний день, вдруг решают ехать к нему на дачу. В общем-то это больше ее затея, чем его. Он вроде бы и предложил, но когда она согласилась, заколебался: стоит ли? Конец марта – холодно, на даче всю зиму не топили. Она сказала с обидой: «Ну, как хочешь». И он согласился. Уже с Ярославского вокзала позвонила домой, сказала, что будет ночевать у Вальки – телефона у той не было, не проверить.