Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Воспоминания петербургского старожила. Том 1
Владимир Петрович Бурнашев

Россия в мемуарах
Журналист и прозаик Владимир Петрович Бурнашев (1810-1888) пользовался в начале 1870-х годов широкой читательской популярностью. В своих мемуарах он рисовал живые картины бытовой, военной и литературной жизни второй четверти XIX века. Его воспоминания охватывают широкий круг людей – известных государственных и военных деятелей (М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, А. П. Ермолов, В. Г. Бибиков, С. М. Каменский и др.), писателей (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, О. И. Сенковский, А. С. Грибоедов и др.), также малоизвестных литераторов и журналистов. Мемуары особенно интересны тем, что их автор тщательно фиксировал слухи, сплетни и анекдоты, циркулировавшие в русском обществе второй половины XIX века. Репутации литераторов того времени, быт, балы, развлечения, литературные салоны, кулинария, одежда – все это в воспоминаниях Бурнашева передано ярко и достоверно. В книгу вошла также не публиковавшаяся ранее статья выдающегося литературоведа Ю. Г. Оксмана о Бурнашеве.

Владимир Петрович Бурнашев

Воспоминания петербургского старожила

Том 1

Анекдотист и летописец слухоВ

Придет пора, и ты, как все, умрешь,
Но смерть твоя не даст газетам пищи,
И гроба твоего на городском кладбище
Не окружит печально молодежь.
Случевский не почтит тебя своим куплетом,
Как гробовщик-поэт, – вот жребий твой каков!
И вместо всех торжественных венков
Два-три приятеля лишь явятся с «букетом»…

    Стихи Д. Д. Минаева на смерть В. П. Бурнашева[1 - Цит. по: Либрович С. Ф. На книжном посту. Пг.; М., 1916. С. 31.]

В этом предисловии я не ставлю задачу описать жизненный путь В. П. Бурнашева, он сам это сделал в помещенном далее автобиографическом очерке «Мой литературный формуляр и нечто вроде acquit de conscience: кто такой в литературной петербургской братии Владимир Петрович Бурнашев». Не буду я давать и общую характеристику воспоминаний Бурнашева, поскольку это хорошо сделано Ю. Г. Оксманом, статья которого для планировавшегося, но не изданного сборника воспоминаний Бурнашева впервые публикуется сразу после моего предисловия. Здесь я хотел бы показать, как получилось, что воспоминания Бурнашева, обладающие, при всех их недостатках, и немалыми достоинствами, до сих пор почти не переиздавались и никогда не выходили отдельным изданием.

У мемуаристов, как и у поэтов и прозаиков, складывается определенная репутация, которая определяет, будут ли в дальнейшем переиздавать их произведения. Но тут, помимо литературной ценности, есть еще дополнительный критерий оценки: достоверность. В результате одних мемуаристов ценят высоко, нередко переиздают, всюду цитируют и относятся к ним с полным доверием. Воспоминания других навсегда остаются на страницах старых журналов, и лишь время от времени добросовестный историк обращается к ним в поисках нужных сведений. И, наконец, третьи, подобно первым, также приобретают известность, но специфическую, «геростратовскую» – как фальсификаторы, лгуны и мошенники. Использовать их публикации в научной работе считается дурным тоном. Если не выходить из круга литературных воспоминаний, то в качестве представителей первой категории можно назвать А. И. Герцена, И. И. Панаева, П. В. Анненкова; второй – Р. М. Зотова, А. В. Старчевского, Р. И. Сементковского; третьей – А. Е. Грена, О. Н. Смирнову, фальсифицировавшую «Записки» своей матери А. О. Смирновой, П. П. Вяземского, автора писем и записок Оммер де Гелль. Один из известнейших мемуаристов, нередко относимых к последней группе, – Владимир Петрович Бурнашев (1810–1888).

За свою долгую жизнь ему пришлось служить на самых разных поприщах (в министерствах финансов, военном, государственных имуществ, внутренних дел и т. д.) и писать на разнообразные темы. В начале своего литературного пути он был журналистом, печатавшим в «Северной пчеле» широко читавшиеся статьи о русских предпринимателях и изобретателях из «народа». Потом переквалифицировался в детского писателя, автора художественных и познавательных книг[2 - См. подробнее: Хеллман Б. Сказка и быль: история русской детской литературы. М., 2016. С. 60–64.]. После этого он редактировал такие периодические издания, как «Эконом» и «Труды Императорского Вольного экономического общества», и опубликовал немало книг на хозяйственные темы.

Дебютировал Бурнашев в мемуарном жанре в конце 1850-х гг. и продолжал печатать воспоминания в начале 1860-х гг.[3 - См.: Сдача архивных дел // Иллюстрация. 1858. № 36. С. 167, 170. Подп.: Вениамин Зедзет; Начальнические любезности (Из воспоминаний петербургского старожила) // Иллюстрированный листок. 1862. № 41. С. 366–368; № 42. С. 389–393. Подп.: Вениамин Зетзет; История с билетом (Из воспоминаний петербургского старожила) // Иллюстрированная газета. 1863. № 24. С. 378–379; № 25. С. 392–395. Подп.: Вениамин Игреков, и др.], но фамилии персонажей в них были изменены, к тому же издания, в которых он печатался, были адресованы не элитарной публике, а небогатым и не очень образованным людям, поэтому их не замечали в литературной среде.

