За золотым призраком

Цандер крякнул, через распахнутый ворот рубахи поскреб грудь, красную, словно ошпаренную кипятком.

– Будь он проклят! Из-за него у меня первая морщина поперек лба прорезалась! Видит бог, фрегаттен-капитан, словно колдовского тумана в глаза напустил тот англосакс! Бьем-бьем из пушки, а ему хоть бы что! Как заколдованный в самом деле – прет на субмарину…

– Смотри, Гюнтер, чтобы в мое отсутствие тебе здесь снова чародейского тумана не подпустили под нос… – И повернулся к машине. – Фриц, Али, доставайте чемоданы. Скоро поезд тронется… не бежать же нам потом за ним до Индийского океана по шпалам да с вещами! – Отто шутил, а глаза не хуже перископа цепко осматривали суетливую публику вокзала, словно ждал и все никак не мог увидеть кого-то еще.

Шофер молча открыл багажник черного автомобиля, вынул объемистые дорожные чемоданы. Карл и Вальтер взяли по одному, остальные захватили Фриц и Али и прошли в вагон, где Отто закупил два соседних купе. Открыв дверь и пропустив сыновей, Отто неожиданно распорядился:

– Фриц, поезжай домой и передай тетушке Ранджане, что Али будет сопровождать нас во время поездки. Пусть сама хлопочет на кухне, помогает Эльзе доглядывать за детьми. За Али беспокоиться не надо – приедет домой не с пустыми карманами.

В глазах Али мелькнула тень испуга, потом она сменилась выражением недоумения. Отто недовольно дрогнул бровью, и Али быстро взял себя в руки, сложил ладони на груди, поклонился с лицом, будто оно у него стало деревянным, как у вырезанного из бревна истукана.

– Как будет угодно, господин мой…

– Я тоже так думаю, Али, так будет нам всем удобнее, – словно не распознав смысла произнесенных индусом слов, подтвердил Отто.

Фриц молча щелкнул каблуками и посторонился, пропуская в конец вагона приятной наружности даму и сухощавого господина с небольшим чемоданом, зато следом за ними носильщик едва держал в руках разбухший, как весенняя почка, коричневый чемоданище.

– Иди, иди, Фриц, тебя в машине ждут господа. Отвези их домой, – поторопил Отто шофера, и когда тот боком вышел из коридора вагона, выглянул в окно купе – «мерседес», газанув от души и взвизгнув покрышками, быстро набрал скорость и умчался в город, увозя от тронувшегося поезда Хейцмана и Цандера. Повернулся к Али, который смиренным и безмолвным теплым столбиком стоял у раскрытой двери купе, скрестив руки на груди в ожидании распоряжений.

– Твое место в соседнем купе. – И пояснил причину неожиданного решения: – Я не хочу доверять случайным людям готовить нам пищу во время путешествия. Я договорюсь с шеф-поваром вагона-ресторана, тебя временно возьмут в штат, так что за дорогу подзаработаешь денег. Вещи твои в сером чемодане, все, что надо в пути. Конечно, это не так просторно, как дома, дорога есть дорога и приходится терпеть известные неудобства. Когда потребуешься, я чем-нибудь стукну в стенку, а с утра – в вагон-ресторан, приготовишь нам обычный завтрак – нежирную ветчину с яйцами, кофе и легкое вино, полусладкое.

Али покорно поднял «свой» чемодан, поклонился еще раз хозяину и вышел из купе Дункелей в свое. Здесь было свободно, потому как ехал он один. Когда разбирал чемодан, вытаскивая из него рубашки, запасной костюм, дорожные принадлежности туалета, с досадой проворчал на своем родном языке проклятия в адрес хозяина, и тут же боязливо оглянулся – почудилось, что дверь малость приоткрылась и кто-то глянул в спину недобрыми глазами затаившейся кобры… Но дверь качнулась от того, что вагон шел на стрелках, и Али поспешно захлопнул ее на замок, сдержанно вздохнул.

