Мун крекерс

Повисла пауза. Арестанты соображали, как они соотносятся с партией и к каким жертвам готовы ради нее. Обабков пришел к выводу, что сочувствует, но жертвовать не намерен. Филон, всегда готовый к смертному бою, в свою очередь никак не клеился к партии. Когнитивный диссонанс, короче, первостатейный.

– Амнистия. Ящик тушенки. Государственная награда, – продолжила морда, прибив арестантов взглядом.

– Ну а если…

– Барак на Новой земле. Тюленей дрессировать. Пожизненно.

– Когда?

– Через два часа.

– Готовы, – враз ответили добровольцы.

– Караульный! Веди говнюков к майору, на инструктаж.

У товарища майора болел зуб.

Точнее, – ныл. Болеть он не мог, так как его удалили еще до призыва в ряды вооруженных сил. С тех пор зловредный премоляр напоминал о себе в самые неподходящие моменты и без того нелегкой службы выпускника артиллерийского училища. Собственно, из-за него – гаденыша – лейтенанта Анатолия Барсюка и перевели на кадровую работу. «На хрена мне такой наводчик?! – взревел комбат, увидев на тренировочных стрельбах молодого офицера с укутанной в старушечий платок щекой, – То косоглазого пришлют, – молотит все подряд, то еврея… Армия вам не зоопарк!»

Медкомиссия, не найдя «болючей» улики, квалифицировала случай как «воспаление хитрости» и рекомендовала Толика в органы. Но и там молодой офицер надолго не задержался. Проработав нелегалом около двух лет, мистер Анатоль примелькался в среде дантистов – его выдавали топорные металлические коронки – и начальство было вынуждено отозвать подающего надежды – «хитрожопого» – разведчика.

Уже в звании капитана, Барсюк отыгрался на военном космодроме. Вечно кислая рожа руководителя спецотдела №13 как нельзя лучше подходила на роль вершителя судеб кандидатов в отряд астронавтов.

Он бы прополоскал рот заваренным супругой шалфеем, но жена год как сбежала с командировочным из Центра. Анальгин не помогал, а вызывал лишь омерзительную изжогу. Причем, настолько сопоставимую с его отношением к служебным обязанностям, что любой студент медик мог приписать им общий генезис.

К тому же Центр на говно исходил – вынь да положь утерянный спутник! А где его взять, ежели по сообщениям зарубежной прессы он, хайли лайкли, сбит эффективным (когда не надо) френдли файером. Шоб им там всем повылазило! Не могут одного задрипанного ученого расколоть. Куда катимся…

В дверь кабинета постучали. Конвой привел захваченных стариков. Выглядели будущие покорители Вселенной, прямо скажем, неважно. Ночь, проведенная на гарнизонной гауптвахте в обнимку с клопами, энтузиазму пенсионерам не прибавила.

– Присаживайтесь, – как мог ласково, скомандовал майор.

Субъект, назвавшийся монахом Филоном, осенил крестом единственный – привинченный к полу – табурет и похоронил предмет мебели под складками несвежей рясы.

Чиркнув спичкой по макушке вождя мирового пролетариата, майор зачитал ранее приготовленный спич.

– Кем вы допрежь были? Ни кем. Что в жизни видели? Корзинку огурцов да этикетку от виски Белая Лошадь. Какие подвиги совершили, не считая проезд зайцем на подножке трамвая? Молчите? Потому что и похвалиться нечем. Разве что хилым студенческим триппером. Огорчили родину-мать. Ой, как огорчили! Но, на то она и мать, что зла на вас – детей неразумных – не держит.

Пепел от папиросы Казбек предательски упал на текст.

– … А зря… – раздосадованный служака заполнил экспромтом образовавшуюся дыру, – кх, не держит. Не держит и предлагает шанс реабилитироваться. Причем, абсолютно даром. За казенные, таксазать, харчи. На Луну вы и так полетите, – куда вы на хрен денетесь – однако…

В этот момент вырванный зуб ощерился нескрываемым садизмом. Он бросил ныть, зато принялся дергать, будто пыжился вытянуть из майора все нервные окончания.

– Болит? – участливо поинтересовался Филон, – Зуб?