Оказавшись в конце 1860-х гг. без службы и гарантированного дохода, он, стремясь заработать на кусок хлеба, подрядился помогать известному дирижеру и композитору князю Ю. Н. Голицыну в подготовке воспоминаний для публикации, превращая устный рассказ на французском языке в письменный русский текст[4 - См.: Голицын Ю. Н. Прошедшее и настоящее // Отечественные записки. 1869. № 10, 11. Отд. изд. – СПб., 1870.]. Полугодовые беседы (нередко о скабрезных сюжетах) с хорошо информированным князем помогли Бурнашеву, как он вспоминал впоследствии, «узнать много интересных подробностей о высшем петербургском обществе»[5 - Бурнашев В. П. Три рассказа покойного кн. Ю. Н. Голицына // Биржевые ведомости. 1873. № 196.]. В эти годы резко усилился интерес читателей к мемуарам (в 1863 г. возник журнал «Русский архив», в 1870 г. – «Русская старина»), и в начале 1870-х гг. Бурнашев решил попробовать проникнуть в толстые журналы. Дебютировал он в 1871 г. в журнале «Заря» мемуарными очерками об А. А. Аракчееве и вечерах у Н. И. Греча; публикации эти имели успех. В. П. Буренин отмечал, например, что в «Четвергах у Н. И. Греча» «довольно рельефно обрисованы Греч и его сотоварищ по журнальным подвигам Булгарин, живо представлены петербургские литературно-художественные нравы того времени»[6 - Z. [Буренин В. П.] Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. 1871. № 159.]. Редакции лучших журналов стали охотно предоставлять ему свои страницы[7 - См.: Из воспоминаний петербургского старожила. I. Аракчеев и крестовская карусель. II. Четверги у Н. И. Греча // Заря. 1871. № 2, 4. Подп.: В. Б.; Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. № 9–11. Подп.: Петербургский старожил В. Б.; Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности. 1834–1850 // Там же. 1872. № 5–10, 12. Подп.: Петербургский старожил В. Б.; Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников // Русский архив. 1872. № 9; Воспоминания о некогда знаменитом театре графа С. М. Каменского в г. Орле // Дело. 1873. № 6. Подп.: Гурий Эртаулов, и др.]. Печатал он свои мемуары и в газетах «Русский мир» и «Биржевые ведомости». Теперь Бурнашева заметили, и литературные обозреватели стали писать о нем с похвалой. Первые рецензенты находили в его воспоминаниях «множество любопытных подробностей анекдотического характера и весьма оригинальный тон всего рассказа»[8 - А. О. [Авсеенко В. Г.] Очерки текущей литературы // Русский мир. 1872. № 221.] и отмечали, что они, «кроме занимательности своей, имеют еще значение как весьма важный материал для изучения литературных нравов описываемой эпохи»[9 - Журналистика и библиография // Биржевые ведомости. 1872. № 224. Подп.: М. Н. См. также: Парголовский мизантроп [Скабичевский А. М.] Мысли и впечатления, навеваемые текущею литературою // Отечественные записки. 1874. № 7. Отд. 2. С. 99; Очерки современной журналистики // Одесский вестник. 1872. № 252. Подп.: С. Г-В. [С. Т. Герцо-Виноградский].]. Буренин писал, что «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850» «очень любопытны: они знакомят нас с особой журнальной чиновничьей средой той эпохи, когда процветала знаменитая „Пчелка“ с двумя не менее знаменитыми редакторами»[10 - Он же. Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. 1872. № 212.].

Однако вскоре грянул гром: и герои воспоминаний, и люди, хорошо помнящие и знающие описываемую эпоху, стали отмечать многочисленные ошибки в датах и именах, неточности и т. д. А. И. Подолинский доказывал, что информация о нем в очерке «Мое знакомство с Воейковым» не соответствует действительности[11 - Воспоминания А. И. Подолинского. По поводу статьи г. В. Б. «Мое знакомство с Воейковым» // Русский архив. 1872. № 3/4. С. 856–865.]. В большой статье в «Русском мире» приводились десятки примеров ошибок и неточностей Бурнашева[12 - Замечания на некоторые статьи из воспоминаний Петербургского сторожила В. Б. // Русский мир. 1872. № 217, 218. 22, 23 авг. Подп.: А. Р.]. В. П. Буренин советовал журналам, в которых печатается Бурнашев, «тщательно выметать из них всю ненужную и обильную труху и оставлять лишь действительные и характеристичные факты и эпизоды»[13 - Z. [Буренин В. П.] Журналистика // Санкт-Петербургские ведомости. 1872. № 212. 7 окт. См. также: Заметка // Русский мир. 1872. 25 окт. Подп.: Б.; Сербинович К. Заметка об отношениях Н. М. Карамзина к А. Ф. Воейкову // Русская старина. 1872. № 1. С. 147–149.].