«Неужели этот хитрый немец через своих ищеек что-то разнюхал о моих предостережениях в эти минувшие перед отъездом дни? – подумал Али, осторожно опускаясь на обшитую кожей лавку купе. – Если так, то худо будет не только Амрите, но и Ранджане с сыном Усманом». – От этих невеселых мыслей потянуло мышцы спины, он откинулся и приник ухом к перегородке, стараясь уловить недоброе для себя слово…

Но в соседнем купе разговор шел о другом. Видя сосредоточенное, замкнутое лицо младшего сына, Отто, делая над собой немалые усилия, всячески пытался отвлечь его от мыслей об оставленной девушке.

С Амритой Вальтер в день отъезда прощался открыто, без всякого стеснения. Словно законную жену он поцеловал ее на крыльце дома, никого не стесняясь, хотя рядом стояли отец, Карл, Эльза с детьми, родители Амриты и друзья Дункелей. И от машины, последний раз обернувшись, громко крикнул:

– Как вернемся – сразу же обвенчаемся! Жди меня, Амрита!

Фрегаттен-капитана не зря считали Железным Дункелем за его стальные нервы и дьявольскую выдержку в любой ситуации под водой, но в ту минуту стоило огромного напряжения воли сдержаться и не обругать сына публично законченным болваном, а в ненавистную красавицу разрядить из пистолета пол-обоймы! «Клянусь священными водами Стикса! Рано ты, милый сыночек, распустил павлиные перышки, ох как рано! Я тебе этого вызова так не спущу! – стиснув зубы до ломоты в челюстях, решил про себя Отто. – Посмотрим, на ком ты обвенчаешься, когда мы возвратимся домой!»

Достав из чемодана походный набор посуды, бутылку, Отто сноровисто выбил ладонью пробку, разлил по небольшим прозрачным фужерам легкое шипучее вино, взял себе и подал сыновьям, которые сидела напротив отца за небольшим откидным столиком. Поглядывая на пузырики, Отто негромко произнес тост:

– Ну, родные мои, за счастливый успех нашего рискованного предприятия… Выпьем за то, чтобы там, где мы будем добывать свое счастье, над нашими головами стоял полный штиль! – Видно было, что в этот момент фрегаттен-капитан мыслями парил далеко от грохочущего колесами отлично сервированного вагона.

Вальтер даже рот приоткрыл и удивленно покосился на отца. «Что-то неординарное задумал на этот раз наш неугомонный родитель! Не удивлюсь, – пришла в голову странная догадка, – если он где-нибудь в дикой бухточке, как капитан Немо, припрятал свою субмарину, а теперь вознамерился для какой-то цели воспользоваться ею… Из таких отчаянных людей и сколачивались флибустьерские команды, поднимавшие на мачтах черные флаги с костями». – Но вслух сказал другое, а не эту пришедшую мысль о пиратах, решив не дразнить отца с первых же шагов поездки:

– Пока что у нас с Карлом в головах такой туманище, что не трудно и на скалу налететь, а не только на подводный риф! Хотел бы я знать, есть ли у нашего достойного капитана Флинта верная карта с пометкой, где зарыты сказочные сокровища?

С лица Отто мгновенно слетела печать задумчивости, он весело засмеялся, из-под бровей вскинул на Вальтера улыбчивые и в то же время в глубине зрачков настороженные голубые глаза. «Черт возьми, как близок он от истины! – поразился Отто словам сына. – Не может того быть, чтобы он что-то об этом прознал заранее! Даже Карл ничего не знает о сокровищах!» – Он почмокал влажными от вина губами, опустил взгляд в фужер, потом залпом допил вино.