– Ааа – промычал бедолага.

– Бывает, – монах с облегчением устроился поудобнее, – у подъячихи, коя славилась на всю округу секретом браги на еловых шишках, годам к восьмидесяти зуб мудрости прорезался. Так, подлец, мучительно резался, что бабка не выдержала и зарубила мужа топором. Отпустило.

Лев Петрович Обабков ойкнул и почернел лицом. Майор, наоборот, просветлел, огляделся по сторонам и расстегнул кобуру.

За пенсионеров неожиданно вступился обсеренный бюстик:

– Эко вы, товарищ, хватили! Ставите личные интересы впереди государственных? Партбилет надоел? Мне, вот, всю лысину расцарапали, а я терплю. Потому, душою за дело болею. Носитесь со своим премоляром, словно гимназистка с прыщами! Перед товарищами не стыдно? А вы, господа, состоите?

Теряясь в догадках, что имел в виду Предводитель, друзья скорчили гримасы, которые могли быть истолкованы в диапазоне от «обижаете!» до «всегда готов!»

– Ну, и ладушки, – подобрел бюстик, – продолжайте беседу.

Напуганный майор дернулся закурить, но вовремя остерегся.

– Виноват. Учту. Искуплю. И врагов порву, как… – офицер схватил для наглядности исписанный листок, – как Тузик грелку.

Обрывки речи усеяли пол, символизируя кончину казенщины и преданность партийной дисциплине.

– Граждане пенсионеры, ежели до Луны все-таки долетите, Христом богом прошу, посмотрите, не завалялся ли где наш секретный летательный аппарат – такой шарик с рожками.

– А коли там много таких, – «с рожками»? – прервал рассудительный Филон, – Все брать?

– Нее. Все без надобности. В футбол, что ли ими играть? Только наш. Секретный.

– Какие, мил человек, особенные черты у него? – не унимался монах, – Как отличить от сородичей?

Офицер перешел на шепот:

– Во-первых, наши спутники круглее, во-вторых, их там должно быть больше. А в том, который мы ищем, собака зарыта. Другой информацией не располагаю, – не положено.

Бюстик хитро подмигнул, мол, херушки, – не положено.

Груженные ответственным заданием, арестанты вернулись в камеру.

– Все у них через жопу, – разгневанный донельзя Филон энергично орудовал ложкой. Перловка (по-солдатски – шрапнель) лихо уворачивалась, а в случае неудачи, норовила попасть не в то горло, – Сначала потеряют, неизвестно что, потом ищут, неизвестно где. Ты, Петрович, ешь, не стесняйся. Может, в последний раз… Эх, не таким я представлял ужин перед казнью. Этой бы кашей ракеты заправлять!

Глава 3

К вечеру прямо из камеры обоих вывели на какой-то плац, освещенный тусклыми фонарями, под прицелом посадили в автобус и еще раз предупредили на счет последствий.

«Пазик» крякнул, зашелестел по бетонке и минут за десять доставил «добровольцев» к ангару, где их принудили раздеться, щедро обтерли каждого спиртом, прыснули чем-то в глотку и выдали облегающее белье самого пакостного фасона. Филон под нос матерился, глядя на обтянутый комбинезоном живот, и нервно чесал в паху. Петрович смиренно поправлял лямки, стараясь не сковырнуться на нервной почве. Оба, как раки на зимовье, таращили глаза, переживали и только что не свистели.

Толстая фельдшерица, ароматизированная «Красной Москвой» и папиросным дымком, смилостивилась, дала по глоточку спирта, кивнула ободряюще тремя подбородками.

Суровый молодец в робе припер скафандры, подвешенные к дуге тележки, какие возят швейцары в гранд отелях, салютнул и сгинул за мерзкого вида ширмой. Не назвавшийся капитан с пропитым лицом кивнул, бросил: «Начинай!» – и ушел курить.

***

– Сюда ноги суй, туда руки! Ну-ка, ну-ка, давай, давай… Во! Молодцом, батя! Хоть сейчас под венец, – похвалил пенсионера юный сержант, довольный как Обабков разместился в скафандре.

С монахом вышла заминка.