Критические замечания были вызваны характером работы Бурнашева, который беллетризовал и сюжетизировал материал, сводя вместе персонажей, которые не могли тут собраться одновременно, и помещая длинные беседы, которые он не мог, разумеется, помнить. Но волна критики была вызвана не только и не столько этим. Дело в том, что Бурнашев был нетактичен и печатал сведения, которые компрометировали покойных влиятельных людей.

Бурнашев утверждал, что травлю организовали потомки Д. Г. Бибикова, Е. Ф. Канкрина и др. лиц, о которых он сообщал, в частности, и нелестно характеризующие их сведения. Проверить это мы не можем. Но один его враг хорошо известен – это П. А. Вяземский. Когда П. И. Бартенев опубликовал в своем журнале «Русский архив» очерк Бурнашева о Лермонтове, Вяземский всячески старался воздействовать на него, чтобы тот прекратил печатать бурнашевские мемуары. 6 марта 1872 г. он писал Бартеневу[14 - РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Ед. хр. 564. Л. 139–147.], что Бурнашев «известный враль и лжец». 14 марта 1872 г. по поводу очередной публикации Бурнашева он повторил: «Враль Бурнашев продолжает врать»[15 - Цит. по: Ивинский Д. П. Князь П. А. Вяземский: материалы к историко-литературной биографии. М., 2020. С. 131.]. Его племянник, Н. П. Барсуков, писал Бартеневу 18 сентября 1872 г.: «На днях я получил <…> письмо от кн. Вяземского, в котором он, как я и ожидал, негодует – за впущение в „Русский архив“, в сей священный ковчег старины нашей, „враля“ Бурнашева, который прославился своими лживыми и холопскими сплетнями»[16 - Цит. по: Федута А. Сюжеты и комментарии. Вильнюс, 2013. С. 97–98.]. В том же году Вяземский написал две эпиграммы на Бурнашева[17 - См.: Русская эпиграмма: (XVIII – нач. XX в.) / Сост. и примеч. М. И. Гиллельсона, К. А. Кумпан. Л., 1988. С. 233–234. Вторая эпиграмма тут неверно датирована 1874 г., правильно: 1872 г. См.: Федута А. Указ. соч. С. 99.]. В письме от 20 сентября 1872 г.[18 - РГАЛИ. Ф. 46. Оп. 1. Ед. хр. 564. Л. 459–460 об.] Вяземский продолжал свои инвективы против Бурнашева и прислал Бартеневу еще одну эпиграмму: «…охота была пускать Вам в „Архив“ такого враля и лжеца, как Бурнашев[19 - Имеются в виду следующие очерки Бурнашева: «Листки из памятной книжки» (1872. № 7/8. Стлб. 1606–1612) и «Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников» (1872. № 9. Стлб. 1770–1850).]. Подобное отсутствие критической оценки и снисходительность могут подорвать доверие читателей к прочим документам, которые Вы у себя печатаете. <…> Что за сумбур и как могли Вы всё это напечатать. <…> вот еще маленькая отрыжка Вашему Бур или Врунашеву.

Быль молодцу, согласен, не укора[20 - Эта поговорка взята Бурнашевым в качестве эпиграфа к заметке «Qui pro quo с А. И. Подолинским» (Русский архив. 1872. № 7/8. Стлб. 1606–1612), в которой он отвечал на критический отклик Подолинского.],
Но ложь укорой быть должна для молодца,
А в россказнях твоих и врешь ты без разбора,
И лжешь ты без конца».

Бартенев оправдывался в письме от 26 сентября 1872 г.[21 - РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 1407. Л. 130–131 об. Приношу искреннюю благодарность Л. И. Соболеву за предоставление копий писем Бартенева Вяземскому, цитаты из которых приведены в тексте со ссылками на РГАЛИ.]: «…все доселе напечатанные в разных местах статьи его перебывали у меня в руках; я три года ему отказывал у себя помещение; но видя, что и „Р[усский] вестник“, и „Заря“, и „Русский мир“ печатают мною отвергнутое, и статьи эти, несмотря на их фривольный тон, жадно читаются, решился я дать место двум-трем, по моему мнению, невиннейшим». Однако под давлением Вяземского он все же прекратил публикацию воспоминаний Бурнашева.

Бурнашев всячески отбивался, полемизируя с критиками[22 - См.: Ответ петербургского старожила на замечания графа А. Е. Канкрина // Русский мир. 1872. № 50; Еще несколько слов в ответ графу А. Е. Канкрину // Там же. 1872. № 64; Чудо-юдо в современной журналистике «Русского мира» // Биржевые ведомости. 1872. № 236; Наипоследнейшее объяснение с г. Комаровым // Биржевые ведомости. 1872. № 338, и др.], но делал это тоже нетактично и только усугублял ситуацию.