– Карл, а у нашего Вальтера, похоже, проклюнулся некоторый интерес к сокровищам Флинта! К чему бы это? А-а, молодой бизнесмен, мечтает о собственном счете в банке? И для этого готов, наверно, положить пятнадцать человек на сундук мертвеца, не так ли? Шучу, не хмурься, Вальтер, нам не придется проливать кровь, чтобы добыть эти заповедные сказочные богатства легендарного пирата. – Отто засмеялся снова, подмигнул старшему сыну, а тот с не меньшим любопытством ждал, не раскроет ли отец истинную цель задуманной поездки через всю Африку, к Индийскому океану. – Да-а, мои милые, кабы нам в Порт-Элизабете пересесть на мою субмарину да свистнуть бывшим некогда там матросам: «По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься!..» При нынешней водолазной технике можно было бы хорошенько пошарить по морскому дну, покопаться в этом хламом всяким заваленном огороде морского владыки Посейдона! А ведь там чего только нет…

Отто вторично наполнил фужеры, вздохнул, с печальной ноткой в голосе признался:

– Хороша была «лошадка», послушная и быстрая. Немало мы с ней пережили всяких приключений, тревожных и удачливых… Помню, курсировали мы в северной Атлантике, восточнее Фарерских островов, – неожиданно начал вспоминать Отто один из самых, можно сказать, удачливых эпизодов боевой биографии – раньше он никогда при Вальтере себе такого не позволял, помня о его надорванной психике. – И вдруг получаем шифровку – выйти в такой-то квадрат у берегов Северной Норвегии и вместе с другими крейсерскими подводными лодками атаковать конвой союзников…

Карл маленькими глотками отпивал приятное полусухое вино и слушал с любопытством, тем более что отец не так уж часто вдавался в подробности военных действий его субмарины, а только по настроению. Вальтер же едва поднес фужер к губам, как тут же поставил его на вздрагивающий от колесного перестука столик.

– Вышли мы на траверз конвоя, с глубины в пятнадцать метров «вслепую», то есть без помощи гидроакустической станции, дали залп из всех четверых носовых аппаратов, и тут же я скомандовал: «Всплыть под перископ! Перезарядить носовые аппараты!» Впереди по курсу так громыхнуло, что не было сомнений – кому-то на этот раз крепко не повезло! Поднимаю перископ, – и Отто, словно пантомим в цирке, изобразил, как он поднимает обе руки к перископу, приникает глазами к окулярам и, вращая перископ, осматривает зыбкий горизонт. – Вот так удача! Танкер – водоизмещением не менее как на десять – двенадцать тысяч тонн задрал нос и кормой уходит под воду! В конвое неразбериха, кто глушит рыбу глубинными бомбами, кто крутит пушки, а один новенький эсминец, выкрашенный, как детская игрушка с полочки, так и просится под торпедный залп. Вот тут я и не упустил верного шанса…

– Доктору Ричарду Джефферсону интересно было бы в с е это послушать, – вдруг вроде бы серьезно уронил Вальтер. И Отто умолк, лицо скривилось, как будто в сердце предостерегающе ткнулась острая заноза. Он отлично знал, чье имя упомянул сын. Ричард Джефферсон – влиятельное лицо в Виндхуке, так же сенатор в парламенте Южно-Африканского Союза[7 - Конгресс демократов ЮАС объединял европейцев, выступающих против расовой дискриминации на юге Африки.]. Во Второй мировой войне у него пропал сын – капитан эсминца, и пропал именно при сопровождении одного из конвоев в русский порт Мурманск… При нечаянных встречах оба сенатора делали вид, что не знакомы вовсе, но оба с одинаковым желанием всадили бы по доброму десятку пуль один в другого. У этого Джефферсона, одного из лидеров Конгресса демократов Южно-Африканского Союза, на руках был приличный пакет акций фирмы «Консолидейтед майнз, оф Саут-Вест Африка К», которая входит в мировую алмазную монополию «Де Беерс консолидейтед майнз К».

