Вижу поле

– Что, какого цвета? – удивленно спросила Зина. – В этот день она была на высоких каблуках, и похожа на королеву. Горбатый ног, стройные длинные ноги, завязанные в хвост волосы, румяные щеки, длинные ресницы, черно-зеленые глаза, как у змеи – в общем, весь набор красоты.

– Не надо переспрашивать, – сказал я, – это простой вопрос. Какого цвета ваши трусы.

– В смысле, были в тот день? – спросила она.

– Тогда был уже вечер, – сказал я.

– Ах, вечер! Вечером у меня трусов не было. Я, кажется, там все написала, что уже сама была без трусов, так как постирала их.

– Без сомнения, это прекрасные, более того, очень важные для дознания подробности вашей интимной жизни, – сказал я. – Но меня интересует только конкретно цвет.

– Зачем?

– Это может подтвердить, или опровергнуть правдивость ваших показаний, коллега.

– Ну, хорошо, – сказала она, и описала именно тот черный атласный цвет с красными полосочками.

– Кто-нибудь может это подтвердить? – спросил я.

– Сестра вас устроит?

– Без сомнения. Но ее сейчас нет. Она на занятиях, – сказал я. Ее сестра училась уже на третьем курсе, а мы только что поступили, как вы помните, на первый.

– Тогда может быть вот так подойдет? – и она подняла платье.

– Без сомненья, это те самые, – сказал я, облегченно вздохнув.

– Почему вы так тяжело вздыхаете? – спросила Зина.

– Потому что не придется врать, дорогая девушка, чтобы выручить вас из беды.

– Вы на что намекаете? – спросила она.

– Нет, нет, – замахал я руками, – слишком опасно. Но на прощанье добавил, что женился бы на ней, если бы точно знал, что ничего не было. Но это так, в шутку, для себя. Она ничего не слышала.

Хотя, если говорить, совсем честно, я и сейчас не уверен, что вы не трахнули ее оба. Да, вот так. Ты даже не представляешь, Борис, сколько кругом вранья! Никому нельзя верить.

– Мне можно, – сказал капитан. – Можешь мне поверить: я тебя не возьму в мою группу.

– Я не буду…

– Будэшь! Ты будешь стучать. А нам стукачи не нужны.

– Я не буду тебя упрашивать. Скажу только, что это еще не все. И если тебе не безразлична эта женщина, ты возьмешь меня.

– Какое мне до нее дело? Я тебе повторяю еще раз:

– Я с ней только танцевал. Всё!

– Всё – да не всё, – как говорят. Ты ее не трахал. Я тебе почти верю. Но не верю, что не хотел. Ты хотел, да побоялся, что не успеешь до прихода товарища по комнате, который ушел за румынским вином.

– За болгарским.

– Без разницы. В душе они все поляки. Мечтают завоевать Россию. И да, заговорился, и чуть не забыл. Ее отца, академика Берлинского…

– Белинского, – поправил Борис.

– А какая разница? Разночинец для нас ничем не лучше немца. Вот так-то, парень. И да:

– Его посадили.

– За что? За то, что передал секретную рукопись Пушкина немцам? Или японцам?

– Нет. То есть, да. Почти. Секретный манускрипт семнадцатого века, описывающий мистерию посвящения в масоны. Анэнербе искало его в Тибете, и не нашло. А Белинский им помог, и нашел его здесь. В академии, так сказать, наших наук.

– Думаю, это херня. Не было такого документа.

– Почему? Украли бы намного раньше?

– Можно и так сказать.

– Тем не менее, – майор тяжело вздохнул, – было принято решение, что документ был. А теперь его нет. А, следовательно, и она, как дочь врага народа, будет расстреляна без суда и следствия. То есть получит десять лет без права переписки. Ты этого хочешь?

– Почему так много?

– Мы считаем, что она могла принимать непосредственное участие в передаче рукописи за рубеж. И знаешь, почему? Она часто ходила на балы в югославское посольство. Кто ее только…

– Прекрати, я тебе не верю. При чем здесь югославское посольство? Они не немцы, и тем более не Анэнербе.

– А какая разница? Они все стремятся туда.

– Куда?

– Да хер их знает, куда. Но думаю, назад, в прошлое. Хотят быть князьями и графинями. А у нее, между прочим, на лбу написано, что она графиня. Очень была бы похожа на ту старуху, которую задушил Германн в Пиковой Даме. Но думаю, не доживет. Жаль. Так, что ты решил? Скажешь Первому, что я тебе очен-но нужен?

– Ладно, но она пойдет с нами.

– Пусть идет. Тем более, она уже обучилась на радистку. Хотела выйти на связь с Анэнербе, но мы успели предотвратить этот радиодиверсионный контакт.

– Сколько вы успели на нее навешать! Я даже удивляюсь. Честно говоря, я думал, вы ни хера не делаете. Так только рано встаете, да будите ни в чем не повинных людей.

– Две ошибки. Во-первых, мы и не ложимся. А кто не ложится, тому и вставать не надо. Во-вторых, виновные нам не нужны. Я хотел сказать, мы их не ловим, потому что, в конце концов, и сами попадутся. Весь смысл в том, чтобы брать невиновных. Это важное условие, необходимое в борьбе со шпионами и диверсантами.

– Почему?

– Виновные будут бояться. Будут находиться на свободе, а как бы уже в солнечном Магадане. Потому что страшно.

– Если считать тебя, да еще ее, нас будет уже одиннадцать, а это несчастливое число, – сказал Борис. – Вообще меня очень удивляет, почему все так рвутся в разведку? Нашли теплое местечко!