Все упреки Бурнашеву были резюмированы в статье газеты «Гражданин». Там утверждалось, что «все его публикации отличались и отличаются <…> тоном полной самоуверенности в непогрешимости заключающихся в них рассказов, с категорическими подтверждениями, что все пишущееся автором основано на современных этим происшествиям памятных его записках. <…> [Однако] фактами, цифрами, ссылками на источники сокрушено было в прах разными лицами и в разных статьях почти все, что рассказывал г. Бурнашев. <…> Доказано было несомненно, что все рассказы г. Бурнашева, так сказать, кишат несообразностями, всякого рода анахронизмами, явными выдумками, решительными невозможностями». Автор, называя публикации Бурнашева «современной хлестаковщиной», предлагал «закрыть для нее доступ к изданиям»[23 - Современная хлестаковщина // Гражданин. 1873. № 3. Подп.: Давнишний обыватель Петербурга. Бурнашев считал автором статьи П. А. Вяземского (см. его письмо В. Р. Зотову от 28 сентября 1875 г.: ИРЛИ. Ф. 548. № 28. Л. 128 об.), что вполне вероятно, поскольку издатель «Гражданина» В. П. Мещерский был родственником Вяземского (его бабушка по матери была сводной сестрой Вяземского) и они поддерживали общение (см. их переписку: https://philolog.petrsu.ru/grazhdanin/meschersky/vazemsky/vazemsky.html).].

Маловлиятельный «Гражданин» был поддержан авторитетной газетой «Голос», фельетонист которой писал: «Сколько ни указывали этому „петербургскому старожилу“, что его „Воспоминания“ полны всевозможных несообразностей, сколько ни советуют ему, чтоб он перестал лгать и путать, г. Бурнашев продолжает свое делать, болтает без умолку, перепутывает события, рассказывает то, чего не было и быть не могло, благо язык без костей <…>»[24 - – р [Ковнер А. Г.] Литературные и общественные курьезы // Голос. 1873. № 32.].

Призыв был услышан, и с 1874 г. Бурнашева почти перестали печатать в газетах. Он попытался публиковаться под псевдонимом. Но это не помогло: характер письма Бурнашева был таков, что его сразу же узнавали. В. П. Буренин писал: «Выдумки г. Бурнашева были неоднократно разоблачены в печати; журналы и газеты, печатавшие прежде на веру воспоминания его, убедившись в их вымышленности, перестали принимать статьи „Старожила“. Г. Бурнашев, вследствие мер предосторожности, принятых журналами, исчез из печати; читатели, введенные в заблуждение баснями г. Бурнашева, успокоились и даже забыли его. И вот вдруг в „Деле“ появляется г. Гурий Эртаулов – совершенный двойник г. Бурнашева: та же манера повествовать о вздоре с невероятными мелкими подробностями, то же обилие неестественно длинных разговоров, происходивших полвека назад, наконец, то же игривое участие личности автора во всех воспоминаемых событиях»[25 - Санкт-Петербургские ведомости. 1873. № 198.].

В довершение всего Бурнашев, испытывая безденежье, поступил в июне 1874 г. на службу в канцелярию III отделения. Хотя прослужил он там всего два месяца и занимался исключительно канцелярской работой, это стало известно в литературном мире и резко ухудшило отношение к нему. Он писал по этому поводу: «…общение мое с многими лицами, расположенными ко мне прежде, сделалось как-то натянутым с тех пор, как лица эти узнали о моем двухмесячном нештатном пребывании в стенах 3-го отделения <…>»[26 - Бурнашев В. П. Два месяца занятий, по найму, в I экспедиции 3-го отделения С. Е. И. В. канцелярии в июне и июле 1874 г. // ИРЛИ. № 30934. Л. 3–4.].

В результате после 1875 г. мемуаристике Бурнашева доступ к печати был вообще закрыт. Он вернулся к детской литературе и к публикациям по сельскому хозяйству (во второй половине 1870-х – первой половине 1880-х Бурнашев печатался в «Земледельческой газете», журналах «Сельское хозяйство», «Природа и охота», детском журнале «Игрушечка», «журналах для народа» «Досуг и дело» и «Чтение для народа»); М. Н. Каткову он писал 8 июня 1885 г.: «…я поневоле пробираюсь лишь около детских, около иллюстрированных и около специально народных журналов»[27 - ИРЛИ. Ф. 262. Оп. 1. № 10. Л. 4.].

Мемуарное наследие Бурнашева не ограничивается опубликованными работами. В Пушкинском Доме в его личном фонде (Ф. 412) сохранилось большое число никогда не печатавшихся его мемуарных очерков, написанных во второй половине 1880-х гг. В последние годы жизни Бурнашев дарил и продавал свои не находящие сбыта воспоминания Лескову. Судя по всему, часть очерков он писал по прямому заказу Лескова, причем не для публикации, поскольку они были посвящены такой табуированной в русской литературе и журналистике теме, как секс. Лесков, познакомившийся с Бурнашевым в 1872 г. в доме В. В. Комарова, издателя и редактора газеты «Русский мир», в дальнейшем помогал ему публиковать воспоминания, в последние годы жизни Бурнашева, когда тот находился в жестокой нужде, печатно призывал помочь престарелому писателю[28 - См. опубликованные анонимно заметку в разделе «Хроника» «Нового времени» (1887. № 4201. 8 нояб.) и заметку «Больной и неимущий писатель» в «Петербургской газете» (1887. № 323. 24 нояб.), а также статью «О литературных калеках и сиротах» (Петербургская газета. 1887. № 326. 27 нояб.).], навещал умирающего Бурнашева, а после смерти писал о нем в рассказе «Загон» и посвятил ему статью «Первенец богемы в России»[29 - Исторический вестник. 1888. № 6. С. 534–564. Об их переписке и пометах Лескова на рукописях Бурнашева см.: Клочкова Л. П. Рукописи Н. С. Лескова: Научное описание // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. Л., 1973. С. 13–15, 92–94.].