«Да-а, такого гуся голыми руками не ухватить, – мысленно ругнулся Отто. – Его можно только из снайперской винтовки приласкать где-нибудь на дороге в горах… Пристрелить его не трудно, да проку будет один пшик. Либералы всех мастей снова завопят о нацистском разгуле, в этой их вонючей словесной пыли задохнуться можно будет! Майн готт[8 - Майн готт – мой бог (нем.).], когда же ты избавишь нас от их проклятой опеки?» – Отто поставил на столик недопитый фужер и молча отвернулся лицом к окну, едва сдержался, чтобы с презрением не бросить Вальтеру в лицо: «Не думал, что англосакская змея пожрала мозги у моего младшего сына!»

Карл, а он сидел на боковой полке, легонько толкнул брата в бок, но тот сделал вид, что не понял предостережений, хотел еще что-то добавить к реплике, но Отто процедил сквозь зубы негромко, но с ядовито-горестной досадой в голосе:

– Ну что же, Вальтер, каждый волен выбирать свой путь…

А этому плюгашу-очкарику Джефферсону можешь при случае передать, что – клянусь священными водами Стикса! – придет еще такой час, когда он на коленях будет стоять перед дверями моего кабинета! И я, а не он, буду снова решать, что и как делать на нашей земле! Недолог час этих плодожорок, скоро передохнут все!

– Ненавижу войну, ненавижу кровь, неважно кем и из каких побуждений она проливается! – Вальтер выдавил это сквозь зубы, с усилием отгоняя от себя наплывающее кошмарное видение – тусклые лампочки под серым каменным сводом, отчаянные крики, проклятия… Вальтеру почудилось, что те давно слышанные крики становятся какими-то ритмичными, в унисон с колесным перестуком, его снова начинает бить мелкий нервный приступ.

– Мне плохо, отец! Прошу тебя… никогда больше при мне… – Он встал, качнувшись, торопливо рванул ручку двери влево.

В открытое окно из темной ночи в длинный и пустой коридор купейного вагона влетал освежающий ветер и ласково, словно невесомые пальчики Амриты, касался прядей на влажном лбу и на висках.

– Майн готт, – прошептал Вальтер, с трудом удерживаясь обеими руками за никелированный поручень вдоль стены вагона. – Неужели мне суждено вот так всю жизнь мучиться рядом с родным отцом? Как убедить его окончательно распрощаться с кровавым прошлым и начать наконец-то жить в новом мире и с новыми мыслями? Не о войне и мести надо думать теперь, а о счастье детей, внуков, о счастливой собственной старости?…

За спиной хлопнула дверь купе, из него вышел Карл, встал рядом, закурил, пуская дым так, чтобы он не попадал в лицо брата. Обняв Вальтера левой рукой, он попросил:

– Не надо так бить отца под дых, братишка… Ведь он уже не молод. Сам видишь, как у него стали сдавать нервы. Теперь его редко называют Железным Дункелем, как звали еще каких-то два-три года назад. Если он что и делает не так, как нам, молодым, хотелось бы, так это ради нас с тобой. Они свою жизнь, можно сказать, завершают, а мы только начинаем. У них своя мораль и свои понятия о ценностях, у нас будут свои. У наших детей эти ценности наверняка совсем на наши не будут похожи. Диалектика жизни у каждого поколения своя, с этим надо мириться и считаться как-то.

Вальтер покосился на брата, в светлых глазах какое-то отчуждение, словно он не совсем еще пришел в сознание после недавней вспышки гнева. И голос с хриплыми нотками, как если бы ему только что удалось убрать с горла стиснутые пальцы недруга.

– Отец жил войной, живет воспоминаниями… об этой войне! И грезит о новой бойне, как будто без этого мир рухнет! Он даже постоянно клянется водами реки загробного мира. А мне эта проклятая война – я чувствую это, Карл, чувствую это с каждым днем все отчетливее – меня эта война убила психически, убила еще ребенком!.. А маму нашу убила и физически… Неужели этого отец не хочет понять? Или не может? Иной раз мне кажется, что наш отец за всю свою жизнь только и прочитал философию Ницше да «Майн кампф» Адольфа Сумасбродного! Но в доме у него отличная библиотека, много разных книг… Хотя любимыми героями у него все те же «железные» люди – мифический Геракл и прочие сверхчеловеки. Не зря мифы Древней Греции он помнит почти наизусть, от корки и до корки, вместе с картинками!