Это было не случайно. Помимо простой жалости к старику и присущего Лескову интереса к неординарным людям, здесь сказались следующие обстоятельства. Во-первых, это был для Лескова своего рода земляк, поскольку в юности Бурнашев жил в Орле, и он оставил ряд колоритных характеристик орловской жизни конца 1820-х гг. Во-вторых, своими чертами характера и литературной судьбой Бурнашев напоминал Лескова – те же неуживчивость и конфликтность, та же литературная неприкаянность и «внелагерность», тот же интерес к анекдотической истории и историческому анекдоту. Б. М. Эйхенбаум, который изучал творчество Лескова, записал в дневнике в 1923 г., что мемуарист и журналист «[П. В.] Быков советовал обратить большое внимание на Бурнашева – к нему Лесков ходил черпать вдохновение, пользуясь его бесконечными анекдотами и пр.»[30 - Эйхенбаум Б. М. Дневник // Филологические записки. 1997. Вып. 8. С. 243.] Есть основания полагать, что в работе над «Левшой» и «Тупейным художником» Лесков отталкивался от публикаций Бурнашева[31 - См.: Бухштаб Б. Об источниках «Левши» Н. С. Лескова // Русская литература. 1964. № 1. С. 60–64; Лепёхин М. П. Бурнашев В. П. // Русские писатели 1800–1917: биографич. словарь. Т. 1. С. 371.].

На волне успеха своих журнальных и газетных публикаций Бурнашев в 1873 г. подготовил книгу «Воспоминания петербургского старожила». Л. Н. Павлищеву он писал, что продал ее издателю М. О. Вольфу в октябре 1873 г. за 800 р. и в конце 1875 г. она должны быть издана в нескольких томах[32 - ИРЛИ. № 30934. Л. 8.]. Рукопись состоит из трех частей: I «Воспоминания „петербургского старожила“ из его жизни общественной, служебной и литературной (1820–30–40–50 и отчасти 60 годов)», II «Аракчеевщина под стенами Петербурга», III «Клуб анекдотистов и каламбуристов». В первую часть вошли многочисленные очерки, напечатанные Бурнашевым в журналах и газетах, во вторую – сокращенная версия книги «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850», которую он поместил в «Русском вестнике» в 1872 г., в третью – анекдоты[33 - См. пояснительную записку Бурнашева (РНБ. Ф. 114. Ед. хр. 7).], которые он печатал под таким названием в 1873 г. в «Биржевых ведомостях», а потом в «Петербургской газете», анекдоты из изданного им сборника «Энциклопедия весельчака» (1872–1873), многочисленные анекдоты, которые были вкраплены в его мемуарные очерки и которые он для предполагаемого издания вырезал (в прямом смысле слова) из них, а также ряд написанных для этого издания анекдотов, общим числом более двух сотен. Однако после резкой критики Бурнашева в печати Вольф не стал издавать его книгу.

Впоследствии Ю. Г. Оксман в июне 1931 г. подписал договор с издательством «Academia» на подготовку книги Бурнашева «Журналисты пушкинской поры» (с его предисловием и комментариями) со сроком выхода в 1934 г. В нее входили предисловие Оксмана, статья Лескова о Бурнашеве «Первенец богемы в России» и четыре обширных очерка Бурнашева («Воспоминания об А. Е. Измайлове», «Четверги у Н. И. Греча», «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания» и «Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников»), а также несколько приложений (аннотированный план статьи «Петербургские редакции и редакторы былого времени», фрагмент книги Бурнашева «Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850», содержащий воспоминания об О. И. Сенковском, список анекдотических миниатюр, которые Бурнашев предлагал написать для Лескова, две подобные миниатюры «Битвы Булгарина с Лисенковым» и «Настоящий петербургский Хлестаков М. С. Хотинский» и записка Бурнашева для Лескова о любовнице министра финансов Е. Ф. Канкрина). Книга была подготовлена и сдана в издательство[34 - См. рукопись книги, к которой приложен сопроводительный бланк издательства: РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 20.], однако не вышла. По-видимому, это было связано с тем, что тучи над издательством сгущались и после ареста его директора Л. Б. Каменева в декабре 1934 г. издательство выпускало преимущественно книги классиков или авторов, связанных с революционной деятельностью.

Поскольку репутация Бурнашева как автора недостоверных и местами лживых мемуаров прочно установилась, никто долгое время не делал попыток пересмотреть ее. Сошлюсь на такого выдающегося историка литературы, как Ю. Н. Тынянов, для которого Бурнашев – всего лишь «известный враль, автор <…> воспоминаний, которые терпеливо скомпонованы из низкосортн[ого] и фантастическ[ого] [материала]»[35 - Тынянов Ю. Н. О пародии [1929] // Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 303.]. М. И. Гиллельсон и О. В. Миллер отмечали, что в своих мемуарах Бурнашев «часто сбивался на передачу анекдота и не один раз был замечен в ошибках и неточностях»[36 - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текста и коммент. М. И. Гиллельсона, О. В. Миллер; вступ. ст. М. И. Гиллельсона. М., 1989. С. 543.]. Относительно недавно замечательный знаток пушкинской эпохи В. Э. Вацуро тоже писал про Бурнашева (правда, не для печати, а во внутреннем отзыве), что «он вполне заслуженно пользуется репутацией мистификатора; его так называемые мемуары в значительной части представляют собой собрание непроверенных слухов, отобранных по принципу наибольшей эффективности»[37 - В. Э. Вацуро: материалы к биографии. М., 2005. С. 275.].

Тем не менее ссылки на воспоминания Бурнашева и цитаты из них можно нередко встретить в статьях о русской литературе первой половины XIX в. или в комментариях к публикациям материалов этого периода. Наглядно демонстрирует эту двойственность отношения к воспоминаниям Бурнашева издание «А. С. Пушкин в воспоминаниях современников» (1974), подготовленное высококвалифицированными исследователями, где можно прочесть про один его мемуар, что он содержит «фальсифицированные в реакционном духе рассказы о Пушкине, Гоголе, Воейкове и Подолинском», и в то же время встретить ссылку на другой его мемуар как заслуживающий доверия источник[38 - А. С. Пушкин в воспоминаниях современников / Сост. и примеч. В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсона, Р. В. Иезуитовой, Я. Л. Левкович. М., 1974. Т. 2. С. 413, 483.].

Все это объясняет, почему опубликованные воспоминания Бурнашева не переиздавались, а неопубликованные – не печатались[39 - Исключением являются три небольшие публикации: [Фрагменты очерков «Четверги у Н. И. Греча» и «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания»] // Литературные салоны и кружки: Первая половина XIX века / Ред., вступ. статья и примеч. Н. Л. Бродского. М.; Л., 1930. С. 246–292; Михаил Юрьевич Лермонтов в рассказах его гвардейских однокашников // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текста и коммент. М. И. Гиллельсона и О. В. Миллер. М., 1989. С. 208–233 (со значительными сокращениями); Летописец слухов: неопубликованные воспоминания В. П. Бурнашева / Предисл., публ. и коммент. А. И. Рейтблата // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 162–174. Добавлю, что очерк Бурнашева о П. И. Шаликове был в сокращении включен в статью Н. Михайловой «Об одной книге из библиотеки Пушкина» (Альманах библиофила. М., 1987. С. 97–99), а очерк об А. П. Ермолове пересказан и частично перепечатан в статье Я. Гречишниковой «А. П. Ермолов в воспоминаниях В. П. Бурнашева» (Я – россиянин (Алексей Петрович Ермолов). Орел, 2002. С. 134–138).].

Однако С. А. Рейсер полагал, что «даже в сочиненных деталях В. Бурнашев верно передает быт и отношения описываемого им времени»[40 - Рейсер С. А. Монтаж и литература // Аронсон М. И., Рейсер С. А. Литературные кружки и салоны. Л., 1929. С. 12.], а стоило И. Л. Андроникову проверить на достоверность мемуарный очерк Бурнашева о Лермонтове, как выяснилось, что «мелких промахов у Бурнашева достаточно, но ни в чем серьезном <…> он с другими свидетелями не разойдется» и у него «заведомо ложных сообщений нет»[41 - Андроников И. Лермонтов: исследования и находки. М., 1977. С. 42, 48.].

Наша работа при комментировании текстов для настоящей книги привела к схожим результатам.

На мой взгляд, Бурнашев ничего не выдумывал с целью обмануть читателя. Он воспроизводил то, чему был свидетелем, пересказывал рассказы знакомых, а также слухи и анекдоты, которые бытовали в литературной среде. Однако его общение с литераторами было весьма фрагментарным, а деньги в первой половине 1870-х гг., когда в основном разворачивалась его мемуарная деятельность, ему были очень нужны, поэтому он растягивал и беллетризовал свои тексты, во-первых, вводя в них сюжет (описание литературного вечера или визита к писателю) и, во-вторых, используя печатные источники. При этом он приводит массу конкретных сведений, нередко совершенно не нужных для изложения. Память его порой подводит, а возможность проверять информацию в библиотеке у него была не всегда. В результате у Бурнашева события разных лет в ряде случаев синхронизируются, лица, никогда не собиравшиеся вместе, сводятся в одно помещение и т. д. Бурнашев может неправильно привести имя и отчество известного лица, ошибиться в датировке события, но сами блоки, из которых он «складывает» свою «конструкцию», достоверны, то есть события имели место или, по крайней мере, о них шла речь.