– Он помнит не только Геракла, – подсказал Карл, выбросив окурок в темноту, свистящую встречным ветром. – Он отлично помнит и не менее легендарного Волка Ларсена. Мне кажется, отец старается воспитать тебя своим достойным наследником. Разве это плохо?

– Чтобы и я кричал «Хайль!» перед намалеванной рожей припадочного Адольфа – убийцы своей матери? – Вальтер побелевшими пальцами вцепился в поручни, опасаясь потерять сознание и упасть на зеленую ковровую дорожку коридора. – Я лучше… в один прекрасный день… под поезд лягу, разом прерву мучения прошлого и будущего!

– А что тогда станется с Амритой, брат? – негромко напомнил о индуске Карл. – Ты о ней подумал?

Словно бы с этим же ночным ветерком до Вальтера вместе со словами брата донеслись и тревожные сигналы от милой Амриты. Сознание прояснилось, и он, чего-то испугавшись, крепко ухватил Карла за руку и сжал на ней пальцы.

– А что – с Амритой? Ей что-нибудь угрожает? Скажи, если что-то знаешь, я готов на ходу спрыгнуть и бежать домой…

– Ну что ты, право… Отец удивительно быстро понял, что у вас не легкий полудетский роман, а весьма серьезные намерения. – Карл сказал это с легкостью на душе, потому что Отто действительно удивительно быстро понял, что младший сын так запросто от индуски не отвяжется. – Ты должен думать о будущем, о вашем будущем, и на тебе какой-никакой, а лежит груз ответственности! Да ты и сам, прощаясь, обещал Амрите по возвращении руку и сердце. Я понимаю, сердце у тебя щедрое и богатое, а вот рука… С нищей рукой никакого счастья ты девушке не создашь! Неужели ты хочешь, чтобы она всю жизь проработала на кухне у какой-нибудь знатной госпожи в услужении. Подумай над моими словами хорошенько, да озаботься создать жене приличное в материальном отношении существование. А это может состояться в том случае, как я теперь понимаю, если предпринятое путешествие даст ожидаемые отцу плоды. Тогда, глядишь, и нам лично что-нибудь перепадет на счета.

Напоминание о любимой смягчило душу Вальтера, по телу растеклось теплое, божественное ощущение той сказочной минуты, которую провели они с Амритой на лесной поляне… Хотелось говорить и говорить об этой девушке, но непонятное чувство самосохранения удерживало его от желания полностью довериться старшему брату: он не был уверен, что Карл искрение одобряет его выбор и в неминуемой войне с отцом встанет на его сторону, так как очень обеспокоен именно материальным благополучием своей семьи в будущем.

– Я люблю Амриту, Карл. И подобно отцу, клянусь памятью преданной души Орфея, а не водами подземного Стикса, что женюсь на ней, как и обещал при всех обитателях нашего дома. Более того, я… – Вальтер хотел сказать, что он и так уже стал мужем Амриты, но Карл знал только о его обещании жениться, потому и перебил взволнованного брата:

– Знаю, знаю, братишка. Но отец вряд ли согласится на брак с этой милой, но не белой девушкой! – Карл понизил голос – ему вдруг почудилось, что в соседнем купе притих Али – уснул, а может, слушает их порою вспыльчивый разговор. – Ты не хуже меня осведомлен о взглядах отца на брак – никакого смешения крови, только немецкая!

– Майн готт! Расизм, дикий расизм в нашем доме! Что же мне делать? – простонал Вальтер и разгоряченным лбом прислонился к прохладному оконному стеклу. – Лучше бы я родился нищим индусом или аборигеном в Австралии! Жил бы впроголодь, но волен был бы выбирать жену по сердцу, никого не спрашивая на то позволения!