К схожим выводам пришел ученик Оксмана Н. И. Мордовченко, который в заметках об очерке Бурнашева «Мое знакомство с Воейковым в 1830 г. <…>» писал: «Бурнашев отличается от многих мемуаристов тем, что пишет с цитатами, библиографическими ссылками, с оглядкой на других очевидцев воскрешаемой эпохи. Эти ссылки не всегда точны, он много доверяет памяти, цитаты в большинстве случаев не прикрепляются к источникам, но везде – густая насыщенность материалом. <…> обращение к старым журналам, о которых идет речь в воспоминаниях, сверка цитат и упоминаний показывает, что Бурнашев не выдумывал, а работал на материале»[42 - РГАЛИ. Ф. 2567. Оп. 1. Ед. хр. 1265. Л. 2–2 об.].

Тут мы затрагиваем важную проблему мемуаристики. Дело в том, что разные аспекты воспоминаний могут быть в разной степени достоверны. Так, автор, будучи скрупулезно точным в датах и фактической стороне дела, может путем перестановки акцентов, «опущения» определенных деталей и т. п., даже избегая прямых оценок, дать событиям совершенно искаженную интерпретацию. С другой стороны, ошибаясь в деталях, мемуарист может исторически достоверно воссоздать атмосферу времени и репутации описываемых лиц. Нередко Бурнашев достаточно точно повествует о том, что видел и слышал сам, но наиболее ценен он там, где добросовестно фиксирует слухи, сплетни и анекдоты, циркулировавшие в русском обществе второй четверти XIX в. Сам слух может быть недостоверным, но он также является историческим фактом, и для правильного понимания событий прошлого нужно знать не только событийную сторону, но и то, что думали и говорили об этом современники. В этом аспекте Бурнашев незаменим: его многочисленные мемуарные очерки – настоящая энциклопедия слухов и афоризматически запечатленных литературных репутаций.

Так что, если не ждать от его рассказов точных датировок или описаний какого-то конкретного события, а использовать сведения о бытовавших в то время слухах и анекдотах (а они тоже являются литературным фактом), или о внешнем виде, или о репутации того или иного литератора, мы получим ценную информацию. Кроме того, по некоторым второстепенным печатным изданиям («Северный Меркурий», «Гирланда», «Le Furet»), характерным для литературного быта того времени, воспоминания Бурнашева – по сути единственный источник сведений.

Отдельно нужно остановиться на любви Бурнашева к анекдотам. Он их запоминал, записывал[43 - Бурнашев не раз писал, что фиксировал различные разговоры и анекдоты в записной книжке (см., например: Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. № 10. С. 602; № 11. С. 143; Воспоминания об А. Е. Измайлове // Дело. 1874. № 4. Паг. 1. С. 168. Подп.: Эртаулов). Правда, одновременно он утверждал, что его архив в 1864 г. сгорел (см.: Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. № 9. С. 278; Воспоминания об эпизодах из моей частной и служебной деятельности 1834–1850 // Русский вестник. 1872. № 12. С. 703).] и рассказывал. С. Ф. Либрович вспоминал: «Бурнашев был усерднейшим рассказчиком анекдотов из жизни писателей, государственных и общественных деятелей. В его анекдотах, хотя и не всегда достоверных и полных сплетен, было однако много интересных черточек для характеристики разных лиц»[44 - Либрович С. Ф. Указ. соч. С. 30.]. Первая треть XIX в. была периодом расцвета жанра салонного анекдота и славилась талантливыми их рассказчиками (Ф. В. Растопчин, Д. Е. Цицианов, В. И. Апраксин, А. М. Пушкин и др.). В салоны великосветские Бурнашев не был вхож, но нередко посещал менее значимые, а также литературные вечера (Н. И. Греча, А. Ф. Воейкова). Так или иначе, он располагал большим запасом анекдотов о русских литераторах, государственных и административных деятелях, военачальниках и т. д. В этом он не был одинок, ряд литераторов в ту эпоху собирали анекдоты: П. А. Вяземский, А. Е. Измайлов, А. С. Пушкин, Н. В. Кукольник и др., первые два из упомянутых даже публиковали их[45 - См., например: Вяземский П. А. Выдержки из записной книжки // Московский телеграф. 1827. № 6. С. 90–95; Он же. Северные цветы на 1829 год. СПб., 1828. С. 218–230; И. [Измайлов А. Е.] // Благонамеренный. 1818. № 1; 1819. № 5; 1821. № 1, 3, 6; 1824. № 1, 2; Он же. Смесь // Северная пчела. 1829. № 102.]. Но в их литературной деятельности это было маргинальной чертой, основную известность им приносили другие жанры.

Бурнашев же поставил анекдоты в центр своих писаний. Многими из них он заполнял воспоминания[46 - См., например, очерки «Мое знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания» и «Воспоминания об А. Е. Измайлове».], ряд его мемуарных очерков представляли собой один растянутый анекдот[47 - См., например: Невидимка уланский офицер // Биржевые ведомости. 1873. № 96; Рыцари-тамплиеры Невского проспекта (1829 г.) // Там же. 1873. № 136.], публиковал он и подборки анекдотов. Так, в 1872–1873 гг. он выпустил под псевдонимом И. Попов пятитомную книгу «Энциклопедия весельчака: Собрание 5000 анекдотов древних, новых и современных», а в 1873 г. вел в газете «Биржевые ведомости» рубрику «Клуб анекдотистов и каламбуристов».

Ряд исследователей считают, что в пушкинскую эпоху существовал анекдот как литературный жанр[48 - См.: Русский литературный анекдот конца XVIII – начала XIX века / Сост. и примеч. Е. Курганова, Н. Охотина; вступ. ст. Е. Курганова. М., 1990; Курганов Е. Литературный анекдот пушкинской эпохи. Helsinki, 1995 (переиздание в России: Анекдот и литературно-придворный быт. М., 2018); Белова Н. А. Литературный анекдот в русской прозе и периодике первой трети XIX в. Нижневартовск, 2008.]. С этим можно согласиться, но со значительными оговорками. Если, скажем, литературная сказка и литературная песня существуют независимо от фольклорных, то литературный анекдот – это обычно запись устного анекдота, пусть и литературно обработанная. Трудно представить себе, что кто-то специально создает анекдоты для публикации, а не для рассказывания. В печати анекдоты существуют или как запись устных анекдотов, или как элементы сложной литературной конструкции (например, «Table-talk» Пушкина или «Старая записная книжка» Вяземского, где анекдоты перемежаются воспоминаниями, размышлениями, остротами и т. д., создавая сложный синтез), или как основа для рассказа или короткой повести.

Иная ситуация сложилась в 1870-х, когда шли реформы (освобождение крестьян, судебная и военная реформы и др.) и быстро менялись образ жизни, бытовые условия и т. д. Как реакция на эти изменения усилился интерес к прошлому. Многие персонажи анекдотов 1820–1840-х гг. к тому времени умерли, кроме того, и цензурные требования существенно смягчились, в результате возникла возможность обнародовать анекдоты того времени уже не как современный, а как исторический материал.

Е. Курганов в своих работах о русском литературном анекдоте выделяет две линии в его развитии – аристократическую и буржуазную. По его мнению, «Вяземский, создавая апологию русской дворянской культуры, обосновывая ее особую цивилизаторскую миссию, подчеркивая, что эта культура выразилась не только в шедеврах искусства, но и в несомненной высоте форм быта („утонченность общежития“) <…> во многом опирался на литературный (историко-биографический) анекдот». В эти же годы (1830–1840-е) «беллетрист, драматург, поэт, художественный критик Н. В. Кукольник также стал собирать анекдоты. Причем отбор сюжетов проводился абсолютно целенаправленно, даже жестко, определяясь установкой на компрометацию блистательности придворно-дворянского быта, на резкое обнажение поверхностности российского европеизма и скрывающуюся под ним дикость нравов»[49 - Курганов Е. Литературный анекдот пушкинской эпохи. С. 186.].

Бурнашев был представителем второй линии, он по большей части стремился дезавуировать представителей аристократии и высокопоставленных чиновников. Особенно наглядно эта тенденция проявилась в тех анекдотах нецензурного характера, которые он писал не для публикации, а для Н. С. Лескова, платившего Бурнашеву за них, чтобы поддержать престарелого и не имеющего ни пенсии, ни заработка литератора и чтобы, возможно, использовать в своей литературной работе (как использовал он автобиографию «Мой литературный формуляр…», опубликовав ее со своими комментариями в очерке «Первенец богемы в России»).

Составляя настоящий сборник, я оказался в сложной ситуации. У меня не было возможности собрать в этом издании все мемуарные тексты Бурнашева, поскольку получилось бы не менее трех объемистых томов, на что не рассчитана данная серия и что потребовало бы очень трудоемкой работы. Кроме того, «ретроспективные» (по определению автора) тексты Бурнашева можно условно разделить на три части, причем если первые две (собственно воспоминания Бурнашева и воспоминания, записанные с чужих слов) можно отнести к числу мемуаров, то третья носит иной характер, представляя собой историко-литературные очерки, написанные на основе публикаций переписки и воспоминаний, как, например, обширный текст «Воспоминания об А. Е. Измайлове». О характере работы над этим очерком Бурнашев писал в 1867 г. В. Р. Зотову: «Воспоминания эти не вполне мои, так как я помню А. Е. Измайлова бывши тогда мальчиком очень небольшим; а переданы мне особою гораздо постарше меня и бывшею ему сродни. <…> Особа, мне сообщившая эти подробности и анекдоты, передала мне также очень много нигде не напечатанных и боявшихся строгости тогдашней цензуры стихотворений Измайлова (таких стихотворений в очерке нет. – А. Р.), а главное, полный за несколько лет экземпляр „Благонамеренного“ (журнал Измайлова. – А. Р.) с презанимательною картиною того времени и понятий тогдашних»[50 - ИРЛИ. Ф. 548. № 28. Л. 95.]. Для написания очерка об Измайлове Бурнашев помимо комплекта «Благонамеренного» использовал еще несколько источников: «Мелочи из запаса моей памяти» М. А. Дмитриева (Изд. 2. М., 1869), статью Е. Я. Колбасина о Д. И. Хвостове «Певец Кубры» (Время. 1862. Кн. 6), письма Измайлова И. И. Дмитриеву (Русский архив. 1871. № 7/8) и статью А. Д. Галахова в «Современнике» об издании сочинений Измайлова (1849. № 12; 1850. № 10, 11). Собственно воспоминаний, даже чужих, там очень мало.